Сын - Филипп Майер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интересно, это вообще реальные цифры? И как, интересно, он сумел подсчитать без бумаги и ручки? Но, чтобы не обнаруживать собственного невежества, она заявила:
— Вообще-то желательно, чтобы вы привели в порядок пространство вокруг каждой пробуренной скважины, независимо от того, нашли нефть или нет.
Он расхохотался, сразу напомнив Финеаса.
— Дорогая, знаете, в Южном Техасе полно земель, но никто ни разу не просил нас о подобной мелиорации.
— Я знаю, что вы заплатили три с половиной миллиона плюс проценты за Кинг Ранчо, — ответила она. — И это было десять лет назад. И знаю, какие работы вы провели на их земле, потому что мы друзья с Бобом Клеберном.
Наступила тишина. Долгая тишина. Снаружи шумели машины, деловито сновали мужчины в костюмах. Она могла начать сейчас сбивчиво извиняться, мол, поторопилась, но этот человек явно ждал от нее чего-то, того же, что и предыдущий проситель, и она заставила себя сидеть спокойно, как будто гробовое молчание в середине разговора в порядке вещей. Прошло, кажется, сто лет. Собеседник смотрел в окно. Яркие глаза, тонкие черты лица — мужские, но изысканно-точеные, — он определенно похож на свою мать. Красивый мужчина. И наверняка отдает себе в этом отчет. Похоже, он принял решение.
— Я хотел бы, чтобы мы поладили, но… — он поднял руки.
— А что, если мы просто присоединимся к вашему трубопроводу?
— Забавная идея.
— Сейчас через него идет совсем мало нефти, он может заржаветь.
— Если вы намерены сами бурить скважины, мисс Мак-Каллоу, позвольте заверить, нет более быстрого способа обанкротиться, и в итоге вы будете жить в одной из хижин, где сейчас обитают ниггеры и прочий сброд. Если же вы примете наше предложение, доходы от этой земли будут обеспечивать вашу семью несколько столетий, а вам палец о палец ударить не придется, разве только чеки подписывать.
Она знала, что он лжет, но не могла объяснить в чем и понимала, что каждое следующее слово обнаружит ее некомпетентность, если она до сих пор себя не выдала. Подхватив сумочку, она пожала ему руку и выскочила из ресторана даже прежде, чем принесли заказ. Трехдолларовый стейк — может, следовало оставить денег? Ну нет. Она замедлила шаг, идя по улице города, названного в честь ее семьи, — тень под навесами кафе, припаркованные автомобили, небо, кажущееся еще более ясным на фоне кирпичных фасадов. Четыре миллиона долларов. За трехдолларовый стейк она переживала гораздо больше.
Все-таки она дура, ведет себя как девчонка. Бухгалтер говорил, она должна заплатить пять миллионов долларов налога на недвижимость, — впрочем, это тоже не похоже на правду. Они могут получить отсрочку, но тогда должны начать бурить, и как можно скорее; проблема в том, чтобы найти нужных людей. Финеас сказал, волноваться не о чем, да она и не волновалась.
Асфальт закончился. Джинни шла по мексиканскому кварталу: грязные улочки, приоткрытые двери, люди — по десять человек в комнате, ломти мяса, сохнущие на солнце, и тучи мух над ними. Надо вернуться, поймать человека из «Хамбл», пока он не успел уйти далеко.
Но она продолжала шагать. Глушь и захолустье. Дорогие туфли тонули в пыли, придется их выбросить. Глупо говорить с людьми без поддержки Финеаса. Глупо было заводить разговор о трубопроводе. Не следовало встречаться с ним в одиночку. Но в конце концов, Финеас не вечен, и чем он отличается от отца?
Эд Фриман возился на своем луковом поле, чинил поливальную машину. Он все еще должен денег ее отцу? Она махнула ему рукой — он смотрел в замешательстве, не понимая, требуется ли его помощь. Джинни шла дальше вдоль оросительного канала, пот уже ручьями лился по спине.
Из-за отца она ненавидела математику; он утверждал, что нет разницы, знает она ее или нет. И здесь он тоже был не прав. Это важно. Как этот менеджер сумел посчитать — пять тысяч умножить на пять тысяч? Нет, это уже геометрия. Я не имею ни малейшего понятия об этом, призналась она.
Мимо, подняв тучу пыли, проехала машина, какой-то белый вез на работу четырех мексиканцев. Номер 7916.
Семьдесят девять умножить на шестнадцать. Невозможно. Немыслимо, как он сумел посчитать в уме. Но ведь сумел же.
Из дома Джинни позвонила Финеасу, рассказала, что случилось, не упустив и свои слова о нефтепроводе. Дядя велел успокоиться: Джинни не сказала ничего такого, о чем они уже не думали. Она вздохнула с облегчением, но Финеас продолжал говорить. Пригласил в Остин. Хочет кое с кем познакомить.
