Лето в пионерском галстуке - Сильванова Катерина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Юрки не было конкретных планов. Боясь собственных мыслей, он даже ни о чём не мечтал. Но здесь и сейчас, наконец оставшись наедине, учить роль?..
— Почему бы и нет? — деланно улыбнулся он и начал: — «Фы ведь из Ленинград? Фаш город дафно взят, и если фройлен согласится оказать небольшие услуги гитлерофскому командофанию…»
Текст был интересным и легко отвлекал от полных разочарования мыслей. К тому же Юрка очень забавно пародировал немецкую речь, так что они с Володей оба развеселились, а потом даже расхохотались. Володя отобрал у Юрки текст и сам начал читать, но «фыкал», как говорил Юрка, слишком неправдоподобно:
— Володь, ты переигрываешь. Не надо бросаться в крайность. Тут гармония нужна, как в музыке. Вот смотри…
Но Володя резко перебил его.
— Юр, а знаешь, ты очень красивый, когда играешь…
«Красивый, красивый, красивый» эхом прокатилось в мыслях. У Юрки поплыло в глазах, и всякие немцы, «фыканья» и прочее мигом вылетело из головы. Он сидел и смущённо смотрел на Володю, а тот говорил тихо и ласково:
— У тебя вид такой интересный, одухотворённый, но сосредоточенный. Ты, наверное, даже не замечаешь, что вообще не сидишь спокойно — раскачиваешься, иногда подпеваешь себе, а иногда закусываешь губу. Так это здорово смотрится: вот вроде бы ты здесь со мной, сидишь рядом, но на самом деле ты где-то очень далеко. Я смотрю на тебя и гадаю, где ты? Занимайся почаще, мне это так нравится…
Володя при этих словах смутился, стал таким робким и румяным. Отказать ему, такому доброму, ласковому, такому своему, было совершенно невозможно. Но и ответить что-либо — тоже, слова просто застряли у Юрки в горле.
Володя растянулся на траве, положил голову ему на колени, посмотрел на него снизу вверх до того нежным взглядом, что в груди всё начало плавиться. Не то что говорить, даже дышать стало невозможно, и Юрка отложил сценарий, включил радио, чтобы повисшая между ними тишина не стала тяжёлой.
На радио снова крутили час русской классической музыки, и, когда опять зазвучал Чайковский, Юрка уже не смог сдерживать бурю эмоций внутри. Дрожащим от восторга голосом произнёс совсем не те слова, что так и рвались наружу, но другие, про музыку:
— Чувствуешь, как она погружает в себя? Будто бы тонешь в ней: бас обволакивает, воздух густеет, всё замирает, и мы замираем и медленно, как будто в мёде, опускаемся на самое дно…
— Услышал бы это две недели назад, не поверил бы, что это говорит Юрка Конев, — Володя улыбнулся, но сразу же стал серьёзным. — «Колыбельную» для спектакля должен играть ты!
— Но я её совсем не помню.
— Вспомни! Это должен быть ты, Юра. Очень тебя прошу, сыграй.
Он весь засиял, морщинки на лбу разгладились, привычную, уже ставшую чертой его лица усталость как рукой сняло. Залюбовавшись им, Юрка не удержался, попросил разрешения погладить Володины волосы.
Володя кивнул. Касаясь висков, накручивая на пальцы тёмные локоны, Юрка наклонился ближе и, ужасно стесняясь, спросил шёпотом:
— А можно я за это сниму с тебя очки? Ни разу не видел тебя без них…
Каким это оказалось интимным занятием — снимать с Володи очки! Таким будоражащим и волнительным, что подрагивали пальцы, будто сейчас Володя предстанет перед Юркой обнаженнее, чем просто голым. Очки оказались неожиданно тяжёлыми, а его лицо без них — непривычно сонным и усталым. Под глазами темнели круги, вдобавок Володя забавно сощурился.
— Что это? — он повозил головой по Юркиным коленям. — У тебя в шортах что-то твёрдое, что это?
— Мел, — просто ответил Юрка, он всё время забывал вытащить кусочек из кармана шорт. — У Алёши Матвеева взял.
— А зачем тебе мел?
— Как это зачем? Вот ты уснёшь, я им вместо пасты тебя намажу. Это знаешь, как почётно! Это тебе не над пионерами шутить. Такой адреналин — намазать спящего вожатого! Не каждый осмелится и тем более не каждый сможет.
— И ты каждый день его таскаешь в кармане? — хмыкнул Володя и вдруг спохватился: — Кстати! У меня есть для тебя подарок!
