Спутники Волкодава - Павел Молитвин

— Ноги, ноги раздвинь, дурища! — хрипел он, стоя над Ниилит и пригибая ее голову к земле.

Боль, подкрепленная ощущением беспомощности и неизбежности того, что собирался учинить над ней жестокорукий раб, заставили в конце концов Ниилит понять, какую позу она должна принять, дабы угодить своему мучителю. Она сознавала, что сила на его стороне и ей не остается ничего иного, как уступить и молить Богиню, чтобы пытка эта поскорее кончилась. Однако, вопреки разуму, чувство ужаса, стыда и ненависти к насильнику было так велико, что Ниилит предпочитала лучше быть убитой и разорванной на части, чем покориться. Рискуя сломать себе руку, она качнулась вперед, и перевернувшись на спину, изо всех сил ударила раба пятками в грудь. Тут же ей стало ясно, что удар не достиг цели — пятки лишь мазнули по ребрам насильника, но если она сумеет, используя обретенную на миг свободу, погасить светильник…

— Это тебе, Шарух, наука! — раздался с верха лестницы низкий насмешливый голос. — Настоящие саккаремки — это не мельсинские шлюхи. И не твои вонючие степнячки, готовые снимать штаны перед первым встречным. Сколько живешь в столице, а разницы так и не понял! Ай-ай-ай!

Все еще дрожа от пережитого страха, Ниилит замерла как вкопанная, глядя на стоявшего у двери, ведущей в глубину дома, краснолицего, держащего в руке подсвечник с толстой свечой.

— Испугалась небось моего косорожего? — продолжал тот, оценивающе разглядывая оцепеневшую девушку, инстинктивно пытавшуюся прикрыть наготу руками. — Тебе, красавица, не его, тебе меня бояться надобно! Ибо тех, кто в мой подвал залезает, я о-очень не жалую.

Ниилит молчала, только зубы ее выбивали громкую дробь.

Этот Краснолицый и вправду вызывал у нее значительно больший ужас, чем Шарух. Это был Хозяин. Теперь она была в его власти, и он мог не просто высечь, изнасиловать или убить ее, когда вздумается, он мог довести ее до такого состояния, что она почтет за счастье исполнить любую его самую мерзкую прихоть. Ниилит видела, как дрессируют непокорных рабынь в Чирахе, и едва ли столичные способы «воспитания» дают худшие результаты. Разумеется, в ее родном городе к рабам относились по-разному. Старый Агвай, умерший год назад на руках своего хозяина, считал Зелхата скорее сыном, чем господином, а мудрый ученый любил раба, как заботливого, хотя и не слишком разумного старшего брата. В то же время Угви — косенькая желтолицая девушка из Халисуна, — проведя несколько месяцев в «веселом доме» Набиба, полностью утратила человеческий облик, и Ниилит сама видела, как она, стоя на коленях посреди пыльной улицы, вылизывала ноги Бхубакашу, ничуть не смущаясь собравшихся поглазеть на диковинное зрелище зевак.

Ниилит не могла бы сказать, почему вид краснолицего заставил ее вспомнить Угви, но что-то этакое, видать, было в его волчьем оскале и прищуренных глазках, которыми он ощупывал каждую пядь ее обнаженного тела, в том, как приниженно опустился на корточки Шарух, разом утративший весь свой пыл и агрессивность.

— Ну красавица, бери тряпье и поднимайся в дом. А ты не забудь, за чем я тебя сюда послал, да принеси матери кувшин вина. — Краснолицый, щурясь, смотрел, как Ниилит, подобрав обрывки рубашки и прижав их к груди, словно зачарованная взглядом удава птица, мелкими шажками поднимается по лестнице.