Двадцать семь
Дневники Питера Маккаллоу
17 апреля 1917 года
— А вы сами намерены заниматься земледелием, Полковник?
— Непременно. Естественное развитие хозяйства.
Их около пятидесяти, все в лучших воскресных костюмах, едят вырезку, пьют кларет в большой гостиной и слушают, как Полковник разглагольствует о чудесах нашего южного климата. Ужасно хочется выбраться из своего укромного уголка на террасе и поведать, что он запросто пристрелит любого фермера, который осмелится потребовать с нас пошлину за перегон скота. И вообще он всю жизнь утверждал, что копаться в земле — это низшая форма человеческого существования. Мол, так его приучили индейцы, но на самом деле примерно так же рассуждают все, чья жизнь связана с лошадьми, от скотоводов до последнего вакеро.
— …Зимний сад Техаса, — вещает Полковник. — Двести восемьдесят восемь погожих дней… вам никогда не придется разгребать снег.
Сдержанные аплодисменты.
— Более того, — не унимается он, — вы обнаружите, что процент эмансипированных женщин здесь гораздо ниже, чем в Иллинойсе.
Смех и бурные аплодисменты. Закрываю уши руками. Все, пойду прогуляюсь.
Естественно, им показывают только благополучные фермы — не те, где вода такая соленая, что не годится для орошения, не те, что расположены на солончаках, большая часть которых вернулась в исходное состояние полупустыни. Почвы мертвы, как и все прочее в Чихуахуа.
18 апреля 1917 года
Столкнулся в магазине с Рэймондом, сыном Мидкиффа. Он после ливня гнал по дороге телочек, когда увидел под деревьями фургон с фермерами из Иллинойса.
Те стояли посреди дороги и разглядывали градины размером с апельсин, приговаривая, что такая запросто и убить может. Окликнули Рэймонда, спросили, дескать, правда ли, что такая погода нетипична для Техаса.
— Конечно, нет, — утешил он. — Вот оказались бы вы здесь в прошлом году, когда шли дожди!
Полковник вернулся домой в бешенстве. Сказал, надо гнать в шею кривохуего слепого сукина сына, который гнал пестрых телок по нижней дороге.
Я объяснил, что мы не можем уволить Рэймонда Мидкиффа. Отлично, сказал он, тогда мы его пристрелим. Пришлось напомнить, что Мидкиффы наши соседи.
Фермеры, естественно, подумали, что Мидкифф пошутил. Орошаемые поля пока зеленеют. А мозгов и опыта, чтобы понять здешние нравы, у приезжих не хватает. Кто-то подслушал, как они повторяют друг дружке поговорку «начни пахать, а дождь пойдет». Господи, в каком веке живут эти люди?
Из-за всего этого невыносимо одиноко… но я всегда был искушен в этом чувстве.
19 апреля 1917 года
Ранчо Пинкард — больше ста участков — продали, целиком, и поделили. Они переезжают в Даллас. Навестил Элдриджа Пинкарда. Он все прятал глаза. Мы ведь почти ровесники — его отец обосновался здесь вскоре после Полковника.
— Банк все равно рано или поздно отобрал бы ранчо, — вздохнул он. — Даже с нынешней ценой на мясо, в засуху… Пришлось спасать хоть что-то.
— Слышал, ты прикупил кое-что в центральных районах.
— Ага, — горько усмехнулся он. — Целых два участка.
— На несколько голов хватит.
Он ковырял носком сапога сухую землю, разглядывая пространство, бывшее когда-то его пастбищами.
— Пока ты не решил, что я вонючий говнюк…
— Я так не думаю…
— Думаешь, но я признателен за это. Я не стал бы говорить ничего такого никому из тех, кто остается, но мы с тобой знакомы с тех времен, как здесь еще жили индейцы.
— Ну да.
— Я уж совсем было приуныл, пока не поболтал с Юстисом Касуэллом. В армию записаться? Пит, через год все нормальные мужчины будут по ту сторону океана. Да я отлить не могу, без того чтобы с меня не взяли залог в десять баксов. И… честно говоря, я завидую ребятам, которые сейчас в море: к тому времени, как они доберутся до Франции, уже увидят больше, чем я за всю свою жизнь. И как только до меня это дошло, я стал относиться к этому как к последнему шансу на отпуск. Дураком я буду, если не воспользуюсь.
— Понятно.
— Времена изменились, все не так, как в детстве наших родителей, Пит. Теперь люди не живут в этих краях всю жизнь. Они просто случайно заглядывают сюда.
— Банкиры поимели всех нас.
Он чуть не разрыдался, но потом я понял, что он, конечно, не рад сложившимся обстоятельствам, но и не опечален. Идея уехать отсюда ему понравилась.