Русский царь Иосиф Сталин - Алексей Кофанов

Еще раз: книга напечатана в СССР! Как видите, никакого зажима гласности не было.

А как решалась жилищная проблема? Строили «сталинские дома», которые по сей день считаются элитными. Но тогда они предназначались не бонзам, а любым советским людям.

Что пришло им на смену? Правильно - «хрущобы». Контраст разительный!

Так эти два правителя относились к простым гражданам.

КУЛЬТ личности

В начале 1930-х лизоблюды начали создавать то, что потом назовут «культом личности Сталина». Выглядело это примерно так:

«Трудящиеся всего мира будут писать и говорить о нем с любовью и благодарностью. Враги трудящихся будут писать и говорить о нем со злобной пеной у рта» [233 - Сталин. М., 1940. С. 93.].

Догадайтесь, кто автор! Это совсем несложно.

Правильно, Н.С. Хрущев.

Культы начали плодиться сразу после революции. Скажем, А. Куприн писал о культе Троцкого: «Его появление на трибуне встречается восторженным ревом. Каждая эффектная фраза вызывает ураган, сотрясающий окна. По окончании митингов его выносят на руках. Женщины - всегдашние рабыни людей эстрады -окружают его истерической влюбленностью.

Не было бы ничего удивительного в том, если бы в один прекрасный день Троцкий провозгласил себя неограниченным диктатором, а может быть, и монархом» [234 - Куприн А.И. Хроника событий. Глазами белого офицера, писателя, журналиста. 1919-1934. М., 2006. С. 135.].

Имелись и культы других политиков. Тверь переименовали в Калинин, Пермь - в Молотов, Луганск - в Ворошиловград; Дворцовая площадь Ленинграда называлась площадью Урицкого и т. д. Портреты всех этих деятелей носили на демонстрациях.

Режиссер В. Мейерхольд бурно создавал свой собственный культ. Возглавляемый им театр с 1923 года скромно именовался «Государственный театр имени Мейерхольда». В 1935 году начали строить его новое здание. Сейчас оно известно как Концертный зал имени Чайковского; однако первоначально проектировалось вдвое выше, а сверху должна была доминировать над Садовым кольцом гигантская статуя самого режиссера [235 - Генеральный план реконструкции города Москвы. 1. Постановления и материалы. М., 1936. С. 98.].

Так что культ Сталина совмещался со множеством других культов.

Фейхтвангер в той же книге писал: «Поклонение и безмерный культ, которым население окружает Сталина, - это первое, что бросается в глаза иностранцу. Не подлежит сомнению, что это чрезмерное поклонение в огромном большинстве случаев искренне. Люди чувствуют потребность выразить свою благодарность. Они действительно думают, что всем, что они имеют и чем они являются, они обязаны Сталину.

Я говорил с ним откровенно. На мое замечание о безвкусном, преувеличенном преклонении перед его личностью, он пожал плечами. Он извинил своих крестьян и рабочих тем, что они были слишком заняты другими делами и не могли развить в себе хороший вкус, и слегка пошутил по поводу сотен тысяч увеличенных до чудовищных размеров портретов человека с усами, - портретов, которые мелькают у него перед глазами во время демонстраций.

Я указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты - да еще какие! - в местах, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием.

Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его».

Ценная мысль! Я к ней еще вернусь.

А пока в последний раз дам слово беспристрастному свидетелю:

«Сталин, в противоположность другим стоящим у власти лицам, исключительно скромен. Он не присвоил себе никакого громкого титула и называет себя просто Секретарем Центрального Комитета. В общественных местах он показывается только тогда, когда это крайне необходимо. Он не позволяет публично праздновать день своего рождения. Когда его приветствуют в публичных местах, он всегда стремится подчеркнуть, что эти приветствия относятся исключительно к проводимой им политике, а не лично к нему. Когда, например, съезд постановил принять предложенную и окончательно отредактированную Сталиным Конституцию и устроил ему бурную овацию, он аплодировал вместе со всеми, чтобы показать, что он принимает эту овацию не как признательность ему, а как признательность его политике».

И несколько фактов, подтверждающих скромность вождя.

В 1934 году в Тифлисе строили Институт Сталина. Иосиф настоял, чтобы его переименовали в Институт Маркса-Энгельса-Ленина [236 - Жуков Ю.Н. Иной Сталин. М., 2005. С. 63.].

В 1937-1938 годах многие предлагали переименовать Москву в Сталинодар. Надо говорить, кто этому решительно воспротивился?

В 1939 году Сталину вручили звезду Героя Социалистического Труда. Тут он возражать не стал: ведь и вправду вкалывал не по-детски. Но в 1945 году ему дали вторую звезду - Героя Советского Союза. И ее получать он отказался, поскольку в боях не участвовал. Она так и осталась в наградном отделе Президиума Верховного Совета СССР.

Большинство людей восхищалось им искренне. Вот запись в дневнике Корнея Чуковского (в апреле 1936 года ему и Б. Пастернаку повезло увидеть вождя на съезде ВЛКСМ):

«ОН стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила ивто же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И все мы ревновали, завидовали, -счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: „Ах, эта Демченко, заслоняет его!“ Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью» [237 - Чуковский К.И. Из дневника. 1932-1969 // Знамя. 1992. № 11. С. 170.].

Поэт Арсений Тарковский (властями вовсе не обласканный) написал - по зову души, не для печати! - в страшном марте 1953 года:

Миновала неделя немыслимой этой разлуки.

Трудно сердцу сыновнему сердцу его пережить,

Трудно этим рукам пережить его сильные руки

И свое повседневное малое дело вершить.

И себе самому трудно тело нести, тяжелея.

Подойти, постоять, подойти еще ближе на пядь.

Трудно веки поднять и взирать на гранит Мавзолея,

Оба имени вместе одно за другим прочитать.