Собрание сочинений в десяти томах. Том 3 - Юзеф Игнаций Крашевский

сел, уже в своем княжестве, он совершенно неожиданно встретил большой съезд рыцарей.

Встречали его очень радостно, так как это были его вернейшие слуги, те самые, что вернули Олобок, старые товарищи Болеслава Благочестивого и отца Пшемыслава.

Когда князь сошел с коня, его окружали, целовали его колена, бросали шапки вверх, провозглашали князем Польским и Поморским. А так как село принадлежало одному из них, старику Гоздаве, то здесь присутствовал и он, и его род, и друзья.

Это были хорошие, честные люди, по-своему привязанные к князю. У Пшемыслава тоже раскрылось сердце при виде стольких веселых лиц, протянутых рук, улыбающихся уст.

Для князя и двора уже стояли готовые столы, бочки и всякое угощение. Для Пшемыслава была разбита отдельная палатка, куда его пригласили отдохнуть. Здесь, кроме Тышка Гоздавы, его окружили старшие из отряда.

Поздравляли с занятием Поморья, сыпались пожелания долгой жизни, наследника.

Но в этих поздравлениях чувствовалось что-то недоговоренное, что-то, чего они не решались высказать, откладывая это на после, колеблясь.

Наконец, когда убрали со стола и стали попивать мед, еще больше, чем пиво, бьющий в голову и прибавляющий мужества (отчего отец Пшемыслава никогда его не пил), встал Тышко, поднимая кубок за здоровье князя и его долгое и счастливое княжение.

— Милостивый государь наш! — начал он веселым тоном. — Здесь мы, твои дети, встретили тебя, чтобы насладиться твоим лицезрением, поздравить, пожелать… но, как детям, разреши сказать откровенное слово.

— Так ведь это всем разрешалось всегда, а что же говорить про вас, старый друг! — ответил Пшемыслав, хлопая его по плечу.

— Нелегко это пройдет мне через горло, — продолжал Гоздава, — но на нет и суда нет. Мы знаем, ваша милость, что наш архиепископ ведет вас к короне и королевству и что вы их достойны, но в людских сердцах дрожит опасение. Корона даст вам величие, но она привлечет врагов и зависть. Властвуй над нами, так как ты князь могущественный, мы-то и так считаем тебя королем, но не бросай вызова злым и завистникам!

Пшемыслав, внимательно слушая, нахмурился. Как и многие люди этого типа, он готов был всего больше добиваться запрещенного или же трудного. Так он впервые пожелал корону, когда сидел в тюрьме, а теперь, когда еще час тому назад колебался, добиваться ли ее, опасения окружающих прибавили ему мужества.

Гоздава подслащал, как мог, свои горькие речи.

— Дорогой наш отец, — добавил он, — мы бы рады принести тебе не одну, а десять корон, но величие не всегда дает счастье и могущество, зато всегда колет людей в глаза. Уже эти недруги Зарембы и Налэнчи таскаются повсюду и убеждают, что ты хочешь стать нам не отцом, но строгим властелином, и что твоя корона означает для нас цепи. Мы в это не верим, но мелкота и непокорные элементы возмущаются. Это не так важно, нас, верных, ведь больше и мы осилим злых, но бранденбуржцы, силезцы, наконец, этот Локоток, что с чехами воюет, беспокойный человечек маленького роста, но великий духом, — все они испугаются короны. Мы за вас опасаемся, ваша милость, так как любим вас.

— Э! — перебил веселым тоном Пшемыслав, обращаясь к Тышку. — Я не робею! Отец наш, Свинка, хочет короны ради мира и сильного единства; я хочу ее не для себя, но ради этих разорванных и страждущих земель. Верьте мне, корона меня не изменит. Каким я был, таким и останусь, а без участия моего совета, комесов и баронов ничего решать не буду. Для землевладельцев всегда буду отцом… Что враги почувствуют тревогу, это и хорошо! На то у меня меч и рыцарский пояс! Без воли Божией ничего со мной скверного не случится, а на что Божия воля, того никому не избежать.

Гоздава умолк, встал Антек Порай, человек тоже пожилой, имевший взрослых внуков.

— Брат Тышко упоминал о Зарембах, ваша милость; мы их знаем: это люди скверные и с весом. Если есть они у вас при дворе, или Налэнчи, гоните их вон.

Вероятно, Порай не обратил внимания, что Налэнч, по прозвищу Крест, так как после войны у него на лице остался красный крестовидный шрам, сидел тут же. Тот вскочил с негодующим видом.

— За что всех нас провозглашаете изменниками из-за одного? Я тоже Налэнч и из тех, у которых на щите красный, а не белый знак, но я верен князю и не позволю, чтоб нам плевали в глаза!

Стали волноваться и другие, так как в палатке было много Налэнчей и даже Зарембов, и все стали заступаться за свою честь, пока князь не велел утихнуть и сказал:

— Я вашу верность знаю и не подозреваю вас; но не могу сердиться и на тех, которые заботятся о моей безопасности. Молчите, раз я не обвиняю.

Но нелегко было успокоить возбужденных рыцарей, а тут еще Порай добавил:

— Так вот и Людек, сын Пакослава, клялся, что не будет мстить за отца, а ведь предал Генриха мучителям…

И громко кончил:

— Не сердитесь на нас, ваша милость, что мы опасаемся короны, чтобы она не была тернистой, как у Спасителя. Вы и в княжеской шапке король.

Собеседники стали провозглашать его здравие и долголетие, а князь, кланяясь, чокаясь и отпивая из кубка, отвечал им в веселом настроении.

Начался более веселый и интимный разговор, стали больше дружиться друг с другом, а в душе Пшемыслава выросло то, чего, вероятно, ни он, ни окружающие не ожидали: вошло в нее мужество, сильное желание короны, решимость отважиться на все, лишь бы ее получить.

Так беседовали они, когда около палатки начался шум и движение… Издали доносился топот многочисленных лошадей.

Эта остановка затянулась сверх предположений; уже близок был вечер, а ближайший ночлег был довольно далеко, и уже подумывали остаться здесь, хотя бы и пришлось опоздать в Гнезно.

Из палатки вышли посмотреть, что за шум, и вдали увидали приближающийся порядочный отряд конницы, направлявшийся к лагерю.

Отряд останавливался, расспрашивал и опять ехал дальше. Никто не мог отгадать, были ли это свои или чужие. Бояться было нечего, так как отряд был меньше присутствующих; не знали только, кто едет и куда.

Пока так рассуждали, закрываясь рукой от заходящего солнца, и не могли прийти к выводу, отряд подъехал ближе. Часть осталась сзади, а один из всадников выехал вперед и подскакал к самой палатке князя.

Люди, видавшие его хотя бы раз, легко могли его узнать, так как он не походил на обыкновенного рыцаря, а другого такого трудно было найти среди сотни. Маленького роста, крепко сложенный, сильный, он правил конем, словно