Сердце Запада - Пенелопа Уильямсон

Миссис Йорк была уверена, что к ней отнесутся с пренебрежением. Жены уважаемых овцеводов и скотоводов задерут носы, подожмут губы, и следующее, что она увидит – их прямые спины, удаляющиеся прочь. На празднестве также будут мужчины, которые, вероятно, не придут в восторг от того, что столкнутся с ней лицом к лицу за пределами ее салуна. Мужчины, которым она сдавала карты и подносила адское пойло, мужчины, которые на ее глазах скрывались в задней комнате с ее девушками.

Прежде чем мужество полностью иссякло, Ханна вышла из дома на веранду. В предобеденных солнечных лучах стволы дрожащих осин сияли серебристым светом, а их листва переливалась золотом. Клин диких гусей пересек небо. Сентябрь только начался, и дни все еще были теплыми и длинными, но гуси возвещали о неминуемом приближении зимы.

Зак Рафферти подъехал на милой маленькой двуколке сливового цвета, которую Ханна часто брала внаем у Змеиного Глаза. С довольным вздохом Зак спрыгнул вниз и привязал лошадь к забору. Ханна наблюдала, как он идет к ней крепкой размашистой походкой мужчины, который большую часть времени проводит в седле.

От вида Рафферти у нее перехватило дыхание. Она никогда не видела, чтобы он выглядел так нарядно. Брюки в полоску, жилет из бордовой парчи и безупречная белая рубашка с жестким льняным воротником, опоясанным галстуком «боло». Но когда Рафферти заметил ее, улыбка на его лице померкла.

Он остановился у нижней ступеньки и уперся руками в бока, которые выглядели странно голыми без оружейного ремня.

– Что, черт возьми, ты напялила?

Ханна высоко подняла подбородок, хотя он слегка дрожал.

– Это очень приличное платье.

– «Приличное» – неподходящее слово для этого убожища. Больше подходит «похоронное».

– Именно ты заставляешь меня идти на этот праздник. И сейчас собираешься указывать, что мне надеть?

Зак поднялся на веранду. Такой красивый и мужественный, и чертовски милый при всем своем диком нраве.

– Мы встретимся с твоей семьей и друзьями, Рафферти. И я буду стоять рядом с тобой, держать тебя под руку… Я не хочу опозорить тебя.

– Черт, женщина, ты думаешь, что люди считают, будто я общаюсь с тобой из-за твоей респектабельности?

Этот укол ранил ее. Через сетку вуали Ханна посмотрела на красивое лицо Зака. Суровое лицо. На её глаза навернулись слезы, и из пересохшего поникшего рта полились слова:

– Это все, чем я для тебя являюсь, верно? Хорошей потаскушкой. Горяченькой и готовой раздвинуть ноги в любую минуту, чтобы ты мог разрядиться, когда вздумается.

– Нет, это не все, чем ты для меня являешься, и ты чертовски хорошо это знаешь. И перестань употреблять такие похабные слова. Ты говоришь как… – Зак осекся, но Ханна закончила за него.

– Шлюха.

Рафферти засунул пальцы в карманы и отвернулся от нее, раздраженно выдохнув.

– Даже если ты натянешь рубище и посыплешь голову пеплом, люди не изменят своего отношения к тебе,– сказал он. – Хочешь продать свой салун и выйти за меня замуж, Ханна? Переехать на ранчо в лачугу с дерновой крышей, стряпать варенье из черемухи, отстирывать пятна с моих рубашек и смотреть, как каждый год твое пузо лезет на нос из-за моих детей?

Концы его галстука развевались на ветру. До Ханны даже сквозь вуаль донесся запах лавровишневой воды.

– Ты что ли предложение мне делаешь, ковбой? Поскольку если так и есть, надо бы принять его лишь затем, чтобы хорошенько напугать тебя, как ты того заслуживаешь.

О, нет ни единой шлюхи, которая, пока жива, не мечтала бы о дне, когда какой-нибудь мужчина войдет в ее жалкую жизнь, влюбится и возьмет за себя. Каким-то волшебным образом разом превратит ее в уважаемую и добропорядочную леди. Она станет законной женой, родит детей…

Но даже ради ребенка Ханна не бросит все, что имеет сейчас, чтобы вернуться назад во времени и жить так, как жила ее мать. И, конечно же, ей не нужен мужчина, чтобы исковеркать налаженный быт, мужчина, который примется приказывать, что ей делать и как ей быть, и пытаться дышать за нее.

Ханна еще раз задрала подбородок.

– В любом случае, откуда тебе знать, чего я хочу?

– Ты чешешь языком в постели. – Губы Зака изогнулись в озорной усмешке. – Держишь меня в приподнятом состоянии, вот что ты делаешь, ты и твой резвый язычок.

Бесстыжие слова вызвали у Ханны смех, но боль осталась в душе, как запах лавровишневой воды в воздухе.

– Однажды я выйду за тебя замуж, когда ты не будешь этого ждать, Зак Рафферти, – хрипло сказала она. – И тогда ты действительно об этом сильно пожалеешь.

Рафферти скользнул рукой к затылку Ханны, запрокидывая ейголову. После чего поднял вуаль так, чтобы Ханна видела его глаза, а он – ее.

– Что бы ни случилось между нами, Ханна, я никогда не пожалею. – Он опустил голову и поцеловал ее. А затем произнес в ее открытый рот. – А теперь надень те тряпки, которые годятся для танцев, дорогая.

Ханна была осмотрительной, но разве тут удержишься... Она больше всего любила, когда Зак называл ее дорогой. 

* * * * *

– Вы обули туфли для танцев, миссис Маккуин?

Клементина подняла юбки, чтобы показать свои французские лайковые туфельки, блестящие свежей ваксой. Они слегка жали, поскольку за летние месяцы ее ноги распухли, так же как и живот.

– А как насчет вас, мистер Маккуин? – поддразнила она с легкой улыбкой. – Неужели такой кривоногий ковбой, как вы, умеет танцевать?

Смеясь, Гас пошаркал ногами, создавая музыку с помощью бубенчиков и цепочек на серебряных шпорах. Притоптывая по деревянному полу, он заставлял зубчатые колесики вращаться и звенеть.

Гас заметил, что Клементина смотрит на него, и принял картинную позу. На нем был белый жилет из оленьей шкуры и красный шелковый платок, а лицо сияло ярче полной луны.

– Как тебе?

– Красиво. Новый дом красивый, и ты тоже красивый. – Сегодня даже Монтана была прекрасна, поскольку ветер вел себя довольно смирно. Солнце сияло как новая пятидолларовая золотая монета, а похожие на мягкие клочья ваты облака плыли по голубому-голубому небу.

Гас подошел к жене и взял за руку. Они соприкоснулись ладонями, переплели пальцы.

– Я хочу сделать тебя счастливой.

– Ты и делаешь, Гас. Делаешь.

– Как бы мне хотелось дать тебе больше. Клянусь, что через три-четыре месяца надстрою для тебя второй этаж и получится самый большой во всем округе двухэтажный дом с огромной гостиной. – Смеясь, он вытер свободную руку о холщовые штаны. – И с туалетом, чтобы не приходилось каждое утро мочить ноги, бегая по влажной траве к уборной. Хочешь такой дворец, Клем?