На краснолицем был короткий домашний халат, оставлявший открытыми кривые волосатые ноги. При нем не было ни плети, ни палки, однако девушка, не сводя с него расширенных от ужаса глаз, почему-то чувствовала, что противиться его воле бесполезно. Она остановилась перед ним, не дойдя нескольких ступенек, но тот сделал ей знак следовать за собой, и Ниилит повиновалась. Она вышла вслед за краснолицым в узкий коридор, и тут он, внезапно обернувшись, приблизил к ней свое лицо и прошептал:

— Мне нравятся дикарки. Ты хорошо отшила Шаруха, но помни, я хозяин и со мной тебе следует вести себя по-другому.

Взяв ее за подбородок, он заставил девушку поглядеть в свои колючие маленькие глазки. Потом грубо схватил за низ живота и Ниилит, прикусив губу, почувствовала, как ручьем хлынули из глаз слезы стыда и бессилия.

— Пожалуйста… Не надо… — всхлипывая взмолилась она, не сделав, однако, даже попытки отпихнуть этого мерзкого похотливого самца.

— О, конечно. Не здесь и не сейчас, — согласился Краснолицый, с ухмылкой глядя, как она прижимает к груди свои жалкие, бесполезные лохмотья. — У нас еще будет для этого время, да и более подходящих мест в доме более чем достаточно.

11

По сигналу Хайдада рабы выкатили из лагеря мятежников собранные ночью тараны. Подобно муравьям, тащащим гусеницу, вцепились и поволокли к городским воротам тяжелые деревянные щиты, предназначенные для прикрытия осаждавших от стрел и камней, которые готовились метать в них защитники Лурхаба. Одна, две, три сотни лучников с полными колчанами устремились следом, а за ними уже разворачивалась пешая рать, набранная Тайларом по окрестным градам и весям.

Рабы, которым после взятия Лурхаба была обещана свобода, оказавшись в пределах досягаемости стрел городских лучников, перешли с шага на бег. Три тарана — чудовищных древесных ствола с тупыми бронзовыми набалдашниками, — грохоча и подскакивая на катках, раскачивались так, что цепи, на которых они были подвешены к массивным треугольным рамам, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Тащившие щиты прикрытия рабы дружно вздели их над головами. Лучники, выстроившись тремя шеренгами, разом выпустили три сотни стрел, вынудив защитников Лурхаба укрыться за стенами.

Окружавшие древний город стены были воздвигнуты еще в пору нашестия меорэ и со времен Последней войны успели изрядно обветшать. Кое-где высота их достигала двадцати и даже пятнадцати локтей, причем в ряде мест блоки искрошившегося песчаника были заменены кладкой из обожженного на солнце кирпича-сырца или заполненными и обмазанными глиной клетями из жердей. Жителям Лурхаба, расположенного едва ли не в центре Саккарема, нечего было опасаться набегов кочевников, горцев или халисунцев, так что наместники шада, равно как и начальники гарнизона, уже многие годы считали излишней роскошью поддерживать городские укрепления в надлежащем порядке. Вал расползся от сезонных дождей, стенки рва осыпались и поросли травой и кустарником, а перед воротами его и вовсе засыпали землей. Все это позволяло Тайлару надеяться, что собранное им войско без труда завладеет оплотом Байшуга, сравнительно недавно назначенного комадаром северного Саккарема.

Глухие удары, донесшиеся от стен города, возвестили, что тараны доставлены на место и начали крушить ворота. Тайлар поднес ладонь ко лбу и некоторое время наблюдал, как суетятся у ворот обслуживающие тараны рабы, как слаженно обстреливают мелькающих на гребне стены защитников города лучники Хадада. Дюжина взятых мятежниками городов многому научила бывшего комадара. Теперь он уже не переживал за каждого погибшего при штурме воина, не бросался в первых рядах атакующих в проломы стен или в зияющие проемы, образовавшиеся после падения сорванных с петель створок городских ворот. Отряд из трех тысяч воинов и примкнувшее к нему местное ополчение вполне могли справиться с гарнизоном, не чувствующим к тому же особой поддержки со стороны горожан. В Лурхабе, правда, помимо обычного гарнизона заперся еще и комадар с тысячей «барсов», однако это, по мнению Тайлара и его сподвижников, не могло повлиять на исход штурма.