«Ленинградское дело». Вся правда о самом тайном процессе Сталина - Владимир Дмитриевич Кузнечевский

Я говорю это к тому, чтобы у нас в партии всегда была коллективность руководства, не создавался культ личности. Наша партия настолько сильна, что она всегда, по любому вопросу, найдет правильное решение в своем коллективе. И вот таким физическим состоянием товарища Сталина (этого раньше, до войны, со Сталиным не было) ловко воспользовался Берия. Он играл на настроении товарища Сталина как на рояле, так как у этого человека ничего святого не было, потому что он был вражеским разведчиком.

Когда мы Берия арестовали и посадили в тюрьму (пусть Руденко мне напомнит), а может быть, уже после расстрела Берия, Черчилль заявил примерно следующее: «Опоздали мы с русскими, опоздали с ними вести разговоры. Сейчас момент упущен». Что значит упущен момент? С нами всегда можно разговаривать. Черчилль жалел, что нет Берия, этого хитрого и ловкого шпиона и провокатора. Когда Берия не был еще разоблачен, Черчилль надеялся на поддержку со стороны Берия, а нет Берия — значит, и поддержки планов империалистов не будет.

Теперь враги говорят, что у русских после смерти Сталина сперва язык был другой, а политика та же. Политика при жизни Сталина была совершенно правильной политикой, которую мы вместе со Сталиным проводили и будем ее неуклонно проводить дальше. (Бурные аплодисменты.) А это значит отстаивать и укреплять наше Советское государство, двигать его по пути строительства коммунистического общества, накапливать и наращивать наши силы, готовиться к грядущим боям, которые неизбежны и от которых уйти нельзя, ставить вопрос, говоря языком Чапаева, в мировом масштабе.

Некоторые товарищи спрашивают — какое отношение Центрального Комитета партии к решению ЦК о партийных проступках Кузнецова и других? Мы не разбирали этих вопросов, и я не знаю, есть ли сейчас смысл возвращаться к ним, потому что мы их наказали в свое время за допущенные ими ошибки в партийном порядке. Что даст новое рассмотрение этого вопроса? Может быть, поколеблет веру в правильность решения Центрального Комитета партии, принятого на первом этапе партийных проступков бывших руководителей Ленинградской организации. Тут может быть степень наказания разная. Это я допускаю. Почему? Известно, что тов. Кузнецов и другие допускали разные излишества, выпивки допускались. Ведь это факт. И расходование средств государственных не по назначению допускалось, и бахвальство, и некоторое зазнайство. Было же все это, товарищи. Он болтал в Москве о том, что мы, мол, ленинградцы, люди особого склада. Не понимаю, какой это особый склад? Тогда давайте укажите, чтобы мы этот «склад» заметили, а то начинают говорить: ленинградцы — люди особого склада, москвичи — особого склада, киевляне — тоже особого склада. А какого же склада партия? Она, получается, складывается из групп разных складов? Что за чепуха? Это бахвальство. Оно и было осуждено и правильно осуждено. И сегодня нужно осудить, а не воскрешать его.

Да, слушайте, товарищи ленинградцы, вы на самом деле думаете, что вы лучше, чем коммунисты, работающие в Свердловске? Если так полагать, тогда не может быть в партии общего языка. Партия не может предоставить вам какую-то полочку ленинградскую, да вряд ли вы сами захотите иметь такую особую полочку. (Продолжительные аплодисменты.) То, что Ленинград сделал для партии как передовой отряд коммунистов, то, что сделал петроградский рабочий класс для России, для Советского Союза, этого не стереть никаким врагам истории. (Аплодисменты.) Но нужно ли кичиться перед своими друзьями? Это не годится. Поэтому я считаю, что в этих вопросах решение ЦК партии было правильное.

Я допускаю, что в интриганских целях Берия использовал изменение отношения Сталина к Кузнецову и Вознесенскому. В то время я был на Украине и не знал, как все эти вопросы тогда проходили. Одно время товарищ Сталин очень высоко поднял Вознесенского, чего, конечно, не мог терпеть Берия. Ведь Сталин сделал тогда Вознесенского своим первым заместителем по Совмину, дал очень большие полномочия Кузнецову, сделав его секретарем ЦК партии. Кузнецову было поручено наблюдать за органами МВД. Абакумов был подчинен Кузнецову. В этих условиях я допускаю, что вражеской кликой Берия было все использовано, всякий малейший промах, малейшее пятнышко, где бы оно ни появилось, чтобы натравить Сталина против Вознесенского и Кузнецова. И это им, как видите, удалось.

Можно по-разному относиться к Вознесенскому. Очень многие члены Политбюро не уважали Вознесенского за то, что он был хвастлив, груб, к подчиненным людям относился по-хамски. Но это такие свойства, которые можно порицать, которые дают право не дружить с ним лично. Но это не значит, что такие свойства дают объяснение, что Вознесенский являлся врагом. Наоборот, я глубоко убежден, что Вознесенский был честный и умный, но своенравный человек.

Кузнецова хвалили, когда он работал в Ленинграде. Я с ним мало сталкивался. Раза два был у него, когда он работал секретарем ЦК, так как в то время я редко приезжал в Москву. Потом, сознаюсь, что, занимая такое положение в партии, я имел возможность все вопросы решать непосредственно со Сталиным, поэтому и не было особой нужды встречаться с Кузнецовым. Короче говоря, я его плохо знал. Как-то после окончания войны мне звонил товарищ Маленков и предлагал избрать Кузнецова вторым секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Украины. Мне говорили, что он хороший работник, но часто болеет, у него, говорят, был туберкулез. Я сказал, что если он серьезно болен, то на Украину посылать его не стоит, но если может работать, то, пожалуйста, пускай приезжает. На этом разговор и кончился. Знаю, что после этого товарищ Сталин предлагал ему поехать на Дальний Восток, на ответственную работу. Все это было использовано Берия.

Я видел прохвостов, но такого законченного прохвоста и негодяя, как Берия, трудно даже представить. Надо слишком большую фантазию иметь, чтобы представить, что это был за подлец. Я удивлялся его хитрости, часто думал о том, что так поступать может лишь матерый провокатор. Ведь как вел себя он при Сталине? К примеру, Берия мог грубо сказать, что это, мол, белое. Другие соглашались с этим: «Да, это действительное белое». Но потом Сталин мог сказать: «Нет, это черное». Берия тут же менял свои позиции и спешил «уличить» другого, что тот сказал, что это белое, хотя всем было ясно, что это он, Берия, первый сказал, что это белое и действительно было белым. Перестроившись, Берия всюду начинал твердить, что это совсем не белое, а черное. Повторяю, я видел много негодяев, но такого отъявленного негодяя и мерзавца, как Берия, я не видел. Это Берия! В нашем присутствии он не стеснялся говорить со Сталиным только на грузинском языке. Почему в окружении русских, в окружении друзей говорить на