Сосны. Город в Нигде - Блейк Крауч

Тогда воцарялась идеальная тишина, лишь изредка прерываемая звучными ударами, от которых у него сердце прямо подпрыгивало, – последствия перераспределения напряжений в металле, расширяющемся или сокращающемся в ответ на температурные флуктуации.

Минут через пять Итан попытался бросить взгляд назад, к отверстию, испытывая отчаянную потребность в последний раз увидеть свет – эту капельку утешения, – но не мог вывернуть шею достаточно далеко, чтобы оглянуться.

Он полз и полз, и полз.

Стиснутый со всех сторон в полнейшей темноте.

В какой-то момент – может, через тридцать минут, может, через пять часов, может, через сутки… он был вынужден остановиться.

Пальцы ног свело от напряжения.

Он распластался по металлу.

Дрожа.

Испытывая безумную жажду.

Зверски голодный и неспособный добраться до пищи в кармане.

Слышал собственное сердце в груди, бьющееся о металл, – и больше ничего.

Он спал.

Или потерял сознание.

Или на минуточку умер.

Снова придя в себя, неистово забился о стены воздуховода, утратив ориентацию в пространстве и даже во времени, видя перед широко распахнутыми глазами лишь бездонную тьму.

На одно ужасающее мгновение подумал, что его похоронили заживо, и трубный звук собственного участившегося дыхания, будто чей-то вопль, ворвался ему прямо в уши.

Он полз будто много дней напролет.

Глаза начали блажить, устраивая странные световые представления, появлявшиеся тем чаще, чем дольше он пребывал в темноте.

Яркие всполохи цветов.

Воображаемые северные сияния.

Навязчивое сияние черноты.

И чем дольше он полз в этой удушающей темноте, тем агрессивнее грызла его мысль, что все это нереально.

Нет ни Заплутавших Сосен, ни ущелья, ни тех тварей, ни даже тебя.

Так что же это? Где я?

В длинном темном тоннеле. Но куда, по-твоему, он ведет?

Не знаю.

Кто ты?

Итан Бёрк.

Нет, кто ты?

Отец Бена. Муж Терезы. Я живу в пригороде Сиэтла под названием Квин-Энн. Я был пилотом вертолета «Блэк Хоук» во время второй войны в Заливе. После этого – агентом Секретной службы. Семь дней назад я прибыл в Заплутавшие Сосны…

Это просто факты. Они ровным счетом ничего не говорят о твоей личности, о твоей природе.

Я люблю свою жену, но я ей изменял.

Это славно.

Я люблю своего сына, но редко бывал с ним. Просто далекая звезда на его небосводе.

Еще лучше.

У меня добрые намерения, но…

Но что?

Но всякий раз я терплю крах. Я причиняю боль тем, кого люблю.

Почему?

Не знаю.

Ты теряешь рассудок?

Порой мне кажется, что я по-прежнему в той камере пыток, что я так и не покидал ее.

Ты теряешь рассудок?

Это ты мне скажи.

Не могу.

Почему?

Потому что я – это ты.

Поначалу он подумал, что это лишь очередное фантомное световое представление, но оно было лишено хаотических переливов цвета. Никаких оптических фейерверков.

Просто незатухающая искорка голубизны где-то далеко впереди, блеклая, как умирающая звезда.

Когда он закрыл глаза, она исчезла.

Когда открыл, она появилась снова, будто единственная крупица здравомыслия, уцелевшая в этом клаустрофобическом мире. Просто точечка света, но в его силах заставить ее исчезать и появляться, и даже этот гран контроля стал опорой.

Якорем. Гаванью.

Пожалуйста, думал Итан. Будь реальной.

Тусклая голубая звездочка стала больше, и с ее ростом пришел тихий гул.

Итан остановился отдохнуть, и легкая вибрация, теперь прошивающая воздуховод, проходила через него.

После многих часов во тьме это новое ощущение казалось таким же успокоительным, как биение сердца матери.

Еще некоторое время спустя голубая звезда изменила форму, став крошечным квадратиком.

Этот квадратик рос, пока не заполнил все поле зрения Итана, разбередив в груди сосущее чувство предвкушения.

Затем оказался в десяти футах впереди.

Затем в пяти.

Затем руки Итана протянулись наружу из отверстия трубы, хрустя плечами, и вновь обретенная свобода движения оказалась сладостной, как, наверное, будет вода.

Зависнув в конце воздуховода, он выглянул в трубу вдвое шире, пересекающуюся с другими.

Главную вентиляционную шахту наполнял неяркий голубоватый свет – от лампы далеко внизу.

А на самом дне Итан увидел воздухозаборник.

До его лопастей около сотни футов по вертикали.

Как будто смотришь в колодец.

С интервалами в десяток футов к главной шахте примыкали другие трубы – некоторые существенно шире.

Итан поглядел наверх. Потолок всего в двух футах у него над головой.

Блин.

Он понял, каким будет его следующий шаг, каким он должен быть, – и он Итану не понравился.

Итан выдрался из воздуховода с помощью той же техники, в которой восходил по расселине – встав враспор, упираясь ногами в противоположные стенки.

Голые подошвы держались на металле довольно прилично, и, несмотря на угрозу при малейшей ошибке сорваться навстречу вращающимся лопастям, у него чуть ли не кружилась голова от счастья, что удалось выбраться из этой тесной трубы.

Он спускался мучительно медленными шажочками, по одному за раз, при опускании ног продолжая крепко упираться в стенки руками, потом снова перенося давление на пальцы ног.

Спустившись футов на сорок, передохнул в устье первой же встреченной большой горизонтальной трубы, сидя на краю, свесив ноги, глядя на крутящиеся лопасти и доедая остатки моркови и хлеба.

До того он был так сосредоточен на выживании, что лишь теперь догадался задуматься, каким же целям может служить вся эта инфраструктура.

Вместо того чтобы продолжить путь вниз, он бросил взгляд за спину, в горизонтальную шахту, и увидел, что тьму через равные промежутки нарушают световые панели, уходящие вдаль, сколько видит глаз.

Повернувшись, Итан стал на четвереньки и прополз по металлу двадцать футов вперед, пока не достиг первой светящейся панели.

Остановился у края, ощутив, как всколыхнулось в груди волнение с привкусом страха.