Королева теней - Сара Маас

Держась в тени везде, где это было возможно, она провела день, показывая Ровану город, начиная с богатых спальных районов, заканчивая рынками, переполненными торговцами, продающими товары к дню летнего солнцестояния, который будет через две недели.

Не было ни признака, ни запаха Лоркана, слава богам. Но люди короля были расставлены в некоторых интересных местах, давая Аэлине возможность привлечь к ним внимание Рована. Он изучал их с оттренированной деловитостью, его острый нюх позволял ему определять, которые из них всё ещё были людьми, а какие были захвачены меньшими валгскими демонами. Взглянув на его лицо, ей честно становилось чуточку жаль каждого гвардейца, встретившегося им на пути, демона или человека. Чуточку, но не больше. Особенно учитывая, что само их присутствие рушило её планы на мирный, тихий день.

Она хотела показать Ровану хорошие стороны этого города, перед тем как тащить его в городское днище.

Так что она привела его в одну из пекарен, принадлежащих семье Несрин, где купила себе пару пирогов с грушами. В доках Рован даже убедил её попробовать жареную форель. Однажды она поклялась больше не есть рыбу и съёжилась, когда подносила вилку ко рту, но – эта чертовщина была вкусной. Она съела целую рыбину и затем откусывала от рыбины Рована, к его вящему неудовольствию.

Здесь – Рован был с ней, в Рафтхоле. И осталось ещё так много вещей, который она хотела, чтобы он увидел и понял, какой была её жизнь. Ей никогда не хотелось делиться этим раньше.

Даже когда она услышала свист хлыста после перекуса, когда они охлаждались водой, она всё ещё хотела, чтобы он видел это. Он молча стоял, положив её руку на плечо, когда они смотрели на вереницу скованных рабов, переносящих груз на один из кораблей. Смотрели – и ничего не делали.

Скоро, пообещала она себе. Положить этому конец было делом чрезвычайной важности.

Они прошли обратно через торговые ряды, один за другим, пока не донёсся аромат роз и лилий, речной бриз проносил мимо них лепестки всех форм и цветов, и цветочницы кричали о своих товарах.

Она повернулась к нему.

- Если бы ты был джентльменом, ты бы купил мне…

Его лицо побледнело, глаза стали пустыми когда он взглянул на одну из цветочниц в центре площади, держащую корзину тепличных пионов в руках. Молодая, привлекательная, темноволосая и – о боги.

Она не должна была приводить его сюда. Лирия торговала цветами на рынке, она была бедной цветочницей до того, как Принц Рован заметил её и тотчас же узнал, что она была его парой. Настоящая сказка – до того момента, как она была зарезана врагами. Беременная ребенком Рована.

Аэлина сжимала и разжимала пальцы, слова застревали в её горле. Рован всё ещё смотрел на девушку, улыбающуюся проходящей мимо женщине, светящуюся каким-то внутренним светом.

- Я не заслужил её, - тихо произнёс Рован.

Аэлина с трудом сглотнула. В них обоих были раны, которые нужно было залечить, но эта… Правда. Как всегда, она не могла предложить ему ничего, кроме правды.

- Я не заслужила Саэма.

Наконец, он посмотрел на неё.

Она бы сделала что угодно, чтобы избавить его от страдания, отразившегося в глазах. Что угодно.

Его пальцы в перчатках погладили её собственные, затем отстранились.

Она снова сжала руку в кулак.

- Пойдём. Я хочу тебе кое-что показать.

***

Аэлина украла десерт у одного из уличных торговцев, пока Рован ждал в тенистой аллее. Сейчас, сидя на одной из деревянных балок под позолоченным куполом в затемнённом Королевском Театре, Аэлина грызла лимонное печенье и раскачивала ногами в свободном пространстве под ними. Место было точно таким, как она его запомнила, но эта тишина, тьма...

- Это было моим самым любимым местом во всём мире, - сказала она, её слова казались слишком громкими в пустоте.

Солнечный свет проникал сквозь взломанную ими дверь на крыше, освещая балки и золотой свод, бледно сверкая на отполированных медных перилах и кроваво-красных портьерах внизу.

- У Аробинна есть личная ложа, и я приходила сюда, когда у меня был шанс. В ночи, когда у меня не было настроения наряжаться или быть на виду, или может быть в ночи, когда у меня была работа и только один свободный час, я пробиралась сюда через эту дверь и слушала.

Рован доел печенье и уставился в темноту под ними. Он был таким тихим последние полчаса – словно находился в месте, где она не могла достать его.

