Стежки-дорожки. Литературные нравы недалекого прошлого - Геннадий Красухин

Но нам положена не одна ставка политического обозревателя, а две. Кого же утверждают на вторую? Кто бы мог подумать? – Фёдора Михайловича Бурлацкого, которого Изюмов терпеть не может. Прежде, при Гришине добился бы он, наверное, отмены этого решения. Или не допустил бы его принятия. Но где теперь Гришин? На его месте свердловчанин Борис Николаевич Ельцин. Как раз недавно новый первый московский секретарь проверял, как работают депутаты Моссовета. И заявил, в частности: «По существу только числится в депутатах, но совершенно бездельничает Ю. П. Изюмов». А Ельцин знает, кем работал до «Литгазеты» этот Ю. П. Явно послана чёрная метка!

Крут Ельцин с «гришинцами»! Сколько ни отрекался от бывшего своего хозяина председатель Моссовета Промыслов, сколько ни просился в новую команду, обещая Борису Николаевичу служить ему верой и правдой, – не поверил Ельцин, прогнал.

А на улице Бурлацкого сейчас праздник. Все его прежние товарищи по ЦК вошли в ближайшее окружение Горбачёва. Держится Фёдор Михайлович очень уверенно. Вежлив, улыбчив. Много пишет. Много печатает.

В прошлые времена замучил бы Изюмов Бурлацкого правкой. А теперь прикоснуться к тексту боится. Политические обозреватели наделены личной ответственностью перед секретариатом ЦК. И плевать Бурлацкому на замечания Изюмова. Поэтому и нет от того никаких замечаний.

Да, отливаются кошке мышкины слёзы! Никогда прежде я не видел Изюмова таким понурым. Высокий, стройный и моложавый, он словно сгорбился, стал ниже ростом и на глазах постарел.

А Юрий Петрович Воронов оказался болен неизлечимо. Самое большое, насколько его хватало в газете, – несколько месяцев. Потом он ложился в больницу, потом снова появлялся на работе на пару-другую недель. Потом слёг надолго. Он всё реже и реже выходил из больницы. И в конце концов, из неё не вышел…

За опустевшее кресло главного редактора развернулась нешуточная борьба.

Поначалу она не предполагалась. Руководители Союза писателей СССР настаивали на своей кандидатуре – Александре Андреевиче Проханове.

Официально мы всё еще были органом правления Союза, чей секретариат по сложившейся традиции выбирал главного редактора с последующим, разумеется, утверждением кандидатуры в ЦК.

На самом деле до сих пор никаких выборов не было. Из ЦК спускалась кандидатура, секретариат за неё послушно голосовал и ЦК утверждал собственное решение.

И вот коллектив редакции попытался такую традицию поломать. Сотрудники выдвинули из своих рядов на должность главного редактора газеты Фёдора Михайловича Бурлацкого. Расчёт был на то, что могущественные покровители члена Союза писателей Бурлацкого вполне могут добиться невиданных досель в писательском союзе альтернативных выборов.

Марков, тот самый, который, не дочитав страницы отчётного доклада, упал в обморок на последнем писательском съезде, пользовался благорасположением Лигачёва. Ничего не имел Лихачёв и против Карпова, дочитавшего доклад Маркова. В результате Карпова избрали первым секретарём Союза, а Маркова председателем. Но Лигачёв был переброшен Горбачёвым на сельское хозяйство. Уже Воронова, как я рассказывал, нам представлял новый партийный идеолог Медведев, который в данном случае не стал выбирать кандидатуру сам, а предоставил сделать это секретариату – то есть, альтернативные выборы разрешил!

И здесь выяснилось, что выбирать будут не из двух, а из трёх кандидатур: некая группа писателей выдвинула в главные редакторы «Литературки» Юрия Петровича Изюмова.

Секретариат предполагалось собрать в полном составе, то есть в количестве пятидесяти или шестидесяти человек. Было очень важно, чтобы пришло как можно больше народу: единомышленников Проханова в секретариате было немало. Сотрудники газеты обзванивали знакомых секретарей, упрашивая их прийти и проголосовать за Бурлацкого. И Бурлацкий победил! Правда, с небольшим перевесом над Прохановым. Изюмов получил ничтожное количество голосов.

Он не появился в газете уже на следующий день. Возможно, что ещё на секретариате Бурлацкий объявил ему о его увольнении. Первым заместителем главного редактора стал Юрий Дмитриевич Поройков. А его место занял в редакции Юрий Соломонов, которому страшно обрадовались работавшие с ним в «Комсомолке» сотрудники нашей второй тетрадки. Соломонов, – говорили они, – человек порядочный, либерал. Так оно и оказалось.

– Старик! – доверительно сказал мне однажды Чапчахов, осатаневший от всех неожиданных событий в газете и в стране. – Я вот всё думаю и прихожу к выводу, что Горбачёв совершает антисоветский и антипартийный переворот. Как его не разглядел Андропов! Ведь это враг.

Совершенно потерялся в эти дни Фёдор Аркадьевич. Сидел мрачный, перестал вникать в дела отдела, читал приносимые ему на подпись материалы, криво усмехаясь: «При Чаковском, – спрашивал он, – это могло бы быть напечатано?» Но всё послушно подписывал.

Однако через некоторое время его вызвал Кривицкий и объявил, что новый главный редактор просит Фёдора Аркадьевича подать заявление об уходе.

Впоследствии Кривицкий говорил мне, что идея позвать Игоря Петровича Золотусского на место Чапчахова принадлежала ему. Он помнил, конечно, Золотусского по давней работе в «Литгазете». Помнил, что в то время Золотусский был, по любимому выражению Евгения Алексеевича, человеком неуправляемым. Но с тех пор сколько воды утекло! Игорь выпустил книгу о Гоголе в серии «Жизнь замечательных людей», которая высоко ценилась так называемыми «патриотами», писал статьи о писателях-деревенщиках, был избран секретарём Союза Москвы, который возглавлял Феликс Кузнецов.

Но я, зная человеческие слабости Золотусского, в отличие от многих своих приятелей прощал ему избранную им в жизни тактику. Он раскрывал мне свои тактические ходы ещё в первый наш период работы с ним в «Литгазете».

– Я прихожу к Чаковскому, – делился он со мной, – и говорю ему: «Александр Борисович, главный здесь вы. И я хочу иметь дело с вами. Для чего мне замечания Кривицкого или кого-то другого? Я начну по ним работать, а потом выяснится, что у вас есть новые. Давайте так. Пусть все набрасывают замечания и передают материал вам, вы их рассматриваете, – что показалось важным, оставляете, добавляете, если найдёте нужным, свои, – и я дорабатываю сразу с учётом вашего мнения». Это льстит Чаковскому, он соглашается, а я себе сберегаю время и нервы.

Поэтому меня не удивляли ни покровительство Маркова Золотусскому, о котором все поговаривали, объясняя частые заграничные командировки Игоря, ни то, что Феликс Кузнецов сделал Золотусского секретарём. Я нисколько не сомневался в том, что ни Маркову, ни Кузнецову Игорь не союзник.