Наследница - Олег Ростов

лежал меч. И я точно знаю, что видел этот меч раньше. В замке Гэрриет! У Богини Зари. «Спата»?! Этого не может быть. Та же хищная и агрессивная форма клинка. Такая рукоять.

— Я видел такой меч. — Проговорил Араторн. — Мы все его видели на гравюрах. Где он в руках Богини Зари. Это «Спата»!

Ёрика молчала, глядя на меч. Я тоже сначала решил, что это «Спата», но чем больше вглядывался в него, тем больше моя уверенность колебалась.

Нет, это не «Спата». Они похожи как близнецы, но отличия есть. Вспоминая «Спату» в руках Эллии, как старшей, так и младшей, я понял, что клинок лежащего перед нами меча хоть и похож на клинок легендарной «Спаты», но чуть больше. Примерно на ладонь. И в рукояти «Спаты» был рубин. А у этого какой-то черный кристалл. И сама рукоять немного больше.

— Что за кристалл? — Спросил я, не отрывая взгляда.

— Черный алмаз! — Ответили одновременно Араторн и Ёрика.

— Это не «Спата». Я видел «Спату» воочию. Они очень похожи, как близнецы. Но все же это не «Спата». Что это за меч, Ёрика?

— Это «Пламень»! Ты правильно, граф, сказал, что они, как близнецы. Они и ковались из одного куска небесного металла.

— У «Спаты» лезвие чуть короче, как впрочем и рукоять.

— «Спата» — клинок Великой Богини. Почему? — Спросила девушка.

— Не знаем.

— «Спата» — это символ женского начала. Поэтому она и стала принадлежать в итоге Эллии — Богини Зари. Хотя изначально предназначалась ее возлюбленному…

— Сэмюэлю! — вставил я.

— Все верно, Сэмюэлю.

— А «Пламень»? — Араторн посмотрел на Ерику.

— «Пламень» — это мужское начало. Это меч Некроса!

— Что за Некрос? — спросил Фредерик. Я знал, кто такой Некрос, мне сказал об этом дядька, еще до того, как покинул наш мир.

— Некрос вождь проклятых, с которыми сражались Боги в Великой Битве Богов. Он сам бог, причем старейший. Богиня Зари — его племянница. В поединке, она сумела выбить «Пламень» из рук своего дяди и, тем самым, победить его. «Пламень» же упав, исчез. Канул в лету. Боги искали его, но так найти и не смогли.

— А ты, получается, нашла?

— Он позволил мне найти его.

— Зачем, Ёрика? — Араторн смотрел на девушку.

— Этого я не знаю.

— Почему ты сама себе его не взяла?

— Так как он есть мужское начало, то ни одна женщина не может коснуться его. Только мужчина. Я могла брать его и то не за рукоять и только если накрывала его шкурой или тканью.

— И теперь ты предлагаешь кому-либо из нас взять себе этот меч?

— Да! Но здесь нужно быть осторожным. Меч сам должен признать хозяина. Любого другого, он убьет.

Мы с Фредериком и Араторном посмотрели друг на друга. Бертран сразу отошел в сторону.

— Бертран, а ты чего отвалил? — Спросил я его.

— Нет, нет, мои юные милорды. Это не мое оружие, сразу вам скажу. Мое оружие топор. Так что я даже пытаться не буду. Да и не по статусу мне иметь такой меч. Вы уж извините. Но я вне игры.

— Ну что? — Спросил Фредерик. — Кто первый? — Мы все молчали. — Тогда я первый!

Фредерик протянул руку к мечу, и тут же на его лезвии заиграл багровый сполох.

— Назад, принц! — Вскрикнула Ёрика. — Он тебя предупреждает, что не нужно тебе к нему прикасаться.

Федя отступил от меча. Вторым попробовал Араторн. Но произошло тоже самое. Все уставились на меня.

— Что смотрите? Будет тоже самое, и Ёрике придется опять его спрятать.

— Слав, ты меньше говори. А больше делай! — Усмехнулся принц. Араторн согласно кивнул.

Вздохнув, сделал шаг к мечу. Протянул руку. По лезвию пробежал золотистый блик. Потом голубой, за ним зеленый. Я еще не коснулся меча, как его рукоять, приподнявшись, сама скользнула мне в ладонь и легла там, как влитая. Я почувствовал как что-то мощное, словно бурлящий поток, хлынуло в меня. Я услышал песню. Это пел меч. Он радостно и победно ревел. Он хотел битвы, битвы кровавой и яростной. Я, еще не осознавая, что делаю, вскинул его вверх и закричал сам. Из моей глотки вырвался рев, призыв к противнику — ВЫХОДИ, Я ПРИШЕЛ!

Это, как рык свирепого льва, вызывающего противника на бой, рев могучего тура, который с налитыми кровью глазами выискивает врага, чтобы разорвать в клочки и растоптать его.

Мир вокруг меня дрогнул, раздался грохот. Увидел, как от меня во все стороны пошла расширяясь, круговая волна, искажающая реальность. Увидел Араторна, Фредерика, Бертрана, выхвативших оружие и потрясающих им, кричащих то же что и я. И даже Ёрика вскинула вверх свой меч, потрясая им и призывая на битву. Мы ее жаждали. Жаждали увидеть растерзанными наших врагов, растоптанными, захлебывающимися собственной кровью. Мы хотели сами напиться этой крови, но самое главное мы жаждали РЕВАНША! И если тут появились бы варвары, то они были бы разнесены в куски и плевать сколько бы их было. Даже наши кони ржали, скалили зубы и били копытами, готовясь ринуться на врага.

Сила копившееся в «Пламени» все эти тысячелетия высвободилась. Это было похоже на безумие. Но, постепенно, я стал приходить в себя. Нельзя дать мечу подчинить себя. Эта мысль пришла внезапно. Превозмогая себя, я опустил «Пламень». По его лезвию пробегали сполохи. Смотрел в глаза своих побратимов, своих товарищей, спутников. В них была ярость и решимость.

— Мы их разорвем! — Рявкнул я.

— Мы их изрубим в мелкие куски! — Вторил мне Фредерик.

— Они захлебнуться в собственной крови! — Крикнул Араторн.

— Они будут жрать собственные кишки! — прохрипел Бертран.

— Мы их втопчем в грязь! — звонко крикнула Ёрика.

Постепенно мы приходили в себя, успокаиваясь. Но при этом не чувствовали тревоги и опасения за то, что только что произошло, за то, что только что испытали. Наоборот, казалось, мы напитались силой и готовы были свернуть горы. В нас жило предвкушение.

— Ёрика! Ты можешь сшить мне хотя бы на первое время ножны или чехол из шкур для «Пламени»?

— Да. Я прямо сейчас это сделаю. — Она развернулась и убежала в пещеру.

Эллия Александра

Прошла неделя после того злосчастного бала, и Аквалон совсем опустел. Все, кому было куда уйти, бросились прочь практически сразу, оставляя нажитое добро, понимая, что нет ничего дороже своей жизни и жизни своих близких. Сейчас я была счастлива, что родители ушли. Мне было страшно представить, что было бы с мамой, знай она, что Федя погибнет от рук дикарей — грязных оборванцев, часть из которых ею самой была выдворена из Аквитании за совершение гнусных преступлений, потому что