Том 4. Наша Маша. Литературные портреты - Л. Пантелеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толю накормили, и он сразу же сел играть с Машей. Но руки у него дрожали; я чувствовал, что ему не до игры, что играет он только из вежливости и чтобы занять себя чем-нибудь.
Утром сегодня милиционер привел тетю Валю. Она взяла свои вещи – сумочку, паспорт, папиросы… На наши вопросы почти не отвечала, говорила грубо.
Для Машки это все – живая и довольно страшная иллюстрация к истории мальчика Петьки Валета.
Вчера вечером, когда мама ездила с Толей к Валиной сестре, Машка легла спать, но долго не могла уснуть. Вдруг я услышал громкий плач. Прибегаю:
– Что с тобой? Машутка!
– Ничего, ничего… Папочка, миленький, посиди со мной.
– Надо спать, Маша!
– Посиди немножечко! Очень тебя прошу! Спой мне.
– Ну вот. Зачем еще? Я не умею.
– Умеешь. Ты же всегда… ты же иногда поешь, когда я днем сплю.
Стал похаживать по комнате и напевать:
В няньки я тебе взялаМесяц, солнце и орла
Через минуту Машка уже храпела.
О Толе не было сказано ни слова, но я не сомневаюсь, что плакала она из жалости и из страха за него…
Сегодня утром вскочила – и босиком в столовую. Думала, что там лежит Толя. А Толи нет. Рано утром приехала его тетка, повела Толю в интернат. Она одна «правомочна» это сделать, так как ей передана опека над мальчиком.
10.10.61.
Утром звонила женщина-следователь. Вызывает Элико на два часа сегодня к себе.
Мама повесила трубку, видит – у Машки испуганное, бледное, совершенно несчастное лицо.
– Тебе что, звонили насчет тети Вали?
– Да. Меня вызывают.
– Куда? В милицию?
– Да. К следователю.
– Будут спрашивать, пила ли она? Да?
– Наверно, да.
Нахмурилась, смотрит в пол.
– А ты, знаешь… Ты скажи – не пила.
– Как же можно, Маша, неправду говорить?
Не знаю, подумала ли Машка: «Иногда можно… когда кого-нибудь спасаешь» – но что почувствовала она это и поняла, в этом я уверен.
– Тогда ты молчи и не отвечай… Ничего не говори.
– Ну, это, пожалуй, тоже нехорошо. Как же можно не отвечать?
Опять долго смотрит в угол, в пол. И вдруг радостно:
– Придумала! Ты знаешь что скажи? Скажи, что она лимонад пила!
. . . . .
Вчера утром и вечером занимались по двадцать минут азбукой и арифметикой.
11.10.61.
Опять Машка не могла дождаться, когда проснется отец. Занимаюсь с ней теперь рано утром, до работы.
Играли в школу, Машка была одной из учениц, остальные были воображаемые. Среди них: Надя Симпатулина, Володя Иванов, Гога Гогоберидзе…
Маша, когда разыграется, видит этих своих однокашников-невидимок. Краснеет, когда не может ответить, а те отвечают (я их громко, во всеуслышание хвалю).
12.10.61.
Вечером вчера читал ей «Рассказ штопальной иглы» Андерсена и два перевода Маршака – «Балладу о королевском бутерброде» и «Кота-скорняка».
Слушает с интересом, полуоткрыв рот, но далеко не все понимает.
. . . . .
Утром спрашивает у мамы:
– Ты вчера сразу легла, когда я уснула?
– Нет, – говорит мама.
– А что ты делала?
– Мы с папой подумали, оделись и пошли в цирк.
– Ка-ак?! У вас же билетов не было!
– А я еще утром купила.
Подумала и говорит:
– Во-первых, ты хитричка. А во-вторых, ты глупышка. Я же понимаю, меня не обманешь… Вы меня одну не оставите!..
14.10.61.
Начал заниматься с Машкой немецким. Собственно, начал уже давно. А теперь стали заниматься регулярно. Слов сто – сто пятьдесят она знает. Но говорить, конечно, не говорит. А сегодня ночью, часа в три, я прихожу к ней. Вижу – сидит, проснулась и бормочет:
– WeiBe Pilz.
– Что? – удивился я.
А она еще больше удивляется и говорит:
– Ты разве не говорил мне: «Маша, скажи драгоценное слово»?
Сны у нее причудливые, прихотливые…
. . . . .
Сочиняет книгу. Называется книга «Наташа в Африке. Том второй».
Мама сердится:
– Маша, ты опять пишешь! Папа же тебе не позволяет писать…
– Почему?
– Потому, что ты пишешь с ошибками. И так всю жизнь будешь писать. Лучше напиши не книгу, а два или три слова, но без ошибок.
