Абарат. Абсолютная полночь - Клайв Баркер

Уберите! Уберите его!

Я сплю, неужели не ясно?

Уберите!

Это она. Девчонка из Иноземья. Она зажгла свет.

Убери его!

— Нет, — раздался твердый голос, первый, который она здесь услышала. — Пусть свет остаётся.

Кэнди поискала говорившего и без труда нашла его. У него была большая рыжая шевелюра с проседью, квадратная борода того же сочетания алого и белого, желтовато-зеленая кожа. По контрасту с яркими чертами лица его голос был лишен эмоций, даже бесцветен.

— Не бойтесь ничего, что, как кажется вашим глазам, они видят, — произнес он. Его слова разнеслись дальше, чем позволяла их первоначальная громкость; этот эффект Кэнди не раз наблюдала у тех, кто обладал способностью к магии. — Ничто из окружающего не является реальностью. Я обещаю вам это.

Он говорил со своей паствой так, словно они были младенцами, и какой-то человек рядом с ней прошептал его имя.

— Это отец Паррдар! Пророк из Катакомб Мапа.

— Я не ваш отец. Я такое же дитя, как и вы. И так же, как вы, боюсь. Испытываю ужас, подобно некоторым. — Среди пленников пронесся шепот согласия. — Успокойтесь, дети. Наш Отец в Иноземье слышит наши молитвы. Очень скоро Церковь Детей Эдема придет, чтобы нас пробудить.

Кэнди не могла поверить своим ушам. Пленники вновь зашептались. Однако теперь это был шепот испуганных людей, которым дали необходимое успокоение.

— Все это не настоящее. Как может быть иначе? — продолжал Паррдар. — Какой смысл может крыться в подобном страдании?

Неудивительно, что люди реагировали одобрительно.

— Да, отче, да! Мы страдаем в этом кошмаре!

Паррдар продолжал говорить так, словно все вокруг молчали, но по растущей силе, с которой он вещал, Кэнди понимала: возгласы его паствы были услышаны.

— Преподобный слышит наш плач. Преподобный страдает так же, как страдаем мы!

Кэнди больше не могла это терпеть.

— Нет никакого Преподобного, — громко заявила она.

— Замолчи, — сказала сидевшая рядом женщина. Кровь морских прыгунов придавала ее глазам тот же серебристый блеск, который Кэнди видела во взгляде Изарис. — Говорит отец Паррдар!

— Мне все равно, — ответила Кэнди, заставив себя очнуться от дремотной расслабленности. — Ложь есть ложь, кто бы ее не говорил.

— Он не лжет, — донесся из сумрака голос другого пленника.

— Ладно, тогда он ошибается, — сказала Кэнди. — В любом случае, то, что он говорит, неправда.

— Откуда ты знаешь? — спросил третий голос.

Кэнди разглядела, что говоривший был крупным мужчиной. Этого оказалось достаточно, чтобы ее встревожить. Следовало быть внимательней. Она устала, ослабла и была уязвима. Сейчас не время спорить. Кроме того, разве они не в одной лодке? Все они — пленники темного корабля под все еще беззвездным небом.

Она сделала примирительный жест, подняв ладони и говоря тем самым, что больше не хочет спорить. Но человек в темноте, у которого, как видела Кэнди, волосы над головой образовывали маленький вопросительный знак, не собирался спускать с рук ее возражения.

— Я задал тебе вопрос, — сказал Вопросительный Знак.

— Да, я слышала, — ответила Кэнди, стараясь говорить спокойно и вежливо.

— Тогда отвечай.

— Священник имеет полное право на свое мнение, — ответила Кэнди. Здесь ей следовало остановиться. Однако она продолжила. — И все равно он ошибается.

Ей подумалось, что своенравная часть, которую так просто было не заткнуть, может являться вкладом Боа, однако нет — это была сама Кэнди.

— Он не ошибается, — сказал Вопросительный Знак.

Он начал вставать, и Кэнди увидела, насколько велик тот спор, в который она себя втянула. Человек поднимался, поднимался и поднимался, разворачиваясь, словно огромный аккордеон. В ширину он был таким же, как в высоту. И он вставал, расширялся, вставал и расширялся, все это время произнося Завет Вопросительного Знака.

Который был очень прост.

— Отец прав. Всегда. Он знает Истину и Он выражает ее так, чтобы мы ее поняли. Прими Его мудрость и моли Его о прощении.

В этот момент в спор вмешался сам Паррдар.

— Я уверен, что она… — начал он.

— ПРИМИ ЕГО МУДРОСТЬ И МОЛИ О ПРОЩЕНИИ! — вновь проговорил Вопросительный Знак.