Она почти вздохнула с облегчением, когда он произнёс:

- Я никогда не видел оркестр – или театр вроде этого, обставленного так безупречно и с роскошью. Даже в Доранелле, театры и амфитеатры были древними, с лавками или просто ступенями.

- Возможно, нигде больше нет места, похожего на это. Даже в Террасене.

- Тогда тебе придётся построить его.

- На какие деньги? Ты думаешь народ с радостью будет голодать, пока я буду строить театр для моего собственного удовольствия?

- Возможно не сейчас, но если ты поверишь, что театр улучшит город,страну, тогда сделай это. Творцы важны. Флорин говорила то же самое. Аэлина вздохнула:

- Это место было закрыто месяцами, и всё ещё, я могу поклясться, что слышу музыку парящую в воздухе.

Рован повернул голову, изучая темноту своими обостренными чувствами бессмертного.

- Возможно, музыка всё ещё живет здесь, в каком-то обличье.

Эта мысль заставила жечь её глаза.

- Я бы хотела, чтобы ты мог слышать её – я бы хотела, чтобы ты был здесь и слышал Петора, дирижировавшего Стигианскую Сюиту. Иногда, мне кажется, будто я сижу в ложе, тринадцатилетняя и плачу от её великолепия.

- Ты плакала?

Она почти могла видеть, как воспоминания об их весенних тренировках мелькнули в его глазах; всё то время музыка успокаивала или высвобождала её магию. Это была часть её души – также, как и он.

- На последней части Сюиты – каждый чёртов раз. Я возвращалась в Башню и музыка была в моей голове на протяжении нескольких дней, даже во время тренировок, убийств или сна. Эта любовь к музыке была чем-то вроде сумасшествия. Вот почему я начала играть на клавикордах - я могла прийти домой ночью и предпринять жалкую попытку повторить это.

Она никогда никому этого не говорила - никогда никого сюда не приводила.

Рован спросил:

- Здесь есть клавикорды?

***

- Я не играла долгие месяцы. И эта идея ужасна по десяткам разных причин, - повторила она в десятый раз после того, как подняла занавес на сцене.

Она стояла здесь раньше, трепеща от пребывания в священном месте, в те времена, когда покровительство Аробинна способствовало их приглашению на торжества, проводимые на этой сцене. Но сейчас, среди тоски мёртвого театра, освещаемого единственной свечой, найденной Рованом, она чувствовала, будто находиться в склепе.

Стулья оркестра всё ещё были расставлены так, как в ту ночь, когда музыканты выразили протест против резни в Эндовьере и Калакулле. Всё ещё было неясно, что с ними произошло – и учитывая множество страданий, в которые король поверг этот мир, смерть была бы лучшей участью.

Сжав челюсть, Аэлина сдерживала знакомую ярость.

Рован стоял рядом с клавикордом, у переднего правого конца сцены, и проводил рукой по гладкой поверхности так, словно это была призовая лошадь.

Она помедлила перед величественным инструментом.

- Выглядит богохульством играть на нём, - сказала она, её слова отозвались громким эхом.

- В самом деле, с каких пор ты стала такой религиозной? - мрачно улыбнулся ей Рован.

- Так ты скорее добьёшься мучительной боли.

- Ты сегодня также самоуверенна?

- Если Лоркан выслеживает нас, - проворчала она. - Я бы не хотела, чтобы Маэве доложили, что я плохо играю. Она указала на одно место на сцене:

- Там. Встань там и прекрати разговаривать, ты, несносный мерзавец.

Он тихо рассмеялся и двинулся к тому месту.

Она сглотнула, когда скользнула на гладкую скамью и откинула крышку, открывая блестящие белые и чёрные клавиши под ней. Она поставила ноги на педали, но не сделала ни одного движения к клавишам.

- Я не играла с тех пор, как погибла Нехемия, - произнесла она, эти слова дались ей тяжело.

- Мы можем вернуться сюда в другой день, если ты захочешь.

Мягкое, разумное предложение. Его серебристые волосы мерцали в тусклом свете свечи.

- Другого дня может и не быть. И я бы сказала, что моя жизнь, на самом деле, будет очень печальной, если я больше никогда не сыграю.

Он кивнул и скрестил руки. Молчаливый приказ.

Она взглянула на клавиши и медленно поставила руки на слоновую кость. Клавиши были гладкими и холодными, и ждущими – пробуждения мощи звука и радости.

- Мне нужно разогреться, - выпалила она и вступила, не говоря больше ни слова, играя так мягко, как только могла.