Носитель Искры. Враг моего врага (СИ) - Розин Юрий

— И какая же тут погода? — усмехнувшись, произнёс Мастер Хаоса.

— Смеёшься? Солнце, осадки, постоянный ветер из-за разницы температур по разные стороны гор… — на этом слове Ашадин вдруг запнулся.

Вообще-то он всё сказал верно. Из-за того, что с севера Хаэрданского хребта пролегала песчаная пустыня, а с юга — ледяная, сами горы продувались вечными и очень сильными ветрами. И на всём протяжении пути пятёрка Мастеров была вынуждена защищаться магией от их шквальных порывов. По той же причине над горами постоянно перемешивались разные воздушные массы, что приводило к очень частым, хотя и непродолжительным, дождям и снегопадам, даже град не был редкостью. А когда осадков не было, в свои права вступало солнце, на высоте полутора километров куда более агрессивное и жестокое, чем даже на летних пляжах Седьмого Крыла.

Ашадин не ошибся ни в чём… кроме того, что сейчас он не ощущал ни палящего жара солнца, ни порывов ветра, ни промозглой сырости приближающегося дождя. Мастер Закона точно помнил: ещё пятнадцать минут назад, когда они подлетали к Божьему Зову, он ощущал и ветер, и солнце. Но здесь, у входа в пещеру, стоял полный штиль, а, подняв голову, Ашадиш в полном неверии уставился на какое-то оранжевое, тусклое и слабое солнце, даже не обжигавшее глаза. Остальные последовали его примеру и тоже застыли с удивлением на лицах.

— Вот это уже по-настоящему жутко! — дёрнувшись, будто прикоснулся к огромному мерзкому слизню, пробормотал Мастер Закона. — Что здесь происходит? Ты знаешь, Лаз? — обращаться к себе так Мастер Хаоса позволял только Ашадину.

— Это место… выцветает. — Продолжая всматриваться в пустоту, медленно проговорил Лазарис. — Очень медленно, оно возвращается к своему изначальному состоянию. Такому, каким оно было до начала времён. Через пару тысяч лет, думаю, Божий Зов постигнет та же участь. Он обвалится под собственным весом, и для этого даже не будут нужны ребята вроде нас, кто придёт и неаккуратно ткнёт куда не следовало.

— До начала времён? Вы имеете в виду до формирования планеты? — Рианет присел рядом с Ашадином и взял на ладонь немного костной пыли.

— Не совсем, — наконец, Мастер Хаоса соизволил повернуть к своим спутникам чуть затуманенный взгляд, — я пока не хочу говорить больше, так как сам не уверен в том, что говорю. Когда… если мои догадки подтвердятся, я расскажу подробнее, обещаю.

— Пф… опять эти загадки… — пробурчала Сивилла, отряхивая ладони от остатков черепа.

— Думаю ты согласишься, что без загадок жизнь стала бы куда скучнее, — улыбнулся Лазарис, — и я уже понял, что ты из тех, кому ответы нужны все и немедленно, но тебе придётся смириться.

— Ой, да очень надо.

— Можешь не притворяться, я вижу, что тебе интересно. Хочешь, дам подсказку?

— Не нужно, — отмахнулась Сивилла, проходя вперёд и, как и раньше Мастер Хаоса, всматриваясь в черноту тоннеля.

— А я хочу! — Геата, словно примерная ученица на уроке, подняла руку и аж запрыгала от нетерпения.

— Хорошо, слушай. Вопрос-подсказка номер один. Почему никто из вас: ни Рианет с его восприятием как у зверя, ни Сивилла с её многолетним опытом службы в разведке, ни Ашадин с его в принципе огромным жизненным опытом, ни ты со своими любознательностью и живым умом, не смогли уловить изменений, пока я на них не указал? Ладно ветер, это ещё можно пропустить, но смена освещения? Мы ведь из ясного дня переместились почти что в сумерки. Вопрос-подсказка номер два. По моему приказу вы все много читали о пустынной лихорадке. Вам не показалось странным, что ни один человек, даже те, кто был осведомлён о болезни и её симптомах, даже учёные и врачи, исследовавшие и пытавшиеся справиться с этой болезнью, никогда не сообщали о том, что больны, сами? Их всегда вычисляли другие люди в окружении. И вопрос-подсказка номер три. Почему, как вы думаете, пустынной лихорадке совершенно плевать, обычный перед ней человек или Мастер и время заражения в среднем почти одинаковое? Эти три вещи связаны. Подумайте пару минут, если хотите, прежде чем мы войдём. Интересно, кто-нибудь из вас сможет найти правильную разгадку?

— Мы что, уже настолько больны, что лихорадка влияет на наше восприятие и суждения? — с лёгким испугом в голосе спросила Сивилла, оглядываясь по сторонам и зачем-то рассматривая собственные руки.