Он поднялся и осторожно вынул из кармана рубашки белый, большой, размером с яблоко комок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Вот. Сорвал вчера, а отдать забыл. Ты же хотел на память. Держи, — он разомкнул протянутую Юрке руку, и в ней показалась увядшая белая речная лилия.
— Ты и до заводи добрался? — прошептал Юрка, когда лилия оказалась в его протянутой ладони, лёгкая, как бумажная, и ещё более хрупкая. — Ты всё-таки её сорвал. А говорил: «Красная книга, Красная книга…»
Володя задумчиво пожал плечами:
— Мне показалось, что тебе это важно. А она… да всё равно когда-нибудь умрёт.
— Не то чтобы это было важно тогда, но сейчас… Сейчас, наверное, да, важно. Спасибо. Я её сохраню.
Они немного помолчали. К Юркиному разочарованию, Володя больше не ложился к нему на колени, а продолжал сидеть. Он смотрел на реку, думал о чём-то своём и вдруг, будто вспомнив ещё что-то, выпалил на одном дыхании:
— Юра, когда ты понял, что относишься ко мне необычно? Это произошло тогда, в заводи, когда я предложил искупаться и… разделся?
Юрку ужасно смутил этот вопрос. Покраснев, он протянул тихо и неуверенно:
— Понял, может быть, там, но началось всё это раньше.
— Раньше? — Володя вздохнул с облегчением и уставился Юрке в глаза. — Когда — раньше? Что я сделал? Тогда, когда разрешил тебе поспать у меня на плече?
— Нет, ещё раньше. На каруселях, может быть.
— Когда я трогал тебя за колено?
— «Я, я, я», — раздражённо пробормотал Юрка. — Да при чём здесь ты? Это само произошло, ты ничего не делал.
— Точно ничего? — Володя взволнованно закусил губу, взгляд его стал умоляющим.
— Точно, — кивнул Юрка.
— Хорошо… — протянул Володя, наконец ложась на землю и снова устраивая голову на Юркиных коленях. — Это хорошо.
Не желая больше сдерживаться, Юрка осмелился снова протянуть руку и коснулся его головы. Володя наконец закрыл глаза, а Юрка стал гладить его волосы, замерев всем остальным телом на несколько долгих, сладких минут.
— Выключить радио? Может, всё-таки поспишь? — чуть погодя спросил он.
— Всё равно не смогу.
— Волнуешься из-за спектакля?
— Да нет, просто когда долго не спишь, засыпать становится труднее и труднее, а я не спал уже две ночи.
— Если не можешь уснуть ночью, спи днём. Прямо сейчас, а я тебя покараулю.
— Зачем меня караулить? — он улыбнулся. — Я никуда не уйду.
— А я прослежу за тем, чтобы никто не пришёл к нам. А ещё — поучу сценарий, — хмыкнул Юрка.
Володя кивнул:
— Давай попробуем.
Юрка убрал руку с его волос и только взял тетрадь в обе руки, как Володя, не глядя, снова забрал у него левую и положил её обратно к себе на голову. Юрка усмехнулся. Но на Володином лице не отразилось ни следа эмоций.
Юрка пытался учить роль, но сосредоточиться на тексте не получалось. Он то и дело опускал взгляд вниз, на Володино лицо, заглядывался, наблюдая, как дрожат его веки и ресницы. Любуясь и переживая одновременно.
— Всё равно не можешь? — тихо спросил Юрка.
— Никак, — со вздохом ответил Володя.
— Спеть тебе колыбельную? — хохотнул Юрка.
— Да. Но лучше сыграй. На спектакле. Я так хочу увидеть самого необыкновенного, самого лучшего на свете Юрку за фортепиано и услышать «Колыбельную». Ты же её так любишь, а я… так хочу посмотреть на тебя. Полюбоваться. Очень хочу. Сыграй её для меня.
Юрка бы скорее ивовый ствол зубами перегрыз, чем отказал бы ему сейчас. После таких слов он почувствовал себя лучшим на всей планете. Разве можно было не почувствовать? Разве можно было не стать лучшим? И Юрка стал.
— Я сыграю. Для тебя.
Вернувшись в лагерь сразу после отбоя, он нарисовал на длинном листе бумаги клавиатуру и начал тренировать визуальную память. А ещё раздобыл нотный лист, переписал ноты «Колыбельной» и сунул их в карман, чтобы всегда были с ним, чтобы повторять их при любом удобном случае.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Только вот этим вечером не успел потренироваться, потому что Ольга Леонидовна завалила его работой по самые уши. А когда он её выполнил, будто издеваясь, дала ещё. Видимо, рассудив, что оболтус Конев и есть причина Володиных неудач, эта вяленая чехонь начала гонять его и в хвост, и в гриву по всему лагерю с тысячью поручений и задач.