Кэнди тоже встала. Она чувствовала качку корабля не только как пассажир, но и как эмпат, с помощью магии разделяя его состояние, как она разделяла чувства этих людей. Она ощущала, как о борта корабля бьются волны, подобно грубым словам Вопросительного Знака, бьющим ее по лицу. Она чувствовала ритм этих волн и взгляды людей, тесно сгрудившихся в трюме. Слышала шепот их мыслей, вспененных, словно вода.

— Мы здесь все вместе, — произнесла она, пожимая плечами. — Мы все — пленники Бабули Ветоши. Я не хочу ни с кем спорить. — Она глубоко вздохнула, проглотив свою гордость, и сказала:

— Я принимаю мудрость отца Паррдара и прошу его о прощении.

Но даже сейчас она не удержалась и завела руки за спину, скрестив пальцы. Это была детская уловка — обещание, сделанное со скрещенными пальцами, не считалось, — однако она ничего не могла с собой поделать. Она не принимала мудрость Паррдара и не просила его о прощении, однако подошла к ситуации практично. И всё это тоже была Кэнди.

— Я прощаю тебя, дитя, — сказал священник.

— Очень мило с вашей стороны, — ответила она и подумала: это уже перебор, священник поймет, что ее вежливость — только маска, скрывавшая совсем другую Кэнди.

Но отец Паррдар купался в той власти, которой она его наделила, и не сомневался, что услышал правду.

Он просто сказал:

— Свет.

— Хотите, чтобы я его убрала? — спросила она.

— Нет необходимости, — ответил он. — Ты можешь им управлять?

— Немного.

— Тогда отправь его туда, где он сможет принести пользу.

Кэнди потребовалось несколько секунд, чтобы понять суть его фразы. Затем, стараясь продемонстрировать, что занятие это весьма непростое, она собрала распространявшийся вокруг нее свет и послала его туда, где, по мнению отца Паррдара, он был наиболее полезен — то есть к нему самому.

— Так-то лучше, — сказал он, когда его окружил свет. — Думаю, мы с тобой поладим, дитя.

Кэнди начала отвечать, но священник уже пустился рассказывать об их Отце в Иноземье, который придет вместе со своей церковью и спасет их от ужасов и кошмаров.

— Даже сейчас, — говорил отец Паррдар, — он идет, чтобы нас пробудить. Даже сейчас.

Глава 54

Императрица во славе

За свою долгую, запятнанную кровью жизнь Бабуля Ветошь была известна под многими именами. Ее называли Матриархом, Ведьмой Горгоссиума, Каргой. Но она не перечила судьбе. Она выжидала, зная, что когда наступит Полночь, у нее будет лишь один титул, тот, за который она боролась: Тант Эйла Тлен, Императрица Абарата. В ее первом указе говорилось о мести городу Коммексо за те проблемы, которые он создал у нее своим неповиновением.

Она была беспощадна.

Казни стали зрелищем, которое никто из переживших эти темные времена не забудет до конца своих дней. Первые два часа после распространения своего указа и последовавших за ним смертных казней Императрица оставалась в Круглом зале, восстанавливая энергию, которой она лишилась во время битвы с Пикслером-Реквией. Расправившись со швеями, Пикслер-Реквия вернулся в глубины Изабеллы, оставив Империю Ведьме. И когда она утомилась разглядывать изображения на светящихся экранах Пикслера (какой смысл насаждать страх, если ты не можешь почуять кислую вонь испуганных?), она взошла на серо-голубую мумифицированную руку, свой привычный транспорт, и отправилась на улицы.

Это путешествие по сдавшемуся городу было первой и последней возможностью для большинства жителей Коммексо увидеть женщину, которая почти разрушила их мир, во плоти. Граждане Коммексо не без причин считали себя весьма искушенными, и вид Императрицы, о которой они слышали столько пугающих историй, на удивление утешал. С их культурной точки зрения эта женщина выглядела словно пришелец из какой-нибудь древней книги сказок. Она совершенно нелепа, шептали они, прикрыв рукой рот. Она была старой, неряшливой и походила на сумасшедшую.

В последнем они не ошиблись. Матриарх действительно была безумна. Но это было не беспомощное безумие. Даже ее мысли о видах разрушенного города, которые улавливались Спиралью Слухов, двигавшихся вокруг нее, несли в себе мудрость. Она остановилась, чтобы рассмотреть руины, и заметила среди камней и мусора плачущего осиротевшего младенца.

— О, моя добродетель! — пробормотала она. — За каждым углом — новое отчаяние. Счастье — лишь краткий миг, но о нем слышали все. А боль — это целый мир. — Закончив свою спонтанную элегию, она повернулась к ближайшему черепоглаву и позвала: — Эй, солдат!