Сталин - Лев Балаян

В 1937 же году Осип Мандельштам пишет в честь великого вождя свою знаменитую «Оду»:

 «Не я и не другой — ему народ родной —Народ — Гомер хвалу утроит.Художник, береги и охраняй бойца:Лес человечества за ним поёт, густея,Само грядущее — дружина мудрецаИ слушает его всё чаще, всё смелее.Он свесился с трибуны, как с горы,В бугры голов. Должник сильнее иска.Могучие глаза решительно добры,Густая бровь кому-то светит близко…Глазами Сталина раздвинута гораИ вдаль прищурилась равнина.Как море без морщин, как завтра из вчера —До солнца борозды от плуга исполина».

Русский советский писатель Пётр Павленко, работавший в тот период совместно с С.Эйзенштейном над сценарием фильма «Александр Невский», по поручению ответсекретаря СП СССР В.Ставского, пишет рецензию на последние воронежские стихи Мандельштама: «Я всегда считал, что он не поэт, а версификатор, холодный, головной составитель рифмованных произведений». Суждение рецензента о последних стихах поэта таково: «Есть хорошие строки в «Стихах о Сталине»… В целом же это стихотворение хуже своих отдельных строф. В нём много косноязычия, что неуместно в теме о Сталине». Остальные последние воронежские стихи поэта он признал явно несоветскими: «Если бы передо мной был поставлен вопрос: следует ли печатать эти стихи — я ответил бы — нет, не следует».

В 1937 году Мандельштам с женой возвращаются из воронежской ссылки в Москву. Однако кляузник и интриган Ставский, при котором в Союзе писателей процветала шкурная борьба отдельных группировок и писателей друг с другом, 16 марта 1938 года, воспользовавшись мнением Павленко, настрочил донос «железному наркому» Ежову (есть данные, что этот документ сохранился — Л.Б.) и 3 мая 1938 года последовал второй арест Мандельштама.

На сей раз его осудили сроком на пять лет с формулировкой «за контрреволюционную деятельность». Через четыре месяца, 27 декабря 1938 года Мандельштам скончался в больнице для заключённых.

Как мы видим, лично сам И.В. Сталин к этому второму аресту абсолютно непричастен, хотя Осипа Мандельштама причисляют к главным «жертвам сталинизма».

Более того. Все послабления опальному поэту Мандельштаму делались по прямому указанию И.В.Сталина. В этом ряду стоит и знаменитый телефонный звонок вождя Борису Пастернаку. Писатель не оставил записи того разговора, хотя часто о нём рассказывал. По воспоминаниям Зинаиды Пастернак, муж не испытывал во время разговора никакой растерянности: «Боря разговаривал со Сталиным просто, без оглядок, без политики, очень непосредственно».

Существует несколько версий этого телефонного разговора, но ближе к истине версия друга О. Мандельштама и Б. Пастернака Анны Ахматовой: «Сталин сообщил, что отдано распоряжение, что с Мандельштамом всё будет в порядке. Он спросил Пастернака, почему тот не хлопотал. «Если б мой друг попал в беду, я бы лез на стену, чтобы его спасти». Пастернак ответил, что если бы он не хлопотал, то Сталин бы не узнал об этом деле. «Почему вы не обратились ко мне или в писательские организации?».

— «Писательские организации не занимаются этим с 1927 года». 

— «Но ведь он ваш друг?» Пастернак замялся, и Сталин после недолгой паузы продолжил вопрос: 

— «Но ведь он же мастер, мастер?» 

Пастернак ответил: «Это не имеет значения…». Пастернак думал, что Сталин его проверяет, знает ли он про стихи, и этим он объяснил свои шаткие ответы. «Почему мы всё говорим о Мандельштаме и Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить». 

— «О чём?» 

 — «О жизни и смерти». Сталин повесил трубку».

Вождь слишком ценил время, чтобы тратить его впустую на досужие разговоры на общие темы…Пастернак этого не понял. Поэтому он перезвонил в секретариат И.В.Сталина. Но с вождём писателя вторично не соединили. Жена Пастернака утверждает, что её муж поинтересовался, может ли он рассказывать об этом звонке. В секретариате ответили утвердительно.

То, что И.В.Сталин дал отбой Пастернаку вовсе не означало, что он изменил своё мнение о писателе. Оно как было, так и осталось доброжелательным. Вот свидетельство Зинаиды Пастернак: «После сталинского звонка через несколько часов вся Москва знала о разговоре Пастернака со Сталиным. В Союзе писателей всё перевернулось. До этого, когда мы приходили в ресторан обедать, перед нами никто не раскрывал дверей, никто не подавал пальто — одевались сами. Когда же мы появились там после разговора, швейцар распахнул перед нами двери и побежал нас раздевать. В ресторане стали нас особенно внимательно обслуживать, рассыпались в любезностях, вплоть до того, что когда Боря приглашал к столу нуждавшихся писателей, то за их обед расплачивался Союз писателей. Эта перемена по отношению к нам в Союзе после звонка Сталина нас поразила».

Другой яркий факт. Летом 1935 года в Париже проходил Международный конгресс писателей в защиту культуры. В представительную советскую делегацию первоначально Б.Пастернак включён не был. Но затем, по указанию И.В. Сталина, А.Поскрёбышев пригласил Бориса Пастернака на беседу и предложил не только принять участие в этом крупном антифашистском мероприятии, но и выступить в Париже, что тот весьма блестяще и сделал.

Осенью 1935 года у Анны Ахматовой арестовали сразу мужа и сына. Она тотчас же выехала в Москву, чтобы похлопотать за них. Ахматовой помогли Булгаков, Пильняк, Сейфуллина и Пастернак. Она написала письмо И.В.Сталину, очень короткое, которое заканчивалось словами: «Помогите, Иосиф Виссарионович!» В письме Ахматова ручалась, что её муж и сын не заговорщики и не государственные преступники.

Борис Пастернак также написал И.В.Сталину, что знает Анну Ахматову давно и наблюдает её жизнь, полную достоинства. Она никогда не жалуется, живёт скромно, ничего никогда для себя не просит. Письмо Б. Пастернака заканчивалось словами: «Её состояние ужасно»…

Все эти хлопоты увенчались успехом!

Писательница Лидия Сейфуллина отличалась независимыми суждениями, твёрдыми принципами, справедливостью и правдивостью. И хотя она не была отмечена Сталинскими премиями, вождь её очень ценил и уважал. Так, посмотрев в театре Е. Вахтангова её пьесу «Виринея» он оставил хвалебный отзыв в книге гостей, отметив, что драма — «кусок жизни, взятый из самой жизни».