Любовь и доблесть - Петр Катериничев

Безликий человечек влетел в комнату, наставив пистолет на лестницу. Олег выстрелил дважды. Тяжелая пуля попала в бедро и сбила вбежавшего с ног, вторая – раздробила правое предплечье у локтя, и он лишился сознания: болевой шок. К профессии он уже не вернется. Смерти не служат калеки.

Олег снова пересек дом, на этот раз оказавшись в гостиной выходившей на широкий балкон. Его он проскочил и замер за длинным ящиком густой декоративной зелени.

Машина нападавших была припаркована чуть в стороне. За рулем стойко сидел водитель. Данилов ждал.

Напарник снайпера показался из дома напротив, уложив на плечи раненого стрелка. Водитель двинул автомобиль в их сторону. Олег прицелился, уложив пистолет-"тишак" на каменный парапет, и спокойно спустил курок. Человек с раненым на плечах словно споткнулся и упал. Пуля попала в голень. Водитель действовал профессионально: он перекрыл автомобилем сектор обстрела, дав возможность раненым заползти в салон; сам же показался из верхнего люка и открыл из коротенького «скорпиона» с глушителем плотный огонь по парапету балкона. Пули взметнули целые фонтаны земли, срезали несколько декоративных деревьев и свалили прямо на балкон две кадки. Как толь-ч ко огонь прекратился, Данилов выглянул и увидел удаляющийся хвост автомобиля. Стрелять вслед было можно, попасть – нельзя. Через пару секунд автомобиль свернул в проулок и скрылся.

Данилов .ринулся в дом, вбежал в холл и упал навзничь: левую сторону лица обожгла острая боль. Он услышал выстрел и – провалился в беспамятство.

...Олег бежал сквозь душную мглу, длинная трава спутывала ноги, и ему приходилось продираться сквозь ее стебли, словно сквозь сеть. Тяжелые, сладко-гнилостные ароматы орхидей душили, дыхания не хватало, сердце, казалось, выпрыгивало из груди, но он бежал и бежал, раздвигая заросли, становившиеся все гуще, туда, к девчонке на берегу, стоявшей там нагой и беззащитной перед несущимся на нее беззвучным смерчем... Он добрался до песка, но песок оказался зыбучим, он затягивал, и каждый шаг давался невероятным усилием воли. Он попытался бежать по кромке воды, но и теперь его ноги вязли, а вода скатывалась с ног каплями прозрачной ртути. А потом капли делались твердыми и превращались в камни. В красные, точно сгустки запекшейся крови, в зеленые, словно пролежавшее несколько лет под накатом прибоя бутылочное стекло, в белые, желтые, синие... Они вовсе не были красивыми, эти камни, это были настоящие природные сапфиры, рубины, изумруды и, конечно, алмазы – белые, голубые, красные, желтые... Они ждали огранщика, чтобы явить миру свою вечную, неповторимую красоту, чтобы... Олег запнулся, упал навзничь, чувствуя, как тяжелая, удушливая волна накрывает его с головой, а когда поднял голову – не увидел ни песчаного пляжа, ни темной густой зелени позади... Смерч разметал все, выжег до коричневой окалины, и ему казалось, что он чувствует во рту вкус этой окалины, и это был вкус крови...

...Данилов очнулся. Машинально коснулся щеки, ладонь оказалась мокрой, но это была не кровь. Олег сморгнул слезы, повел рукой чуть выше и вздрогнул: пуля рассекла кожу на виске, как тогда, только тогда его беспамятство продолжалось почти час. Он слышал крик девчонки и потом – тихий, непонятного тембра голос, повторявший монотонно: «Мир не изменился. Добрые дела наказуемы».

Раненый слишком быстро пришел в себя и попытался застрелить Олега; теперь он лежал на спине и смотрел в потолок пустыми зрачками. Данилов не знал, когда успел выстрелить; инстинкт самосохранения и вбитые накрепко навыки заставили тренированное тело сделать все правильно даже тогда, когда обожженный пулей висок отправил сознание в черный провал бреда.

Олег встал, опасаясь, что слабость и беспамятство вернутся. Выскочил из дома, пробежал до оставленной в проулке машины, сел за руль и поехал прочь. На ощупь он вытащил пачку сигарет, но прикурить на ходу не смог: руки дрожали, а губы плясали так, словно начался приступ жестокой, сводящей с ума тропической лихорадки. Олег тормознул у обочины, кое-как прикурил и в три затяжки прикончил сигарету. Закурил следующую и спалил ее так же скоро. Олег понимал, что остался жив только по прихоти случая. Он нарушил основной принцип схватки: не оставлять за спиной противников. Живых.

Данилов закрыл глаза. Мысли текли сами по себе с вялой леностью; они словно покачивались на густых мерных волнах...

