Реквием по Родине - Леонид Шебаршин

Герберт и Майндер раскланиваются, перепрыгивая через лужи, направляются к машине. К нашим тротуарам их обувь не приспособлена – еще две пары промоченных ног. В западных дипломатических и разведывательных службах работа в Москве официально считается назначением повышенной трудности – «хард-шип поуст».

Делать в это время на работе мне нечего. Здесь бумажный поток не захлестывает и не мучат телефонные звонки. Секретарь печатает контракт, который будет подписываться завтра; два человека из технической группы составляют смету на установку сигнализации в банке, руководитель отдела охраны готовит план встречи с телевизионщиками – они будут снимать завтра сюжет о нашей фирме.

Слякотные сумерки, мощный гул автомобилей с Ленинградского проспекта, желтый свет фонарей. Дождь прекратился, спешить некуда, и надо идти пешком. Движение – это жизнь, нельзя давать себе поблажки, надо двигаться. «Цель – ничто, движение – все». Дорога в никуда…

Ухожу от шума в переулки, где нет машин, где спешат редкие прохожие и уютно светят в промозглый полумрак окна домов. В Исламабаде в эти дни начинает спадать жара, бальзамом льется воздух с гор, цветут великолепные розы и пахнут горькой полынью пригородные поля. А в Кабуле, если не было обстрела, в это время начинала петь флейта. «И вот в непроглядном тумане возник позабытый напев. И стала мне молодость сниться…»

В Москве нельзя грезить на ходу – холодные и грязные брызги из-под колес промчавшейся по луже машины выводят меня из задумчивости.

Дневные дела закончены, других на сегодня не предвидится, а до вечера еще очень далеко. Не появляется никто из журналистов. Одно время они меня изрядно мучили. Пресса и публика избалованы покаяниями, разоблачениями, сенсациями, ворованными документами. Они требуют: «Еще, еще!», надо, чтобы материалы остро пахли, чтобы предавались старые друзья и союзники. Ведь в России все продается и покупается. Западных газетчиков бывший начальник разведки явно разочаровывает: говорит охотно и много, но не выкладывает никаких сокровенных зловещих тайн. В начале года я было сунулся с помощью друзей к западным издательствам со своей автобиографической книгой. Она писалась в период тяжкого расстройства, удерживала, возможно, от инфаркта или от попытки запоя и, казалось мне, получилась если не вполне умелой, то, по меньшей мере, искренней и поучительной. Издательства откликнулись быстро: «Автор выступает в роли адвоката КГБ, а это не то, чего ожидает современный читатель». Совершенно справедливо, только вместо КГБ надо поставить «советская разведка». Один отзыв задел меня словами «дубовый язык». Мне хочется думать, что французский рецензент не рассчитывал на то, что автор лично прочитает его краткое заключение. Я специально заглянул в словарь, ошибки не было: «ланг де буа» – деревянный, то есть, по-русски говоря, дубовый язык. Русский издатель погряз в финансовых и технических трудностях, книга превращается в мираж.

Российские журналисты относятся к бывшему разведчику, а ныне частному предпринимателю без собственного капитала сочувственно и с уважением. Общаясь с этими очень молодыми людьми – умными, острыми, честными, я иногда растроганно думаю: нет, далеко не все потеряно, у нас может быть будущее.

Но сегодня газетчиков в гостях нет. Упереться глазами в телевизионный экран, пить чай, курить и смотреть всю эту пеструю чепуху? Увольте! Год назад я сказал одной телевизионной команде, что они кормят публику духовной пищей не только пережеванной, но и переваренной. Ничуть не смутившись, они оставили эти слова в передаче. Разумеется, никто из зрителей не обратил внимания на их ехидный, как мне казалось, смысл.

Медленно тянется время для человека, который привык размечать день по минутам. Официально подтверждено, с подписями и печатями, что за 30 лет я прослужил 38, то есть в каждые сутки вмещалось по меньшей мере 4–5 часов сверх положенных 24. И еще казалось этому человеку раньше, что он постоянно кому-то нужен, что без него не будут сделаны какие-то важные дела, что он приносит пользу Отечеству. Суета сует и томление духа…

Книги прибывают, накапливаются стопкой на письменном столе, прежде чем найдут постоянное место на полках.

Книг много: без устали пишет Горбачев, написал мемуары Н.И. Рыжков, что-то издал А. Н. Яковлев, давно лежит «Исповедь» Б.Н. Ельцина. Если вспомнить, что где-то пылятся произведения Л. И. Брежнева и мемуары Н.С. Хрущева, то приходишь к удивительному выводу: нашей страной на протяжении десятилетий правили и продолжают править писатели. Почти платоновская республика философов. Поменьше надо было писать, побольше о делах думать. Все же мы если не самая читающая, то самая пишущая нация в мире. Генеральный прокурор Степанков успел написать и издать в Германии (уж не по-немецки ли он писал? Наш народ чертовски талантлив!) книгу о еще не завершенном следствии по делу ГКЧП. Москва ждет ее с нетерпением – такого раньше в истории цивилизованных стран не отмечалось. Мой бывший начальник, видный деятель коммунистической партии и Советского государства Вадим Викторович Бакатин, тоже написал «Избавление от КГБ». Четыре месяца поработал в КГБ, все познал, использовал конфиденциальные материалы и написал. До этого он все же успел отдать американцам совершенно секретные документы о технике подслушивания в посольстве США. Власть избавилась от «энтузиаста нового мышления». Летом, уже будучи на пенсии, Бакатин сопровождал Калугина в частной поездке в США. Раньше туда ездили, чтобы вдохнуть воздух свободы. Теперь мы сами свободны, так что ездим, видимо, за чем-то другим.

Суета сует и томление духа…

Читать надо то, что писано людьми думающими: Библию, «Войну и мир», С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, те мемуары, где само время отделило зерна истины от плевел мемуарного лицемерия, – Деникина, Шульгина, Палеолога, Бьюкенена, Бунина, Гиппиус, Сухомлинова, Коковцова – имя же им легион. Читать надо материалы Следственной комиссии Временного правительства, секретарем которой работал Блок, протоколы допроса Колчака, стенографические отчеты политических процессов сталинского периода.

Это бесконечное занятие и продолжим. Занятно и печально находить вечные константы русской жизни, видеть почти буквальную повторяемость событий, вслушиваться в скрип колеса истории и находить неожиданное утешение в давних писаниях.

«Де профундус» С.Л. Франка, середина 1918 года:

«Если бы кто-нибудь предсказал еще несколько лет тому назад ту бездну падения, в которую мы теперь провалились и в которой беспомощно барахтаемся, ни один человек не поверил бы ему. Самые мрачные пессимисты… не доходили в своем воображении до той последней грани безнадежности, к которой привела нас судьба… Даже в Смутное время разложение страны не было, кажется, столь всеобщим, потеря национально-государственной воли столь безнадежной, как в наши дни… И ужас этого зрелища усугубляется еще тем, что это есть не убийство, а самоубийство великого народа, что тлетворный дух разложения, которым зачумлена целая страна, был добровольно в диком, слепом восторге самоуничтожения привит и всосан народным организмом». Все, полная гибель, зияющая черная пропасть.