— Ну воздействие, конечно, уже началось, но нет, оно не могло настолько далеко зайти за несколько минут.

— Тогда может быть дело в человеческой психологии? — чуть нахмурившись, произнёс Ашадин, — Мы как лягушки в закипающей воде — не замечаем плавных изменений и можем даже свариться, так ничего и не поняв?

— Ну солнце пооранжевело не слишком-то плавно, можешь мне поверить или проверить, отлетев на пару километров. К тому же неужели вообще все настолько податливы ментально? Люди ведь все разные, по-разному мыслят, но свидетельств, чтобы кто-то сам сообщил, что заболел, не было ни разу.

— А может быть… — Рианет подставил ладонь под свет затихшего солнца, потом запрокинул голову, чтобы поймать лучи лицом. Сивилла уже хотела его окликнуть, молодой человек почти минуту стоял, так и не закончив фразы, но Лазарис жестом показал ей, чтобы она молчала. — Может быть дело в том, что это ощущается… правильным?

— И у нас есть победитель! — Мастер Хаоса, довольно кивнув, сделал пару театральных хлопков. — Может это, конечно, и не правда, но я пришёл к тому же выводу. Что пустынная лихорадка, что изменения в местной атмосфере — со стороны они могут показаться болезнью и аномалией, но изнутри человеческий разум чувствует лишь комфорт и “правильность”. И если добавить в уравнение крупицу магии, то уловить изменения становится невозможно.

— Что же правильного в тусклом солнце и безумии?

— А что правильного в том, что тебя зовут Сивилла Талио? Ты считаешь это неправильным, потому что ты выросла с пониманием, что это неправильно. Над тобой никогда не висело оранжевое солнце, а люди вокруг не бросались друг на друга с ножами. Однако в данном случае, опережая разум, решение о “комфорте” принимает подсознание, а на него не влияет ни воспитание, ни опыт. И да, согласен, в безумии нет ничего комфортного, но ведь безумие — это лишь промежуточная стадия пустынной лихорадки. Финал у болезни иной, и всегда один, если вовремя не спохватиться и не увезти человека отсюда прочь.

— Смерть? Это смерть по-твоему “комфортна”?

— А почему нет? Никаких тревог, никаких переживаний, никаких тяжёлых мыслей. Абсолютный покой. Чем по-твоему не апогей “комфорта”?

— Это какая-то чушь, — буквально отмахнувшись от такого довода, бросила Сивилла.

— Опять же, чушь — потому что ты научена считать это чушью. Для нашего подсознания это может быть самой логичной вещью в мире. Хотя, если говорить точно, то всё же не для подсознания.

— Для нашей души, — тихо проговорила Геата, до этого с каким-то пустым выражением глядевшая в пространство.

— Ага. Для души смерть — это момент максимального покоя и комфорта. Как и то состояние, к которому движется это место.

— Состояние… серости? — с легко читаемым скепсисом в голосе переспросил Ашадин.

— Конечно. Серый — это отсутствие цвета. Даже не чёрный или белый, просто никакой. Опять же, наиболее приближенный к абсолютному покою.

— То есть наши души хотят, чтобы мы умерли?

— Нет, они ничего не хотят. Без той части, которая и является нами, душа — это на девяносто девять и девять процентов — просто сгусток энергии. У неё нет собственной воли. Однако у неё, если так можно выразиться, есть память. Воспоминания о том времени, когда она ещё не была заключена в теле. Вопрос со второго-третьего курса любой мало-мальски уважаемой магической академии: откуда берутся души?

— О, это я помню! — заулыбалась Геата, — Лет сорок назад было доказано, что наша планета и любая иная конечная область вселенной может иметь лишь конечный запас энергии. Так что идея о некоем глобальном хранилище, где содержатся души всех когда-либо живших людей, животных, растений и вообще всех предметов, а также все души, что ещё попадут в материальный мир в будущем, то мы наткнёмся на противоречие, так как для такого хранилища потребовался бы бесконечный объём энергии. Следовательно души не существуют перманентно, а постоянно циркулируют между своим миром и нашим, попадая сюда с рождением носителя и возвращаясь с его смертью. Отсюда также следует почти полная невозможность существования ограниченного количества конкретных душ, поскольку в таком случае рост населения или распространение тех или иных видов по планете оказались бы невозможны. Наиболее вероятной при сегодняшних знаниях представляется теория о существовании единого хранилища энергии, из которого при необходимости в материальный мир отправляются частички, здесь превращающиеся в души. А со смертью носителя энергия его души возвращается обратно в хранилище, не только восполняя временно истраченную энергию, но и пополняя хранилище за счёт накопленной за время жизни носителя энергии.