Карнавал страха - Дж. Кинг

Мария прикрыла невидящие глаза и кивнула:

– Да, идите в конюшни.

Рядом с ней снова оказался молодой стражник, который предупредил слепую о приближении вражеских войск. Он внимательно осмотрел ее лицо: глаза были широко открыты, а губы горько сложены. Смахнув со лба холодный пот, молодой человек перевел взгляд на тело командира лучников, которое лежало на каменной сцене. Три стрелы торчали из его спины, а лицо уже почернело от огня.

Не в силах выносить страшного зрелища, молодой солдат отвел глаза, кругом на сцене валялись мертвые тела, но огонь не отступал даже перед лицом смерти. Десятки артистов погибли при первом же залпе вражеских лучников. Те, кто еще был жив, пытаясь спастись от начинавшегося пожара, ломились в двери конюшни, беззастенчиво отталкивая и давя друг Друга.

Но вдруг толпа замерла и отпрянула. Из конюшни навстречу людям рвалась бесхвостая кобыла, глаза которой горели белым пламенем от охватившего животное ужаса. За ней неслись другие лошади, их гривы зловеще развевались в сумраке красного зарева. Тут были и черный мул, и серый пони, и пегая кобылка.

Артистам пришлось отступить, но едва животные выскочили из конюшен, уроды снова рванулись внутрь.

Животные оказались на развалинах арены под смертоносным дождем стрел, которые волна за волной накатывали на амфитеатр. Лошади привычно сделали несколько кругов по сцене, безнадежно ища какое-нибудь укрытие. Ржание, больше похожее на плач, пронзало сердца, заглушая даже свист стрел, звон копыт, шум пожара и крики обезумевших от страха людей.

Но стрелам было все равно, кого разить, – людей или лошадей, животные спотыкались, падали, в воздухе повис запах горящей шерсти.

Гнедой жеребец, который с диким ржанием метался по сцене, споткнулся, раненый шальной стрелой, и упал, преграждая дорогу своим собратьям.

Мария обернулась, крики и ржание звучали у нее в ушах страшным непереносимым шумом, она упала вперед, свалив на землю молодого охранника. Локоть слепой больно упирался ему в грудь, глаза молодого человека были полны ужаса.

И тут перед ними оказался гнедой жеребец, которому удалось вырваться из свалки лошадей. Несколько секунд черные копыта нависали над упавшей парой, обезумевшие взгляды юноши и коня скрестились. Слепую и стражника обдало горячим потным воздухом, и конь перемахнул через них, а потом через каменную стену амфитеатра, закрыл на мгновение темно-красное небо. Собратья гнедого, те, кто еще мог двигаться, метались по сцене, пытаясь повторить прыжок беглеца, но это мало кому удалось, большинство разбилось о каменные скамьи или пали, сраженные стрелами.

Маленькая рука Марии тронула плечо молодого бойца.

– Их надо было отпустить, – прошептала она, но это были слова, обращенные скорее к ней самой, а не к нему. Теперь ее некогда очаровательный голос был хриплым от отчаяния. – Надо было их отпустить. Хотя бы они были свободны.

Ливень стрел не прекращал поливать арену смертоносным огнем, кажется, теперь горело все, любой клочок ткани, каждый кусочек дерева. Мария велела всем артистам переждать ночь в конюшнях, только она сама и еще несколько храбрецов оставались на стенах, изредка слепо отстреливаясь, надеясь хотя бы ненадолго задержать армию горожан.

На северной стене один из арлекинов продержался невредимым не меньше часа, пока шальная стрела не ранила его в ухо. По клоунской привычке изобразив комическую гримасу, он упал на каменные ступени. В ту ночь погибло много артистов, но именно эта смерть – заметная смерть храброго человека – лишила защитников амфитеатра последней воли к победе.

Часа за четыре до рассвета горизонт на востоке стал сине-черным. Молодой парень, который не отходил от Марии, заметил, вглядываясь в ряды нападавших горожан:

– Похоже, что мы уложили их не меньше, чем они нас.

– Их еще много, – горько заметила Мария, снова целясь.

– Хорошо, что мы вспомнили о конюшнях, – отозвался парень. В его голосе звучала слабая надежда – надежда на то, что со временем она отошлет в убежище и его. – Потерь было бы больше.

Мария натянула тетиву.

– Мы и так потеряли слишком много.

На арену обрушилась новая лавина огня. К утру горожане стали стрелять реже. Кроме первых смертей, которых было около пятидесяти, артисты потеряли на стенах всего пять человек, которых тут же сменили добровольцы, не желавшие отсиживаться в конюшнях. Отчаянное сопротивление уродов не позволяло горожанам подойти к стенам амфитеатра ближе чем на сотню ярдов. Но тем не менее кольцо понемногу сужалось.

Но морально Л'Мораи, безусловно, одерживало победу, каждый удачный выстрел солдаты встречали криками одобрения, они весело смотрели смерти в лицо, скаля зубы и перебрасываясь жестокими шутками. Уроды, напротив, подавленно прятались и опускали головы.

Стряхнув грязь с окровавленных намозоленных рук, Мария направилась вниз по лестнице.

– Куда ты? – спросил молодой боец.

– Пойду поищу тебе замену и попробую подбодрить людей, – ответила она.

– Я буду ждать.

Внизу в конюшне Гермос тут же увидел входившую слепую. Ее белые глаза были обведены темными кругами, а правая рука забинтована. Темные волосы, обычно такие красивые, гладкие и ухоженные, сейчас растрепались и свисали жалкими клоками, пятна крови покрывали одежду.

Жалобы и недовольство еще отдавались эхом в конюшне, когда она вошла и собрала генералов на военный совет. Все глаза повернулись к слепой, все, кто стоял или сидел, тут же поднялись, чтобы дать ей пройти.

Когда люди успокоились, теплая, полная иронии улыбка искривила губы женщины.

– Ну что ж, – хрипло начала она, – мы пережили ночь. Благодаря тем, кто храбро остался на стенах, мы убили большее количество неприятелей, чем им удалось сразить наших бойцов.

Ответом были горячие аплодисменты.

– А сколько убитых? – спросил какой-то карлик. – Я имею в виду наших естественно, – добавил он. Первые ряды видели, как молодая женщина собирается с силами для ответа.

– Пятьдесят три, – наконец ответила она. – Пятьдесят три и все лошади. По рядам прошла волна страха и скорби.

– Но у противника почти кончились стрелы, по крайней мере, зажженные. А у нас еще остались большие запасы. Теперь им придется отступать под градом наших стрел. Ночь была их, но наступающий день будет нашим.

Отклик был не слишком громким, но ее слова явно согрели сердца и вселили в них хоть слабую, но надежду.

– Сколько до них от стен амфитеатра? – спросила какая-то женщина, стараясь перекричать шум голосов.

– Они начали штурм с двухсот ярдов, под прикрытием первых огненных залпов прошли половину пути, а теперь двигаются по дюйму в час, изредка пытаясь прикрыться повозками, которые пропускают вперед.