Черный ворон - Дмитрий Вересов

При зачислении в штат Шеров выдал ей совершенно поразительный документ — алфавитно-тематическую картотеку. В ней было все, что могло потребоваться «хозяйке»: адреса и телефоны ресторанов, театров, билетных касс, магазинов, оптовых баз и т. д., вплоть до главврача больницы Свердлова и заместителя начальника управления УВД — на всякий случай. На каждой карточке, рядом с названием учреждения, стояло два-три телефонных номера, в порядке предпочтения, с фамилией, именем и отчеством соответствующего служащего, а напротив — координаты лица, от имени которого делается звонок, дабы обеспечить неукоснительное и своевременное выполнение просьбы.

Типичный звонок выглядел так:

— Иван Иванович (Софья Полуэктовна)? Здравствуйте, я от Абрам Семеновича (Фаддея Философовича)… Будьте любезны, оставьте два билета на «Красную Стрелу» (выставку сокровищ Тутанхамона, промышленную ярмарку, посещение спецраспределителя, соколиную охоту) на восемнадцатое… На фамилию Захаржевская (Гусев, Пелтонен, Травоядзе)… Когда подъехать? Завтра в шесть к пятому окошку? А в четыре нельзя?.. Спасибо вам огромное.

Картотека была уникальной и по своей внутренней структуре. Вадим Ахметович, большой поклонник научной организации труда и лично профессора Гавриила Попова, устроил ее на перфокартах для электронно-вычислительных машин, с перфорацией по верхнему и нижнему краю. Бумажное пространство между каждой дырочкой и краем карты по специальной системе либо вырезалось, либо оставлялось на месте. Это позволяло производить классификацию и отбор по множеству факторов, как систематических, так и сопутствующих. Для этого достаточно было лишь проткнуть вязальной спицей кипу карточек сквозь соответствующую дырочку и приподнять спицу. Ненужные карточки оставались на месте, а нужные поднимались вместе со спицей. Шеров, чья собственная картотека хранилась у него в кабинете, доступ куда не разрешался никому, как-то показал ей, что умеет делать с карточками он. Попросив Таню придумать что-нибудь специфическое, он взял не одну спицу, а три, поднятые карточки отложил в сторону, оставшуюся стопку проткнул уже по нижнему краю — и на столе осталась лежать одна-единственная карточка: салон красоты с сауной и фитобаром, который можно бесплатно посетить в ночное время по звонку из секретариата Союза архитекторов. Именно эту невозможную комбинацию и заказала Таня. До такого высшего пилотажа ей было далеко. Это не с шушерой блатной водиться. Впрочем, связей этих она окончательно не потеряла. Для братвы вроде как затихарилась, но пацаны казались ей сейчас сосунками, и заботы их — мелочными.

Основная ее работа только начиналась. Повесив трубку и записав результаты переговоров в свой деловой блокнотик, она делала несколько упражнений на растяжку и дыхание, потом садилась перед большим зеркалом и начинала прихорашиваться, тщательно продумывая туалет, духи, макияж, прическу. Про себя она думала, что знает уже почем фунт лиха, побывав в камере. Больше никого внутренне не винила. Ни Генерала, ни Аду. Мать ее тяготила, поэтому работа у Шерова сначала была отмазкой, чтобы пореже бывать дома. Почуяла она и свою красоту. Вставала, ослепительно улыбалась в зеркало и спускалась к гостю или гостям.

Дальше никакого жесткого ритуала не было. С одним гостем нужно было говорить об искусстве, с другим — о проблемах автомобилизма, с третьим — о здоровье любимой тещи. Одного потчевать коньяком с осетриной, другого — зеленым салатом. Одного держать весь вечер за руку и загадочно улыбаться, с другим — танцевать до упаду. С одним нужно было по пунктам обсудить всю культурную программу, на другого — обрушить ее каскадом как бы нежданных удовольствий. Когда гостей было несколько, застольное их общение нужно было цементировать собою, придавая отработанной Шеровым деловой связке — гости никогда не оказывались вместе случайно — новое, неформальное качество. Тут очень выручала Танина «взрослость». Вопрос о ее возрасте даже не возникал, никому из гостей и в голову не приходило держать ее за малявку.

Или же, если это предполагалось культурной программой, Таня забирала гостя (гостей) и везла в город — в ресторан, в театр, на теплоходную прогулку, на экскурсию, на конференцию, на прием.

Когда Шеров останавливался на ранчо, гости бывали почти постоянно. Но он мог и позвонить откуда-нибудь и распорядиться принять такого-то и такого-то так-то и так-то. Инструкции по деловой части каждого визита он оставлял Джабраилу, по культурной — Тане.

