Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910 - Леонид Андреев

Председатель. Это к делу не относится.

— Виноват-с. Как бывший юрист… (Садится.)

Председатель. Вопрос о средствах. Здесь, Отец, обсуждался вопрос о средствах, как уничтожить… А где же тот, которому нужно вырезать семью?

— Он очень извиняется. Он ушел.

— И вот, как раз перед вашим приходом. Отец, мы пришли к очень грустному выводу: мы бессильны!

Царь Голод. Вы бессильны?

Председатель. Да.

Царь Голод. Вы? Кто же тогда силен, если не вы, любимые дети Голода!

Председатель. Но мы не можем причинить им настоящего вреда.

Царь Голод. Вы? Да разве теперь, спокойно сидя здесь, в подвале, вы не являетесь тем мраком, который гасит их огни? Разве, издыхая, не источаете вы яд, который отравляет их? Вы почва города, вы первооснова их жизни, вы щиплющийся ковер, к которому прилипают их ноги. Великий мрак идет от вас, дети мои, и безнадежно трепещут во мраке их жалкие огни.

Председатель (гордо). Это правда.

Голоса. Но это мало!

— Их нужно истребить!

— Отравить воду!

— Научи, Отец! Мы ждали тебя. Не оставь детей.

— А иначе к черту!

— Танцуют, проклятые!

Председатель. Молчать!

Царь Голод (встает). Вам мало этого! Вы недовольны? Так слушайте, дети мои: готовится великий бунт!

Голоса. Ого!

— Бунт!

— Горячая потеха! Хо-хо-хо!

— Запасайтесь спичками.

— Спички дешевы!

— Народное бедствие. В это время не платят страховых премий!

— Огонь!

— Будет светло. Хо-хо-хо!

— Молчать!

Царь Голод. Но ждите, дети мои. Пробегут короткие дни, и Время снова ударит в колокол всполоха. И тогда — на улицы, в дома!

Стонут от восторга и скрежещут зубами.

— А пока — выползайте понемногу из ваших нор. Черными тенями легонько крадьтесь средь народа — и насилуйте, убивайте, крадьте и смейтесь, смейтесь! Уже легче стало дышать, уже пахнет гарью и свободнее выходит наружу зверь — близится ночь. Когда ударит колокол…

Полный беспорядок. Крики восторга, шум, дикий свист. Кто-то в безумии кружится как юла, падает на пол и хохочет. Прорезаются отдельные возгласы.

— На улицы!

— В дома! В их спальни!

— Будем жечь! Жечь!

Восторженный визг.

— Я буду много кушать.

Протяжный дикий свист.

— Сожжем весь город!

— Главное — книги! Книги, книги, книги!

— Будем дробить головы.

— Да здравствует Смерть!

Смерть встает и серьезно кланяется.

— Ага, проклятые! Дождались! — Танцуют! — Скоро, скоро.

— Туда, наверх.

Как сухой лес, тянутся кверху худые угрожающие руки. Свист.

— Дождались. Ага! Скоро, скоро. Танцуйте, проклятые!

— Да здравствует Смерть!

Смерть снова встает и серьезно кланяется. Шум несколько тише.

Председатель, с ярко горящими пятнами румянца на скулах, жмет руку Царю Голоду.

— Спасибо, Отец.

— Много прольешь ты крови, сынок.

— Много, Отец.

— Танцевать!

Восторженный визг.

— Я буду много кушать!

— Танцевать!

— Музыка бесплатная.

— Пока внизу.

— А там и наверх!

Председатель (вскакивает на бочонок и кричит). Тише! (Продолжает, несколько рисуясь.) Господа, я предлагаю, пользуясь тем, что музыка бесплатна, устроить легкий бал. Думаю, что присутствующие дамы и девицы одобрят мое предложение.

Радостный визг.

А что вы скажете, Отец?

Царь Голод (громко). Да. Они танцуют — будем танцевать и мы. Сольем наше веселье — пусть пляшет вся земля! Танцуйте, дети!

Голоса. Танцевать! Берите дам!

— Пусть Отец дирижирует.

— Отец, Отец!

Хохот. Обступают Отца. Он, также смеясь, добродушно отнекивается. Получается дикое сходство с обыкновенной мещанской вечеринкой.

Царь Голод. Да я и танцевать-то не умею. Ей-богу! Постойте, постойте, постойте, куда тащите старика.

Голоса. Просим. Отца! Отца!

Царь Голод. Вот разве она? (Указывает на Смерть.)

