Без права на слабость - Яна Лари

самим оплачивать счета, а мне страшно за него. Так страшно, что уже пару дней вижу один и тот же сон, где он стоит в темноте в оконном проеме, и кто-то со всей силы толкает его в искрящуюся осколками бездну.

Чувствуя, как противный холодок привычно сковывает внутренности, спускаюсь в недра подземного перехода и невольно застываю.

Звук откуда-то сбоку…

Этого просто не может быть…

Привалившись плечом к стеклу газетного киоска, прикрываю глаза, чтобы резко вдохнуть и выдохнуть. Я пока ещё в своём уме, не сумасшедшая и даже не жалуюсь на память. А та мне в красках рисует, почему это исключено. Получается у меня галлюцинации?

Я сгибаюсь пополам, сжимая виски до чёрных кругов перед глазами, но звук не исчезает. Он заставляет меня бежать, расталкивая прохожих, не видя перед собою лиц, не слыша несущейся вслед ругани. Есть только я и моя не единожды выплаканная скорбь.

– Виктор… – хватаю воздух онемевшими губами, во все глаза разглядывая каштановые вихры волос, и по-весеннему яркую зелень, в прищуре лисьего взгляда. Мотнув головой, недоверчиво делаю пару шагов навстречу молодому человеку, так и не допевшему свой душераздирающий куплет. Куплет, написанный им для меня почти два года назад.

Он реагирует не сразу. Внимательно смотрит, словно к чему-то прислушиваясь, затем просто шагает навстречу и порывисто прижимает к своей груди. Такой знакомый, уютный, а главное осязаемый! Живой. Это открытие сминает мой разум в бесполезный газетный комок, и я повисаю на его шее, бессвязно мыча сквозь частые всхлипы, задыхаясь от недостатка кислорода, точно так же как задыхалась от отчаянья над его могилой.

Чёрное солнце. Бонус

– Виктор, скажи мне, что я не сплю. Скажи, что это ты, – бормочу сквозь слёзы, упираясь лбом в облезлый мех воротника его парки. – Скажи хоть что-нибудь, не молчи! – Запрокинув голову, с мольбой жду подтверждения, что я в своём уме и никакие санитары не спешат по мою душу. Напрасно. Звягин в ответ хмурит брови, напряжено всматриваясь мне в глаза, словно пытаясь считать, что ему следует ответить. Точь-в-точь двоечник у доски, задумавший развести учителя на подсказку.

– Эм-м… привет.

Я на миг зажмуриваюсь, позволяя звукам родного голоса согреть меня изнутри, но за первым шоком от встречи начинает проступать законное недоумение.

– Ты издеваешься? Я столько времени мечтала вернуть тебя с того света, и всё ради того, чтобы разжиться невнятным приветствием? Даже не надейся, Звягин. Не прокатит.

Взгляд Виктора, обычно прямой и открытый сейчас наполнен растерянностью, которую он безуспешно пытается скрыть за натянутой улыбкой.

– Я должен тебе денег?

Нет, он точно издевается.

– Очень смешно, Звягин… – разочарованно, отталкиваю его от себя. – Обхохочешься. Ты должен мне пару латок на сердце и вагон убитых на тебя нервов! Где ты шлялся столько времени? Неужели сложно было позвонить? Хотя бы для того, чтобы сказать, что жив, здоров?

– Я не знаю, чего ты от меня ждёшь, – тихо говорит он, сжимая руки на моих плечах, и в этом знакомом жесте столько отчаяния, что я невольно присматриваюсь к нему внимательнее.

Внешне Звягин остался прежним, но в то же время, стоящий напротив меня парень с землисто-серым оттенком кожи и опущенными плечами, имеет мало общего с тем энергичным жизнерадостным Виктором, которого я помню. Дело даже не в отросших сальных волосах, не в жутком запахе, исходящем от линялой мешковатой парки, а в настороженности, сковавшей его движения. Ей-богу, когда я только к нему обратилась, в зелёных глазах на долю секунды промелькнуло желание кинуться наутёк.

– Что ты с собой сделал, Виктор? – шмыгаю носом, разрываемая шквалом самых противоречивых эмоций. Радость от встречи, горечь траура, обида на месяцы тишины, саднящая нежность, тоска, непонимание – всё смешалось в обжигающий пульсирующий сгусток. – Всё это время ты был так близко и молчал. Я же чуть с ума не сошла. Как можно быть таким бесчувственным?

Пальцы на моих плечах сжимаются сильнее – с мольбою и какой-то мрачной безысходностью. Кажется, даже плотная ткань пальто не поможет избежать синяков.

– Я чувствую, что ты мне безумно дорога, но даже не помню твоего имени, – с надломом шепчет он мне в макушку. – Я ничего не помню, только последние полтора года, остальное как сквозь густую рябь. Отдельные эмоции, обрывки мелодий, голоса… это всё, что мне осталось от прошлого, – смысл прозвучавших слов не сразу достигает сознания сквозь пелену накатившей тоски, а когда в голове, наконец, проясняется я только и могу в ответ, что беспомощно спрятать лицо на его груди. Господи, неужели мой добрый честный Виктор заслуживает того, чтобы рвать горло на морозе, среди бродячих собак и назойливых попрошаек? Даже сейчас, я реву, а он успокаивает, гладит ледяными пальцами по волосам, утешает, баюкает... – Не плачь, поговори со мной, я так замёрз. В твоём голосе солнце, знаешь? Его слушаешь, и становится тепло-тепло, как лёжа на парапете весенним полднем. Я не знаю, кто ты, но это совсем неважно. Мы познакомимся снова, только не плачь.

Не плачь – легко сказать. Мне хочется обнять его за то, что исчез, позволив случиться нашей с Тимуром любви, и убить его хочется за это же. Но обнять определённо хочется больше.

– Кошмар какой-то. В голове не укладывается, что с этим всем делать.

– То, что мы нашли друг друга – не может быть случайностью. Понятия не имею, кто я и что, но если можешь помочь… дай мне этот шанс на нормальную жизнь. Не бросай меня, умоляю. Помоги вспомнить, – Шершавые губы касаются моего лба, и это по-прежнему не вызывает во мне ни брезгливости, ни желания оттолкнуть, только тёплое умиротворение. – Расскажи, кем я был для тебя?

Я не хочу давать Виктору даже секунды ложной надежды – это жестоко, но лжи он тоже не заслуживает. Сердце кровью обливается, потому что теперь между нами прочно обосновался Тимур. Я могу горевать о прошлом сколько угодно, но настоящее оно здесь и сейчас, слишком яркое, чтобы допустить хоть на мгновение, что я смогла бы поступиться своим Бедой. Даже ради Виктора.

Только как признаться, глядя в глаза человеку, у которого кроме тебя никого во всём мире, что ты его больше не любишь? И чем тогда являются мои к нему чувства, если не любовью?

– Ты был и остаёшься моим светом, Виктор, – отвечаю как есть, высвобождаясь из