Мир иллюзорен. И мир наших фантазий, и тот обыденный мир, что качается в теплых восходящих потоках нагревающейся земли там, за стеклом машины. Для большинства живущих в этом маленьком городке он тих, покоен, размерен, нетороплив, полон запахов жилья, теплой разогретой пыли, липового цвета... А для него – это территория боя, которого он не желал и к которому не стремился в своем мучительном уединении... Но жизнь, наверное, мудра: если тебе суждено покорить вершину, обстоятельства подведут тебя к подножию горы, а вот карабкаться по тропе ты будешь сам. И вовсе не потому что других путей нет: совсем рядом, в шаге, – дорожка сбегает вниз в сонную долину, укрытую дымами чужих очагов и тиной устоявшегося единообразия, но ты ее просто не заметишь. И пойдешь по другой – вперед и вверх. Не потому, что иного пути нет: его нет для тебя.

Глава 50

– Третий вызывает первого.

– Первый слушает третьего.

– Устранения по группе "Б" проведены успешно. Группа "Б" ликвидирована полностью.

– А отчего такой похоронный голос?

– Возникли осложнения. У нас потери. Трое «трехсотых» один «двухсотый».

– Эти шавки оказали сопротивление?

– Нет. Они устранены чисто. Но в доме был реальный профессионал.

– Кто-то из бойцов Борисова?

– Нет. Его бойцы – полное тряпье. Этот пришлый. Он сумел прицельно снять снайпера и ранить еще двоих. Пришлось срочно уходить.

В эфире повисло молчание. Потом третий добавил:

– Я его слабо рассмотрел, но... Мне кажется, он чем-то похож на разыскиваемого журналиста.

– Кажется или похож?

– Похож.

– Дела. И он разговаривал с Борисом ?

– Возможно. Но уверенности, что это именно журналист, У нас нет.

– У меня есть такая уверенность. Огневой контакт был тихим?

– Абсолютно.

– Тогда это был журналист.

– Может, и так.

– Одно меня смущает...

– Да?

– Почему так мало убитых?

– Как попал.

– Сдается мне, если этот парень работает на поражение, то это – поражение.

Значит, он не хотел убивать. Решил быть милосердным. Решил, что для него война уже кончилась. Или что это уже не его война? Какое заблуждение! Чужой войны не бывает. А «человеколюбие» в бою – это хуже, чем слабость. Это самоубийство. – Молчание на этот раз было более долгим. – Где вы, третий?

– На резервной точке.

– Оставайтесь там. Конец связи.

– Есть.

– Первый вызывает второго.

– Второй слушает первого.

– Что с девчонками?

– Ищем. Люди расставлены на авто-и железнодорожных платформах всех прилегающих к больнице местечек.

– Девки могли уехать и автостопом.

– Да. Могли.

– Но у папы Принцесса так и не объявилась. Что это означает?

– Спрятались где-то. Или – их спрятали.

– Вы выяснили, что за девки сбежали вместе с Принцессой?

– Детдомовские. Ни кола ни двора.

– У детдомовских вполне могут быть дружки. К тому же они легки на контакт.

Но раз Принцесса нигде не объявилась... Да, они прячутся. Где могут спрятаться девочки ночью? – Где угодно. Рядом лес. Самое надежное.

– Не для испуганных малолеток. Там невдалеке дачный поселок... Сколько у вас свободных людей, второй?

– Двое. Только те, что со мной.

– Катите в этот поселок и утюжьте его вдоль и поперек! Чувствую, они там.

– Там более тысячи домиков и все похожи, как близнецы. Если девчонки затаились, мы можем кататься там до снега.

– Женщины любопытны, а девчушки – любопытны втройне. Именно это «святое» чувство заставляет даже добропорядочных женщин падать в объятия к самым сомнительным ловеласам.

– Нам что, дебилами нарядиться и брейком пройтись по поселку?

– Почему нет? Включай стереосистему на всю, что-нибудь ритмичное, своего напарника – через люк наверх с голым торсом, парень он рельефный, как с рекламного ролика. Пусть изобразит разбитного тинейджера. Бутылку в руку, барабан на шею, пилотку на голову. А сам внимательно следи за окнами. Девки если и не повыскакивают, то уж посмотреть, что деется, обязательно захотят. Я пришлю еще двоих на машине, будут вас страховать – С тремя девками мы сами справимся.

– Не о них речь. У вас есть фото журналиста?

– Да.

– Похоже, наш приятель в Славинске. И вполне возможно объявится в поселке.

Он крепко потрепал группу третьего. Я не хочу, чтобы с вами случилось то же.

Группа четвертого будет вас прикрывать. Журналиста по обнаружении уничтожить.

Сразу.

– Есть. Девок захватить?