Всё потерять – и вновь начать с мечты... - Вадим Туманов

Вскоре Коля Мурзин и Лева Баженов, знакомясь в Сусумане с девушками, представляются работниками райкома. Оба в дорогих, только что сшитых костюмах – получали-то уже тогда больше начальника прииска.

– А кем вы в райкоме работаете? – спрашивают девушки Колю. Тот, не зная ни одной должности, важно отвечает:

– Да вот езжу по приискам, лекции толкаю, чтоб пахали лучше.

– А вы? – обращаются к Баженову.

– Я начальник отдале-е-енного участка.

Уже пришли холода, когда нам удалось развернуть работы. Члены бригады одинаково хорошо владели многими специальностями. Опыт подбора профессионалов, способных проявлять себя разносторонне и заменять друг друга, потом очень пригодится при организации артельного движения. Не по 8-10 кубов, как об это» просило начальство, а в иные сутки по 220 кубов золотоносной руды выдавала бригада. Прикрепленные к нам автосамосвалы не успевали вывозить руду в Теньку, на горно-обогатительный комбинат на рудник имени Матросова. И тогда бригаду стали обслуживать большегрузные «Татры» пятой автобазы Западного горнопромышленного управления (ЗГПУ). Одновременно бригаде разрешил организовать на месте дробление руды, извлекать и самостоятельно сдавать золото.

Это все хорошо, но на пути нашей бригады было и множество препятствий, в том числе со стороны администрации и следственных органов. Почему большие заработки? Сколько сожгли солярки? И тому подобное. Поскольку в обкоме партии и в совнархозе ко мне относились хорошо, а в прокуратуре все что-то искали, однажды следствие велось непосредственно в кабинете у Леонтьева – заведующего отделом промышленности обкома, куда были вызваны специалисты золотодобычи (геологи, маркшейдеры, механики) и несколько следователей. Тогда все кончилось не в пользу прокуратуры…

Бригаде платили за золото по минимальным расценкам, но на Танкеляхе заработанная бригадой сумма ошарашила колымское руководство. Меня пригласили к главному бухгалтеру ЗГПУ Семену Матвеевичу Полярушу.

– Туманов, – сказал главный бухгалтер, – ты, я думаю, понимаешь, что расплатиться с бригадой в полном объеме мы не можем. Если расплатимся, завтра нас самих посадят. Назови сам, какая сумма устроила бы бригаду. Пусть это будут большие, хорошие деньги, но не так много, как вы на самом деле заработали.

Мы договорились…

И тут случается такая история. Я еду на самосвале, доверху груженном запломбированными мешками с рудой. Сижу рядом с водителем, смотрю на расступающуюся по сторонам чахлую тайгу, мыслями далеко отсюда, снова во Владивостоке. Вдруг в районе Пошехона из-за поворота вылетает «Победа» и на высокой скорости врезается в наш самосвал. Удар был настолько сильный, что самосвалу выбило передок, он перевернулся два раза, скатываясь в обрыв… Меня спас глубокий снег. Когда я кувыркался вместе с машиной, промелькнула мысль, которую потом много раз, смеясь, вспоминал: «Вот!.. Деньги не успел потратить».

Мы с шофером остались живы, кое-как выбрались из помятой кабины. А пассажир «Победы», главный инженер прииска «Мальдяк», погиб.

Я понимал, что это просто несчастный случай, какие бывали нередки на колымских дорогах. Никакого предупреждения свыше в происшедшем не было, но не хотелось мне задерживаться здесь слишком долго. Пора сменить обстановку, вернуться в круг владивостокских друзей-моряков. Живы ли? Помнят ли? Такими ли остались, какими я их знал до того дня, когда на улице Ленинской какой-то человек взял меня за плечо: «Пройдите, пожалуйста, к машине…»

Перед отъездом я отправляюсь по делам в Сусуман, захожу в управление Заплага. В спецчасти знакомые офицеры, среди них Георгенов, командир дивизиона, друг Симонова. Я со всеми здороваюсь, а Георгенова не вижу в упор, он для меня не существует.

– А меня вы не узнаете, Туманов? – говорит он. Я резко поворачиваюсь к нему:

– Я вас знаю очень хорошо. Даже лучше, чем другие. Кто такую мразь может забыть? У Георгенова отвисла челюсть. Офицеры стараются не смотреть ни на него, ни на меня, и я выхожу из кабинета с чувством исполненного долга. Что ни говори, я свободен!

Вылет из Магадана через Хабаровск во Владивосток я наметил на осень, когда Танкелях уже отработан. Начальство Западного горного управления ничего не имеет против, и мне остается самое трудное – попрощаться с Риммой. Она должна поверить, что я вернусь – пока не знаю когда, и обещать мне, что будет ждать – сам не знаю сколько. В сусуманском магазине я купил для Риммы маленькие золотые часы «Заря», тогда модные среди колымских девушек. Прощание было коротким.

– Ты надолго? – спросила Римма.

– Не знаю, – сказал я.

Прилетаю во Владивосток вечером.

Над заливом Петра Великого туман, мерцают огни стоящих на рейде судов.

Напрягаю глаза, пытаюсь разглядеть их названия. Еду к Косте Семенову, он давно свое отсидел, вернулся снова на флот. Но, поскольку в торговый, совершающий рейсы в загранку, отбывших наказание не брали, он, дважды судимый и оба раза реабилитированный, пошел в рыболовный – капитаном траулера. Все это я знал еще на Колыме, но теперь, сидя у Кости на кухне, с обостренным вниманием слушал, что пришлось ему вынести. Я собирался утром в Дальневосточное пароходство, в отдел кадров, где хоть кто-нибудь должен помнить меня. Но руки опустились и рухнули все планы, когда Костя спросил, уставившись на меня:

– Ты хоть знаешь, кто теперь начальник отдела кадров пароходства? – И, не дожидаясь ответа, выругался: – …Красавин!

Мы молча смотрели друг на друга.

Весь день мы бродили по городу, а вечером отправились в ресторан «Золотой Рог». Как и прежде, у дверей толпилась молодежь, свободных мест не было, но швейцар впустил нас, небрежно бросив недовольной очереди: «У них столик заказан!»

Днем мы встретили на набережной Юрия Константиновича Новицкого. Когда-то он был старшим механиком на пароходе «Ингул». 11отрясающий, прекрасный человек! У меня навсегда с ним остались очень хорошие отношения, когда я уже плавал и на других пароходах. У стармеха была очень красивая жена, которую он безумно любил. Ее портрет висел у него в каюте. Рассказывали, она уехала с каким-то знаменитым клоуном. Когда Юрий Константинович напивался, то кидал ножи в портрет, а утром разглаживал, склеивал.

Новицкий обрадовался нам с Костей. Мы обнялись, расспрашивали друг друга о наших общих знакомых. Почему-то вспомнили владивостокского коменданта Леонида Иосифовича Лавриненко. За глаза все называли его Лев Тигрович.

Когда-то на этой же набережной Лавриненко распорядился забрать на гарнизонную гауптвахту показавшегося ему пьяным морского офицера. Его адъютант остановил моряка, но, вернувшись к коменданту, доложил, что тот трезвый. «Все равно напьется. Заберите», – приказал Лев Тигрович.