Хаос Шарпа - Бернард Корнуэлл

— Мы пойдём ночью, Пат.

— Значит, вы думаете, война ещё не кончилась?

— О, Пат, для нас война не кончилась, — сказал Шарп, глядя на развалины церкви и думая о Кристофере. — Мы, чёрт возьми, очень даже воюем.

Висенте не сводил взгляда со свежих могил. Он кивнул, когда Шарп предложил ночью идти на юг, но не проронил ни слова, пока они не оказались за оградой кладбища, а тогда обронил:

— Я иду в Порто.

— Думаете, подписан мир?

— Нет, — отрезал Висенте, потом безразлично пожал плечами. — Может быть. Не знаю. Но знаю, что там подполковник Кристофер и бригадир Виллар. Я не воевал с ними здесь, но я достану их там.

— Значит, вы решили умереть в Опорто?

— Может быть, — гордо заявил Висенте. — Никто не избежит смерти.

— Никто, — согласился Шарп. — Но если вы решили драться, то это нужно делать с умом.

— Как драться я научусь. А как убивать, мне уже известно.

Это был самоубийственный план, но Шарп не стал спорить. Вместо этого он сказал:

— Я планирую вернуться тем же путём, каким мы пришли сюда. Я легко смогу отыскать его. Когда попаду в Барка д’Авинтас, найду лодку. Должно же найтись хоть что-нибудь, способное плавать.

— Уверен, у вас получится.

— Пойдёмте вместе, — предложил Шарп. — От Барка д’Авинтас недалеко до Опорто.

Висенте согласился, и его люди пристроились в хвост отряда Шарпа, когда он покидал деревню. Шарп был рад этому, потому что ночь выдалась непроглядно тёмной, и, несмотря на то, что он надеялся отыскать дорогу, без Висенте они бы совершенно заплутали. Отряд двигался крайне медленно и в конце концов сделал привал в середине ночи, а потом ускорил темп, когда на востоке небо стало серым, как волчья шкура.

Шарп сомневался насчёт возвращения в Барка д’Авинтас. Это было рискованно, потому что деревня слишком близко к Опорто, но с другой стороны он знал, что там надёжное место для переправы. Наверняка удастся найти обломки домов или сараев, чтобы соорудить из них плот. Висенте в этом с ним был согласен, утверждая, что на остальном протяжении русло Дору представляет собой скалистое ущелье, где трудно отыскать спуск к реке или переправу. Конечно, была вероятность, что французы будут охранять Барка д’Авинтас, но Шарп считал, что они удовольствуются тем, что сожгли все лодки в деревне.

Рассвет застал их среди поросших лесом холмов. Они остановились у ручья и позавтракали чёрствым хлебом и копчёным мясом, настолько жёстким, что солдаты шутя предлагали наделать из него подмёток на свои ботинки. Кое-кто ворчал, потому что Шарп запретил разводить костёр и кипятить чай. Шарп поднялся, грызя сухарь, на вершину холма и осмотрел окрестности через маленькую подзорную трубу. Вокруг не было ни души. Вниз по ручью в долине стоял пустой дом; в одной миле к югу поднималась колокольня — и никого.

Висенте присоединился к нему.

— Думаете, здесь могут быть французы?

— Я всегда это предполагаю, — ответил Шарп.

— А британцы, как вы думаете, действительно отправились домой?

— Нет.

— Почему?

— Если бы мы хотели домой, мы сделали бы это ещё после отступления сэра Джона Мура.

Висенте посмотрел на юг.

— Я понимаю, что мы не смогли бы защитить деревню.

— Я тоже хотел бы помочь им.

— Но там были мои соотечественники.

— Я понимаю, — сказал Шарп.

Он попытался представить французов в долинах Йоркшира или на лондонских улицах: горящие дома, разгромленные пивные, кричащих женщин, но так и не смог ощутить холодок ужаса, испытанного им в Вила Реаль де Зедес. Почему-то не получалось. Харпер, наверное, смог бы, потому что пережил подобное дома, но Шарп не смог.

— Зачем они это делают? — в голосе Висенте слышалось испытываемое им страдание.

Шарп сложил подзорную трубу и неловко шаркнул ногами. На следующий день после того, как удалось отбить у французов форт, он высушил мокрые ботинки перед огнем, но поставил их по неосторожности слишком близко. Подошва начала отходить, и из правого ботинка теперь торчал палец.

— На войне нет никаких правил, — ответил он.

— Правила есть, — упёрся Висенте.

Шарп возразил:

— Большинство солдат нельзя назвать святыми. Они — пьяницы, воры, мошенники, неудачники; они вступают в армию, потому что иначе попались бы в лапы мерзавцев-судей. Им выдают оружие и приказывают убивать. Дома за это бы повесили, а в армии хвалят тех, кто хорошо умеет убивать, и, если вы не держите их крепко в руках, им начинает казаться, что можно убивать, кого угодно. Мои парни, — он указал на стрелков, отдыхавших под пробковым дубом, — хорошо знают, чёрт их возьми, что будут наказаны, если переступят черту. Но если я спущу их с поводка? Они разорвут в клочья Португалию, потом натворят дел в Испании и не остановятся, пока их не пристрелят. — Шарп понимал, что сейчас его немного занесло, и потому смутился. — Поймите, мне они нравятся. Они неплохие ребята, просто неудачники, и они, дьявольщина, прекрасные солдаты. Но у лягушатников-то нет выбора. У них всё решает воинская повинность. Какой-нибудь несчастный ублюдок сегодня работает пекарем или каретником, а завтра он уже в форме и за половину континента от дома. Они в бешенстве из-за это, а у французов солдат не порют, поэтому нет никакой возможности держать их под контролем.

— А вы порете солдат?

— Я — нет, — он хотел было сказать Висенте, что его самого пороли под палящим солнцем на плацу, давно, ещё в Индии, но потом решил, что это будет смахивать на хвастовство. — Я всего лишь отвожу их за угол и бью. Это гораздо быстрее.

Висенте усмехнулся:

— Я так не могу.

— Можете вместо этого вынести им приговор, — заявил Шарп. — Я бы скорее врезал, чем запутывать дело, но вы адвокат…

Он подумал, что, если бы побил Вильямсона, то, может быть, сумел бы удержать его под контролем. А может, и нет.

— Далеко до реки? — спросил он, меняя тему разговора.

— Часа три, не больше.

— Вместо того, чтобы здесь себе задницы драть, можно было бы идти дальше.

— А французы? — немного нервно спросил Висенте.

— Их нет ни здесь, ни там, на юге. Ни дыма, ни птиц, кружащих над деревьями, словно кошка их спугнула. И французские драгуны воняют за милю. У их лошадей под сёдлами язвы гниют.

Они пошли дальше. На траве ещё лежала роса. Опустевшая деревня, через которую они прошли, выглядела целёхонькой. Видно, селяне заметили их и попрятались. Конечно, люди там были: на лавровых кустах сохло бельё, — но, хотя сержант Мачедо громко выкрикнул, что они пришли с дружественными намерениями, никто так и не вышел. Среди белья выделялась мужская рубашка отличного качества с костяными пуговицами, и Шарп заметил, что Кресакр приостановился, пропуская остальных вперёд.