Африканский Кожаный чулок - Карл Фалькенгорст

Действительно, луна вдруг выплыла из-за темных гор и разом залила ярким светом все окрестности. Громадный ствол прибило к берегу, и теперь он мерно покачивался на волнах прибоя, то подплывая ближе, то снова удаляясь немного от берега.

— Увидишь, он пробьет себе дорогу и завтра утром будет лежать на берегу, пока сильным волнением снова не унесет его куда-нибудь!

И в самом деле, старый ствол пробил себе дорогу и теперь лежал уже в более спокойной воде, шагах в десяти от берега, где уже было сравнительно мелко.

Вдруг внимание обоих арабов было отвлечено от старого ствола раздавшимся вблизи их окриком совы.

Солиман прислушался.

— Что это? Неужели здесь в самом деле водятся совы или же этот парень не забыл еще наш условный сигнал? — И не долго думая, старик ответил таким же подражанием крику совы.

Вслед за тем послышался опять такой же крик, и слева от того места, где они сидели, раздался плеск, как будто кто-то шел по воде, а минуту спустя вынырнула из тростников какая-то темная фигура.

То был Фераджи, расставшийся на этот раз со своей форменной одеждой ввиду того, что яркие белые полосы его рубашки были слишком заметны в темноте, а в костюме негра его трудно было узнать.

— Нелегко было незаметно улизнуть оттуда сегодня, — проговорил он, запыхавшись, — да и путь неблизкий!

— Как видно, люди Мудимы уже не так беспечны, как раньше, — проговорил Солиман. — Я видел тэмбе Лугери; честь и слава строителю этой крепости. Как видно, комендант ее — парень смышленый. Он не забрал всех своих людей с собой на свадьбу, а оставил там гарнизон, с которым не так-то легко справиться. При таких условиях можно спокойно пировать в этом орлином гнезде. Но ты молчишь, Фераджи! Ведь тебе надо непременно вернуться туда еще до восхода солнца — времени остается не так много! Говори же, что ты хотел рассказать мне?

— Радуйся, Солиман! — начал Фераджи, с легким оттенком насмешки в голосе. — Как великий воитель, ты, конечно, будешь рад померяться со смелым и сильным врагом. Симба остается здесь в долинах Вавенди и будет строить здесь, на берегу, свой собственный тэмбе!

— Черт бы его побрал! — гневно воскликнул Солиман.

— Мало того, — продолжал Фераджи, — знай, что сегодня мы там справляли двойное торжество. Самая свадьба Лугери чуть не стала делом второстепенной важности из-за другого торжества. Туда собралось немало воинов из племени Мудимы, и, когда настал вечер, все они уселись вокруг большого костра. Под балдахином поместились друг подле друга Мудима и Симба. Ну, а затем ты сам, конечно, знаешь, что именно должно было произойти. Зарезали курицу и, вынув из нее только печенку, поджарили последнюю на огне.

Когда печенка уже изжарилась, подошел старейший из воинов и стал размахивать острым большим ножом. Тогда Мудима, сидевший в полном одеянии вождя, сбросил свой плащ из шкуры леопарда, скрывавший ему спину и плечи, а также отчасти и грудь. Симба также расстегнул свой пиджак и ворот рубашки и обнажил свою грудь. Затем подошел другой воин с небольшой чашкой, после чего старейший, воин приблизился к Мудиме и сделал ему ножом надрез на груди, причем капли крови закапали в чашку, которую другой воин тотчас же поспешил подставить. Теперь настала очередь Симбы.