Выдавались и такие дни, — в среднем, неделя в месяц, — когда никаких гостей не было вовсе. Тогда, чтобы избежать досужей скуки, Таня погружалась в учебу, наверстывая упущенное, много читала классики (тем более что и по программе полагалось), отрабатывала с Джабраилом приемчики или играла с ним же в нарды. Жизнью своей она была совершенно довольна.

Между гостями она не проводила никаких различий, сверх тех, что были оговорены Шеровым заранее. Четкая расстановка придавала уверенности в себе. Работа есть работа. Однако же гости держались по-разному. Большинство вело себя по-джентльменски, опасаясь чем-либо обидеть Таню — ведь тем самым они как бы наносили обиду и Шерову, а это было бы чрезвычайно неблагоразумно. Иные же, — а среди гостей бывала публика самая разная, — превратно истолковывали Танино радушие, дружелюбие и шарм и начинали, что называется, клеиться. Иным достаточно было лишь вежливо, но твердо указать на ошибочность их расчетов, другим приходилось намекать на вероятное недовольство Вадима Ахметовича, а один раз пришлось обратиться за помощью к Джабраилу. Тот поговорил с зарвавшимся гостем, и его аргументы оказались, по всей видимости, очень убедительны — гость оставил всяческие поползновения.

Иногда Шеров собирал у себя узкий круг питерских друзей, человек восемь-десять, включая жен и подруг. В частности, неизменно приезжали Переяславлев с Адой. На этих встречах Таня могла присутствовать или нет — по желанию. В рабочем качестве она была здесь не нужна, В других случаях женщин среди гостей почти не было. Три дня прожила одна полная дама с Украины, с которой Тане пришлось целыми днями таскаться по антикварным магазинам и соответствующим законспирированным (естественно, не для Шерова) специалистам-надомникам. Столько же прогостила некая бойкая особа из Сибири — точнее ее чемоданчик, поскольку сама она днем моталась в Питер, появлялась вечером, а на ночь уезжала снова. Остальные гости были исключительно мужчины.

Это порождало некоторые проблемы. Общество блистательной, но принципиально недоступной Тани удовлетворяло многих из них, как говорится, полностью, но не окончательно. Некоторые цепляли себе подружек в ресторане, а то и просто на улице. И тащили на ранчо. Это уже было плохо — один раз гость утром хватился бумажника и часов, да так и не нашел; как-то перепившая дамочка устроила скандал и набила гостю морду; другая в той же кондиции разбила два бокала из богемского хрусталя и заблевала персидский ковер. В хороших домах так не полагается. А что делать? Таня могла повелеть гостям не трогать себя, но не могла приказать им стать монахами…

Особенно ей не понравилось, когда какой-то гость с Севера, выйдя вечером прогуляться, вернулся с девочкой из местной сберкассы. Нет, та не буянила и ничего не стащила, но очень уж внимательно разглядывала интерьеры. Совсем нехорошо.

Самым частым посетителем их ранчо был весьма привлекательный и относительно молодой господин из Латвии. Этого плечистого светлоглазого блондина с аккуратными усиками звали Антон Ольгердович Дубкевич, и являлся он своего рода «полномочным представителем» Вадима Ахметовича по Балтийскому региону. В первые два приезда Дубкевич показался Тане человеком высокомерным и замкнутым: никакой культурной программы не захотел, за ужином не проронил ни слова, а потом и вовсе перестал выходить, будто намеренно избегая Таню.

В третий раз он приехал с земляком, веселым круглолицым толстячком. Толстячок тут же потребовал, чтобы его называли просто Юликом, и от имени обоих попросил Таню поводить их по городу и отобедать с ними в каком-нибудь хорошем ресторане с варьете. Дубкевич начал было отнекиваться, но толстячок так обиделся, что пришлось ехать и Антону Ольгердовичу. В ресторане Юлик, притомившийся от экскурсии, сквасился и закемарил. Таня, привычная к таким поворотам, вызвала знакомого метрдотеля и попросила перенести обед в «малый банкетный зал». В этом закрытом для простой публики укромном кабинетике на шесть персон; Юлик пристроился на диване и тут же захрапел, а раскрасневшийся Дубкевич, приняв еще две рюмочки для храбрости, принялся с нехарактерной страстностью изливать на Таню свои чувства.

— Только не подумайте, что я проявляю какую-то нелояльность по отношению к Вадиму Ахметовичу… — раз в десятый повторил он и замолк.