Камень звезд - Элисон Бэрд

– Ведьмы? – произнесла она вслух. – Значит, я еще сплю. До этого мне снился сон, Лори, про тебя и отца Дамиона, и про старую Ану – можешь себе представить?

– Прошу прощения, Эйлия, – прозвучал из темноты голос Аны, – но это все наяву.

Эйлия резко повернулась:

– Ана – ты здесь? То есть – где это?

– Нас захватили в плен зимбурийцы.

– Зимбурийцы?

Снова зазвучал голос Лорелин:

– Ну конечно! Ты же потеряла сознание раньше, чем прибежали поселяне и приехал патриарх и…

По потолку застучали тяжелые сапоги, зазвучали крики. Комната покачнулась и закружилась, и раздался плеск и журчание воды о стены.

– Мы на корабле! – ахнула Эйлия.

– На зимбурийском галеоне. И, судя по звукам, – продолжал удивительно спокойный голос Аны, – мы уже плывем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: КАМЕНЬ НЕБЕС

11 «ДО КРАЯ СВЕТА»

Дамион привык к монотонному движению, которое поначалу выматывало душу. Даже спертый и зловонный воздух не вызывал более тошноты, и постоянное потрескивание и вздохи напряженного дерева не мешали заснуть. Иногда возникало ощущение, что ничего не было в жизни, кроме этой качки, сотрясающей судно до самого остова; и вся остальная жизнь казалась сном, который даже и не вспомнить. Сколько времени он уже пробыл в море? Не вечность, конечно, как это казалось, но наверняка уже много недель, не меньше месяца прошло, как впервые подняли паруса. И за все это время зимбурийский корабль ни разу не пристал к берегу.

Сейчас, проснувшись, Дамион снова увидел ту же мрачную обстановку, которая стала его миром. На зимбурийском корабле были каюты для офицеров, но никаких кубриков для солдат или матросов – как и для невольных пассажиров; было только вот это длинное открытое пространство вдоль всей нижней палубы, где обитали солдаты и матросы. Лошади и прочая живность стояли в стойлах на том же уровне, и их присутствие атмосферы не освежало. Все остальное место занимали бочки и ящики с припасами. Кое-кто подвешивал самодельные гамаки к бимсам, но в основном люди спали прямо на палубе, используя вместо подушек мешки, узлы или тряпье. Иллюминаторов на этом уровне не было, ночь неотличима была от дня, и

Дамион даже гадать не мог, в какой части Великого океана они сейчас могут быть. Хотя воздух вроде бы становился со временем прохладнее.

Значит, корабль идет к северу, в океаны, еще не освободившиеся от зимнего льда. Неподалеку должны лежать тощие земли, где худосочные леса сменяются пустошами и далее чистой белизной, на которой уже ничего не растет. В обнаруженных журналах погибших арктических экспедиций нашли записи: грустные истории о плавании среди изрезанных льдин, о поспешной выгрузке на ледяные поля с затертых кораблей, раздавленных, как орешки в мельничных жерновах. Страшной ценой заплатили эти люди за горькую истину: ничего нет на дальнем севере, кроме вечной и беспощадной зимы. А во всех рассказах Тринисия представала теплой и зеленой! Неужели им всем тоже предстоит погибнуть, как тем несчастным исследователям, в попытке выполнить дурацкое поручение? У зимбурийцев была морская карта, на которой, как они считали, показано расположение легендарного острова, и вел их приказ бога-царя и собственное безрассудное рвение. Несомненно, что они будут рваться и дальше того предела, где сдавались другие мореплаватели, пока, наконец, их суда не попадут в ледяные челюсти и не будут поглощены темной глубиной.

Дамион встал, с трудом сохраняя равновесие. Тюремщики давно уже не связывали ему ноги и даже не заботились ставить охрану. Куда он денется? Сейчас ему можно было ходить по нижней палубе, если держаться подальше от матросов. Почти все они были рабами: тела их носили знаки жестокого обращения – шрамы от кнутов, перебитые носы, сросшиеся вкривь и вкось. Многие были в железных ошейниках, на запястьях и лодыжках – все еще гноящиеся раны от кандалов. Почти у всех виднелись синяки и ушибы недавнего происхождения, явно полученные во время работы на верхних палубах. Они были такими же пленниками, как Дамион и женщины. Если бы даже разрешалось с ними говорить, все равно их языка он не знал. Однажды он попытался отдать свой дневной паек размоченных сухарей одному матросу, потому что его тогда тошнило от морской болезни. Тут же на них обоих обрушился охранник с кожаным бичом, вопя что-то на своем языке и хлеща обоих по плечам и спинам. Дамион сбежал и в ужасе смотрел, как свалился матрос, пытаясь закрыться от ударов, раздирающих и без того рваные лохмотья. Лишь когда жертва потеряла сознание, охранник прекратил избиение. У Дамиона потом тоже долго болели незаживающие шрамы от кнута, мешая спать и усугубляя тошноту. Сначала он приписал поведение охранника чистой злости, и только потом до него дошло, что офицеры, очевидно, опасаются мятежа многократно превосходящих их численно рабов.

Он мрачно размышлял над судьбой женщин и своей, о которых мало что знал с тех пор, как корабль вышел в море. И еще он волновался за своих друзей в Маурайнии. Как им объяснили его внезапное исчезновение, и объяснили ли вообще? Может быть, патриарх объявил, что Дамион и остальные сбежали, сопротивляясь аресту? Ему еще надо было объяснить исчезновение своих «обращенных», и так, чтобы самому выйти сухим из воды. Одно ясно: Каитан Атариэль ни за что не поверил бы выдвинутым против друга обвинениям. Колдовство! Он почти слышал презрительный смех Каитана. Но Каитан, конечно, ничего не мог сделать, да и никто не смог бы. Аббат и приор наверняка в тюрьме, а людей Аны нашли и покарали. «Никто никогда не узнает, что сталось со мной и с женщинами, – подумал он. – Наверное, все думают, что мы погибли. И это в любой момент может стать правдой».

Он искал способа отвлечься от этих тяжелых мыслей. Мохарец Йомар тоже оказался на этом корабле, но Дамион редко его видел. Йомар всегда, когда можно было, держался особняком. Может, предрассудки зимбурийцев не позволяли им допускать его в свое общество или сам Йомар этого общества не искал. Пока зимбурийские солдаты и моряки коротали время за игрой в кости и драками, мохарец держался сам по себе, отхлебывая из фляжки, которую всегда таскал в кармане. Он нашел себе темный угол где-то за бочками, недалеко от конюшен, и там предавался этим запоям. За бочками было темно, воняло гнилой соломой и навозом, и туда мало кто совался.

Чувствуя, что уже сто лет не говорил ни с одной живой душой, Дамион рискнул как-то пробраться к мохарцу и шепотом начать разговор. Насчет содержимого фляжки у священника сомнений не было: несколько глотков снимали обычную сдержанность Йомара, и язык у него развязывался. Очевидно, он совершал время от времени набеги на бочки с ромом. Иногда в этом раскованном состоянии он забывал понижать голос и гудел своим глубоким баритоном, к тревоге священника, но зимбурийцы не обращали на него внимания – им явно были знакомы припадки Йомара.