Если бы тебе, Солиман, пришлось держать твой нож так близко к груди Симбы, ты, конечно, вонзил бы его глубже, чтобы взглянуть на кровь из сердца твоего врага. Вот что я при этом подумал! Но старый воин осторожно сделал необходимый по обычаю надрез, и кровь Симбы закапала в другую маленькую чашку. Затем принесли жареную куриную печенку и два других воина подошли и возложили на головы Мудимы и Симбы два скрещенные широкие копья. Тогда Симба обмакнул свой кусок печенки в крови Мудимы, Мудима свой — в крови Симбы, — и оба они съели эту печенку в то время, как тот нож, которым им надрезали груди, оттачивали о другой нож. И в то же время один из воинов громко произносил проклятье тому, кто нарушит данную клятву или обет: «Горе! Горе тому из вас, кто нарушит этот заключенный сегодня братский союз. Горе! Горе ему! Лев да встанет ему поперек пути и да растерзает и сожрет его!

Змея да подползет к ложу его и да отравит его своим ядом! Пусть пища его станет горечью! Пусть, покинутый всеми, родными и друзьями, бродит он одиноко по свету! Пусть ружье его обратится против него и путь разорвется в его руке! Пусть пламя пожрет его дом и двор!»

— Что ты пустое болтаешь, Фераджи! — окликнул его Солиман. — Точно все мы не знаем этого!

— И пока тот выкликал все эти проклятья, остальные палили из ружей, а женщины выли и кричали, Симба же и Мудима с этого момента побратались.

Этим и окончилось торжество! А как ты полагаешь, Солиман, способен ли Симба когда-либо нарушить свою клятву? Я готов поручиться, что он будет более верным слугой и другом для Мудимы, чем раб твой Лео!

— Лео? А ты откуда знаешь его? Что известно тебе о нем?

— Что мне известно? Спроси лучше у Симбы» как ему дорог этот человек. Ведь Симба хотел гнаться за тобой, чтобы ты отдал ему этого невольника.

— Как! Разве Симбе известно, что Лео теперь в Удшидши? — спросил Солиман дрогнувшим голосом.

— Солиман, — со злобной насмешкой выговорил Фераджи, — пороть своих рабов ты можешь, но знай, что одним хлыстом нельзя управиться с людьми: надо, кроме того, еще зорко присматривать за своими рабами. А ты — слепой рабовладелец! Да! Ха, ха, ха, ха! Ведь они у тебя же на глазах разговаривали между собой. Этот Сузи, слуга Симбы, и твой старший раб Лео. Да, у тебя на глаза, под самым твоим носом, в садах Удшидши!

— Проклятый! Уж он поплатится у меня за это! — злобно прошипел Солиман.

— Ты видишь, Солиман, что Фераджи чего-нибудь да стоит; у него острый слух! Он все слышит, все знает. Я уверен, что ты теперь не отпустишь меня обратно к моему господину, а увезешь с собой на своей ладье!

И Фераджи подробно рассказал Солиману весь подслушанный им сегодня разговор, а под конец добавил:

— Всем нам приказано следить за «Змеей», и тот, кто первый увидит ее и первый донесет о том Симбе, получит от него крупный подарок, целую кучу стеклянных бус. Не пойти ли мне к нему, Солиман, и не сказать ли ему, что «Змея» здесь? Быть может, ты теперь желаешь побеседовать со славным и могучим Симбой?

Солиман молчал, очевидно, обдумывая свой план. Как Осман, так и Фераджи поняли это, и никто из них не посмел тревожить его. Спустя немного времени старый араб проговорил:

— Фераджи, ты теперь молчи! Мы должны немедленно вернуться в Удшидши. Когда придет время, я напишу Симбе, что готов продать ему того невольника, который так стремится к нему. А тем временем, как он уйдет в Удшидши, чтобы покончить со мной это дело, мы будем иметь возможность беспрепятственно хозяйничать здесь. Ты же пока оставайся здесь, у Симбы, прислушивайся ко всему, замечай все, что говорится и делается, а когда опять увидишь «Змею», то приходи скорее на это самое место! Относительно вознаграждения тебе беспокоиться нечего; с сегодняшнего дня ты числишься у меня на службе, а ты знаешь, что Солиман всегда держит слово! Пойдем, Осман, — обратился он к своему племяннику, не обращая более никакого внимания на Фераджи, — пойдем, нам надобно как можно скорее вернуться в Удшидши!