Машка продолжает писать.
– Ты слышишь, что я тебе сказала?!
– Ну, скажи мне, пожалуйста, – спокойно говорит Машка, – где это видано, чтобы на писательницу кричали?! А ты что – писательница? Почему ты меня учишь? Ты разве писательница? Да? Покажи мне твои книги!..
. . . . .
Стремление найти и ввести в язык недостающий ему глагол.
Говорит про своих «дочек»:
– Они у меня по утрам гимнастничают.
В немецком языке такой глагол есть: turnen.
15.10.61.
Вчера была суббота. Мама и Маша ходили на улицу Мира навещать Толю Рыбакова. И этот эпизод – посещение интерната, слезы детей, к которым никто не пришел, и вид Толика, у которого мама сидит в тюрьме, – все это, конечно, больно ранило Машку.
Вечером долго не могла уснуть.
Несколько раз заходил к ней.
– Ты что, Маша?
– Поцелуй меня, папочка. Не могу уснуть. Очень хочу спать и не могу.
Крепко меня обняла.
. . . . .
А утром разбудила меня опять веселая, возбужденная. Кинулась целовать.
– Ах, какой день сегодня! Я позавтракала, гимнастику сделала. Сейчас пойдем гулять, потом цветы будем делать… Вообще много хорошего сегодня будет!..
Сейчас ушла с мамой. И сообщила мне – куда:
– За польскими яблоками!
17.10.61.
После работы гулял с Машей. На улице Мира она показала мне дом, где учится и живет Толя Рыбаков.
Минут пять спустя зашли в магазин. Там продаются красивые, нарядные бутылки с каким-то венгерским вином.
– Давай, – говорю, – купим мамочке к обеду вина?
– Вина? Это что – вино?!
– Да. Вино.
На лице – ужас.
– Нет, нет, что ты, папочка! Не надо!!
Вспомнила, конечно, тетю Валю.
. . . . .
Принесла на кухню, показывает нам с мамой только что нарисованную картинку. Елка. Новогодняя. И три девочки.
– Почему они черные? Они негритянки?
– Да, негритянки.
– А это кто такой?
– Это – Дед Мороз.
– А почему же у него бороды нет?
– Он еще маленький.
– Значит, это не Дед Мороз, а Внук Мороз?
Смеется:
– Маленький Мороз. Морозик!
19.10.61.
Сидит на тахте, рвет какие-то бумажки, обертывает этими кусочками маленькую куклу-голыша Люсю. И как-то пыхтит при этом.
Спрашиваю:
– Это что?
– Кукольная Африка.
Что-то уж очень замысловато. Как название какой-то дамской пьесы для детей-дошкольников.
Заметив на лице моем недоумение, объясняет:
– Кукольная Африка работает. Машина: «Ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж-ж…»
И руками колесо изображает.
Только тут я и понял:
– Фабрика?!
– Да. Кукол здесь делают.
До сих пор путает фабрику с Африкой.
А это я ей на днях рассказывал (когда проходили мимо трикотажной фабрики), что такое фабрика, завод, кто там работает и что там делают.
. . . . .
Вчера вечером, когда мама помогала ей раздеваться, Машка с грустной усмешкой говорит:
– Родители называется! За весь день своему любимому ребенку ни одной конфетки не дали!..
Верно – несколько раз просила и у меня и у мамы, а нам все некогда: обещали и забывали.
. . . . .
Вечером занимались. Было три урока: русский, арифметика и немецкий. Да, за неимением гербовой решил писать на простой. Пока не нашли учительницу, занимаюсь с Машкой сам. Она уже знает больше ста слов, понимает простенькие фразы. Теперь научилась считать по-немецки до пяти. Считает почти без запинки. (Хотя иногда и получается у нее вместо «айн, цвай» – айн, двайн.)
По-русски читает с каждым днем лучше.
. . . . .
У мамы в комнате новый, очень модный столик.
– Маша, тебе нравится мой столик?
– Столик мне нравится, но мне не нравится, что ты говоришь мой столик.
Это уже не первый раз: «Почему моя комната? Это же наша комната!..»
22.10.61.
Занимались. Прибавил еще один урок – геометрию. Да, уже несколько дней показываю ей треугольники, прямоугольники, квадраты и пытаюсь объяснить ей некоторые их свойства. Это не моя выдумка, и не у старого Болконского я заимствовал эту школу. Покойный П. А. Карасев убеждал меня много раз (он даже книгу написал, посвященную этому предмету), что детей надо знакомить с основами геометрии с самого раннего, дошкольного возраста.
Машка занимается с радостью.
. . . . .
Весь день страстно стремится в мою комнату. Вламывается, бывает, в неурочное время, то есть в часы, когда я работаю.