Расчет или страсть? - Софи Джордан

– Оно было адресовано твоему отцу. Я полагаю, он его получил. Я помню, ты говорил мне, что перед смертью твой отец жил здесь. Ты говорил, что он стал слишком возбудимым…

– Да, да, – перебил ее Хит. Он не хотел, чтобы ему напоминали о том, что отцом безумие овладело настолько, что его вынуждены были отселить от семьи.

– Должно быть, твоя мать послала его сюда. – Карие глаза Деллы смотрели на него в безмолвной мольбе.

Хит смотрел на нее молча. Голова его шла кругом, он пытался понять, почему она так на него смотрит.

– Она писала о смерти твоего брата, – хрипло продолжила Делла.

Он заставил ее замолчать, рубанув рукой воздух. Горло его сжал спазм. Он пытался забыть, он пытался отречься оттого безобразия, от той вечной ночи, что окружала его.

Он сжал кулаки и перевел дыхание. Как ни старался он забыть, воспоминания все равно не желали стираться из памяти, они бились о стены, которые он возвел вокруг себя. Рана на рану. Горе на горе. Тело матери, лежащей лицом вниз в луже собственной крови. Этот образ встал в памяти так же ярко, как тогда, когда он увидел ее такой. Руки его еще помнили маленькое теплое тело его брата. Грудь его распирало от крика, он силился дышать и не мог. И этот образ сливался с образом мертвой матери, разъедая его сердце, его рассудок.

Делла встала с кресла. Она прошлась перед камином. Свет очага падал на нее, окутывал ее фигуру мягким свечением, и светлые волосы ее в свете огня казались медно-рыжими. Когда-то ему так нравились эти волосы. Он так любил зарываться в них руками, лицом. Теперь он тосковал по совсем другим волосам. По волосам черным, как сланец, густым, как лошадиная грива, и гладким, как восточные шелка. Даже сейчас у него чесались ладони, так хотелось подержать в руках эти шелковистые пряди.

– Я испытала шок, когда нашла это письмо. Я не дала себе труд подумать. Я боялась потерять тебя, ведь из письма следовало, что ты свободен от проклятия и волен вступить в брак. Я знаю, что поступила как эгоистка. Особенно если учесть, что я уже тогда подозревала, что ты питаешь чувства к той девушке. – Она покачала головой и па миг закрыла глаза. – С тех пор как я это сделала, я не перестаю терзаться.

– Письмо, – потребовал он. – Где письмо?

Прошла секунда-другая, прежде чем она ответила:

– Я сожгла его. Я знаю, я не имела права. Пожалуйста, прости…

– Ты сожгла его? – Он кипел от ярости.

– Прости, Хит. Мне так жаль.

Он шагнул к ней, но вдруг резко остановился. Он сказал себе «остынь», и тело повиновалось его воле. Тряхнув головой, он спросил:

– О чем там говорилось? – Делла повернулась к нему лицом.

– Твоя мать была в гневе на твоего отца, она проклинала его за измены, винила в смерти твоего брата, в том заболевании, от которого страдал он, и… – Делла расправила плечи и добавила: – и она тоже.

– Она? – Хит в недоумении смотрел на нее. Он не понимал.

– Болезнь… – Делла оборвала себя и закрыла глаза, словно чтобы набраться мужества. Грудь ее поднялась – она сделала глубокий вздох. – Твоя мать тоже была больна.

– У моей матери была порфирия?

– Нет, Хит. – Делла впилась в него глазами. – Сифилис. Твой отец заразил твою мать сифилисом.

Хит молча уставился на нее.

Делла наклонила голову, искательно заглядывая ему в лицо:

– Ты меня слышал?

О да, он слышал ее. Он просто не мог осмыслить услышанное. То, что он узнал, не укладывалось у него в голове. Ему всю жизнь внушали совсем другое.

Сифилис. Его отец сошел с ума от сифилиса?

Хит прервал молчание хриплым смехом:

– Ты ошибаешься.

– Нет, Хит. Твой отец был весьма неразборчив в связях. Об этом твоя мать ясно дает понять в письме. Она обвиняет его в том, что он принес в дом болезнь…

– Мой брат…

– Заразился через мать, – закончила она за него. – В утробе.

Хит бросился к Делле и, схватив ее за плечи, встряхнул.

– Нет, – простонал он, не желая верить в то, что весь его мир был выстроен на лжи, на уверенности в том, что его ждет судьба, которая вовсе не была его судьбой. Если он не был Безумным Мортоном, то кем он был?

– Хит, – тихо сказала она, взяв его за руку, и ее маленькая рука показалась ему на удивление сильной, – ты знаешь, что во всем этом есть смысл. Симптомы порфирии и сифилиса похожи. Рубцы, резкие смены в настроении, безумие.

– Нет, – запальчиво возразил он. Гнев уже поднимался из глубин его существа. Гнев на отца и мать за потерянные жизни и украденные годы… за брата, рожденного без надежды на будущее. Гнев на тех, кто хоронил мать ночью, украдкой, без прощальных слов, без поминовения.

И сколько бы ни было в его душе гнева, он весь излился на родителей, и на Деллу уже ничего не осталось.

– Бабушка говорила, что у него королевская болезнь, – пробормотал Хит и, проведя рукой по подбородку, судорожно вздохнул.

Делла скривила губы:

– А ты бы что сказал на ее месте? Ты бы предпочел, чтобы в округе узнали, что граф Мортон подцепил дурную болезнь и заразил жену и ребенка? Или все же позволил соседям считать, что граф страдает от наследственной болезни, над которой не властен?

Хит встал и натянул жилет и жакет. Он двигался порывисто, резко. Лицо горело, в ушах стоял шум. Бабушка его знала правду. В этом Хит не сомневался. Она сохранила грязную тайну отца, совершив бессовестную подмену. Во имя соблюдения приличий.

– Куда ты пойдешь?

– К бабушке. Хочу потребовать от нее признания.

– Что тебе с того, что она признается? Удовлетворения, которое ты хочешь подучить, ты все равно не получишь.

– О, я получу удовлетворение, еще какое, – пообещал он.

– Поезжай за ней, Хит, – настойчиво сказала Делла. Голос ее окреп звучал громче.

Хит замер на пороге. Ему ни к чему было спрашивать Деллу, о ком она говорила. Одной рукой взявшись за дверь, Хит обернулся, открыл рот, но так и не нашел что сказать.

– Делла…

– Не надо. Ты ничего не должен мне объяснять, Хит. Мы никогда ничего друг другу не обещали. Никогда не любили друг друга. Я счастлива, что ты свободен. – Делла попыталась улыбнуться, но губы ее дрогнули, легкой рябью на глади воды. – Даже если теперь ты будешь счастлив с другой.

Хит тряхнул головой. Грудь его распирало от противоречивых чувств.

– Она уехала, потому что сама того пожелала. Я дал ей то, что она просила. Я согласился жениться на ней. Я не собираюсь ее преследовать. Ничто не изменилось…

– Прекрати лгать самому себе и поезжай. – Делла улыбнулась печально. – Ты не такой, как твои родители. Ты сильнее. Ты будешь уважать любимую женщину. Ты не позволишь себе ее обидеть. Поезжай. Пока не слишком поздно.

Хит повернулся и ушел в ночь. Он говорил себе, что, свободен он или нет, он не потащится в Лондон за Порцией. Даже если он почувствовал, что петля, висевшая на его шее всю жизнь, ослабла и теперь дышать стало легче, сердце его по-прежнему оставалось под спудом. И с этим он уже ничего не мог поделать.