Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII - Стефан Кларк

Почти в каждом доме появились заведения с интригующими названиями: U Enfer («Ад»), Le Ciel («Небо»), La Truie qui Chante («Поющая свинья») и Cabaret des Assassins («Кабаре убийц»), интерьер которого был украшен фотографиями

настоящих преступников. И очень скоро эта сумасшедшая ночная жизнь привлекла внимание богатеньких любителей «клубнички», так что к началу 1880-х годов, со слов Рено и Шато, «высшее общество и demi-monde[266] [кокотки и их клиенты], буржуа и все остальные встретились на Монмартре в поисках веселья».

Берти и высокопоставленные господа в шелковых галстуках поднимались на холм в сопровождении телохранителей. Полицейские, которые прежде присматривали за английским принцем на случай, если он вздумает свергнуть республиканский режим, теперь выступали в качестве его неофициальных проводников по закоулкам парижского дна. Охрана была жизненно необходима для тех, кто отправлялся на «трущобные прогулки» с дорогими часами в кармане и тростью с золотым набалдашником. Рено и Шато свидетельствуют, что таверна «Мулен де ла Галетт»[267], запечатленная в 1876 году Ренуаром и Ван Гогом в 1886 году, была «самым посещаемым заведением, где подавали только танцы и выпивку, и кто знает, сколько мимолетных браков, когда быстро сходятся и так же быстро расходятся, было заключено в перерыве между двумя кадрилями в этой духоте и давке». Одним словом, шикарному парижанину было небезопасно соваться сюда без охраны.

Берти был замечен и в «Ша Нуар» («Черный кот») – ночном клубе, открытом в 1881 году на бульваре Рошешуар, у подножия Монмартра, с первоначальной целью, по словам Рено и Шато, «поить дешевым вином поэтов и художников». Декорации задумывались в художественно-историческом стиле, но получилось нечто более похожее на антикварный магазин или музей с чучелами птиц и непристойными ню на фоне витражей с религиозной тематикой. Чтобы сохранить эту иконоборческую атмосферу, вышибала, одетый в золотой костюм, отпугивал «подлых священников и солдат». Владелец клуба Родольф Салис основал и художественное движение, Les Incohérents («Отвязные») – подходящее название для группы художников и писателей, одурманенных абсентом.

Впрочем, Салис был прирожденным коммерсантом и быстренько превратил «Черного кота» в место, где «дворяне, буржуа и простолюдины могли распивать любимый абсент Виктора Гюго из золотых кубков». Вскоре джентльмены вроде Берти уже подъезжали к кабачку в конных экипажах, чаще всего в сопровождении телохранителя и дамы, которую подцепили в театре или в кафе на бульварах. Они проплывали мимо вышибалы и протискивались в дымную берлогу, где под аккомпанемент дребезжащего пианино бузили осипшие художники, не выпускавшие сигарету изо рта, со своими натурщицами. Нарядных клиентов, среди которых были по большей части принцы и заезжие главы государств, встречал сам Родольф Салис, демонстрируя, по описанию Рено и Шато, «почтение, не совсем лишенное дерзости». Говорят, однажды Салис, приветствуя Берти, поинтересовался здоровьем королевы Виктории: Et cette maman? («А как там маменька?»)

Певички на сцене проявляли непочтительность, встречая знатных новичков репликами вроде «Когда ты вышел из тюрьмы?» или «Где та шлюха, с которой ты был вчера?». Берти и сам стал мишенью этих шуток в «Черном коте». Как-то ночью, когда его усадили за лучший столик, танцовщица бросила со сцены: «Посмотрите на него. Вылитый принц Уэльский». По-французски это звучало более грубо: On dirait le Prince de Galles tout pissé', в буквальном смысле: «Так похож, уписаться можно». Хотя Берти наверняка понравился этот знак внимания, свидетельствующий о том, что его здесь принимают за своего, так же как и во дворцах и лучших ресторанах Парижа.

Песни, что исполнялись в таких местах, были куда более смелыми, чем фарсы и двусмысленности, звучавшие в водевилях и опереттах. Певцы Монмартра рассказывали правдивые истории из жизни парижского дна. Один из самых популярных исполнителей, Аристид Брюан, чьи красный шарф и широкополую шляпу прославила афиша Тулуз-Лотрека, написанная специально для его шоу, сочинил песню о реальной уличной проститутке по имени Нини Собачья Шкура[268], «милой, доброй» девушке, которая промышляла в поисках клиентов вокруг Бастилии «с искрой любви в мышиных глазках». Другая песня Брюана начиналась плачем о том, что в Париже стало невозможно найти проститутку, которая бы не превратилась в un débris (развалину) из-за своей тяжелой работы. Осталось лишь одно райское местечко, продолжал он, это Булонский лес, где «даже королевские пташки» охотятся на «старых богатых козлов». Берти, возможно, и не оценил эту шутку.

Одной из любимых моделей Тулуз-Лотрека была танцовщица канкана Ля Гулю. Сохранилась подробная запись об ее встрече с Берти. Она была одной из очень многих девушек, которых нелегкая судьба привела на площадь Пигаль. Урожденная Луиза Вебер, она росла в предместье Парижа, где ее воспитывала старшая сестра, прачка. Юная Луиза впервые стала героиней скандала в двенадцатилетнем возрасте, когда принимала причастие, одетая в пачку и балетные туфли. В пятнадцать лет она ушла из дому и стала жить со своим парнем, солдатом. Затем перешла к богатому любовнику, имевшему дом возле Триумфальной арки. Вскоре девушка бросила его (или оказалась брошенной) и стала зарабатывать на жизнь, танцуя в кабаре, позируя художникам и фотографам, работавшим в стиле ню. Тулуз-Лотрек изобразил Ля Гулю у входа в «Мулен Руж» в платье с вырезом до пупа. Ренуар выбрал более романтичный образ для своей картины «Танец в городе», изобразив Ля Гулю в объятиях джентльмена в белых перчатках.

На фотографиях она чаще всего совсем без одежды, в одних чулках, прозрачных панталонах или – странная фантазия фетишиста – в неком подобии древнеримского шлема. Зарабатывать деньги на порнографических фотографиях было обычным делом для танцовщиц канкана, которые и по месту основной работы позировали фотографам в момент исполнения шпагата, рекламируя свою сексуальную раскрепощенность.

Танцовщицы канкана были призваны chaufferies messieurs – распалять мужчин. И Ля Гулю была мастерицей в этом деле. Как современные футболисты, она переходила от одного работодателя к другому, постоянно повышая расценки на свои услуги, и, наконец, стала самой высокооплачиваемой танцовщицей, оставаясь главной звездой «Мулен Руж» на протяжении шести лет подряд. Она получила свое прозвище (которое означает что-то вроде «обжоры») за то, что во время танца выпрыгивала в первые ряды, выхватывала у мужчин бокалы с вином и залпом их осушала. Но коньком Ля Гулю был другой трюк, приводивший в восторг ее поклонников-мужчин: взмахивая ногой прямо у них над головой, танцовщица сбивала с них шляпы. Поскольку ее наряд обычно состоял из юбки в пышных оборках, свободных панталон и чулок до колена, открывавших голые бедра, – и это в то время, когда женщинам было непозволительно показывать ничего из того, что находилось ниже талии, за исключением обуви, – нетрудно представить, какой эффект это производило на разогретых зрителей, в том числе Берти.