Смерть (сердито). Убирайся!

Голоса. Ну, пожалуйста, ну, милый, ну, Отец.

Царь Голод. Ну, хорошо. Ну а за даму можешь быть?

Смерть. Да — это могу.

Музыка вверху играет кадриль. Становятся в пары. Царь Голод со Смертью.

Царь Голод. Retournez. La premiere figure! Commancez[82].

Все танцуют ухарски, с вывертами, с гиканьем, с громким притоптыванием ногами. Смерть вначале несколько жеманится и томно кладет голову на плечо к кавалеру, но постепенно расходится и начинает канканировать.

(Громко.) Смерть, Solo!

Все с хохотом останавливаются, и Смерть танцует одна. С совершенно серьезным и неподвижным лицом, оскалив белые зубы, она стоит на одном месте и выделывает ногою, слегка приседая, два-три движения, выражающие ее крайнее веселье. Голову она кокетливо и медленно поворачивает со стороны в сторону, как бы обливая всех мертвым светом белых оскаленных зубов. Вначале на нее смотрят со смехом и даже слегка аплодируют, но постепенно смутный страх овладевает всеми и гасит голоса. Безмолвие. Внезапно в углу вспыхивает ссора. Крики, голос Председателя.

— Оставь мою даму!

— Тут нет своих дам.

— Прочь!

— Не смей бить.

— Ага, ты так!

— Убью. Кто это? Стойте! Стойте!

Общая свалка. Громкий стон и проклятие. Кто-то грузно падает. Из расступившейся толпы выходит Председатель, со злобно оскаленными зубами, в руке нож.

— Ну, кто еще? (Оглядывается назад). Выходи.

— Нашел дурака.

— Кого это, а?

Царь Голод (покровительственно). Ты что же это своих?

Председатель (бледно улыбается). А разве есть свои?

Смерть (мрачно). Да — и потанцевать не дадут.

Крики. Танцевать! Отволоките его в сторону. Ого-го-го-го!

Беспорядок. Бессмысленные выкрики, шум, дикий продолжительный свист.

Опускается занавес.

Картина третья

Суд над голодными

Подобие судейской залы.

Налево наискосок, вполоборота к зрителям, сидят за столом Судьи. Стол находится на возвышении и покрыт черным сукном; атрибуты судопроизводства: голый подержанный череп, закапанный слегка чернилами и стеарином, небольшая игрушечная английская виселица и высокая четвертная бутыль с красным, как кровь, вином. Судей пятеро, председательствует Царь Голод; все Судьи одеты в черные мантии и пышные напудренные парики. Двое по бокам Царя Голода необыкновенно худы и тощи, с длинными, вытянутыми до чрезмерности лицами; и рты у них похожи на перевернутую букву V; следующие два чрезмерно толсты, бочкообразны, сонны, и рты у них кружочками, напоминают верхушку задернутого кошелька.

Внизу, за маленьким столиком, согнувшись, Секретарь с необыкновенно большим гусиным пером.

У задней стены, на возвышении, пюпитр, за которым сидит неподвижно Смерть.

Занимая весь правый угол картины, ближе сюда, отделенные от суда низенькой решеткой, помещаются на удобных скамейках и в креслах Зрители.

Все они одеты как на бал: женщины в пышных платьях, сильно декольтированы, украшены драгоценностями: жемчужные колье, бриллиантовые диадемы, золото; у одной из них. Миллионерши, пальцы до самых ногтей унизаны перстями. Только одна девушка, хотя и декольтированная, но одета очень просто, в черном, открытом платье. В общем, женщины красивы и породисты, за исключением двух старух, одетых также пышно, и притом одна из них в ярко-красном.

Мужчины во фраках и сюртуках, тщательно выбриты и причесаны у парикмахера, благообразны и чисты. У Профессора, например, седые кудри необычайной белизны и вообще вид патриарха. Есть толстые, из коих один, с огромным животом, еле помещается в кресле и постоянно засыпает. Трое юношей: один, глупый, с моноклем и выражением восторга на прыщавом лице; другой равнодушный, пресыщенный; третий с пышными черными волосами, демонической внешностью и выражением на лице мировой скорби.

Все указанные свойства, как толщина, так и худоба, как красота, так и безобразие, достигают крайнего развития.

При открытии занавеса Царь Голод и за ним все остальные Судьи встают и почтительно кланяются сперва Смерти, которая отвечает угрюмым кивком головы, и затем Зрителям.