Жизнеописание Парацельса или Теофраста фон Гогенгейма (1493–1541) - Анна М. Стоддарт

Сделанные им выводы формируют этику Христианского гуманизма. Близкие взаимоотношения в братстве детей Божьих должны возникать от упорядоченной человеческой природы, от людской осведомлённости и от осознания несказанной ценности души в каждом из его членов. Этот мир с неисчислимым множеством форм и потенциальных возможностей является, в своей целостности и взаимозависимости, проявлением законов Бога: это значит, что природа есть истинный помощник и друг болеющих и немощных – будь они богаты или бедны. Природа с её чудесными явлениями в поле, где сеятель вверяет зерно возделанной земле, нимало не думая о том, каким образом произойдёт то, что он ожидает получить; спокойствие горных вершин, на склонах которых умирают старые деревья, а на их месте вырастают новые; шелест деревьев в роще и непроходимые заросли подлеска; озеро, в водах которого солнце, играя, рождает блики, подобные драгоценным жемчугам, – повсюду, где бы ни проявлялось бескомпромиссное единоборство плевел и пшеничных зёрен с его взлётами и падениями – всё, всё это живая природа. Парацельс запечатлел её в рисунках и образных выражениях, в аллегориях и притчах. Каждый годовой цикл, наступление года и его уход, весеннюю пору, когда мощные вибрации зачинают новые ритмы, лето, когда молодая жизнь постигает смысл зёрен и плевел, а время способствует ей в плодоношении, осень, когда всё исполнено и всё утомлено, и жизнь увядает. Как часто уподоблял он свои странствия осени, свою жизнь её полнозрелости, хранящей в себе запас для новой жизни».

Я привела пространную цитату д-ра Штрунца, потому что среди крупных немецких учёных-парацельсоведов он обладает, пожалуй, наиболее глубоким пониманием личности Гогенгейма, личности, в которой бесхитростность сочетается с гениальностью, с героической преданностью истине, с незамутнённым видением, с нравственной силой, пребывающей в общении с Богом.

Как христианин, он был согласен с учением Иисуса Христа. Его современники протестанты предпринимали попытки приписать его к своей партии, а католики – объявить его католиком. Мне же представляется, что, хотя он и отвергал оковы устаревшей, исторически сложившейся церковности, он также выражал несогласие с ограничительными нововведениями протестантизма. Он занимал независимую позицию по отношению к обеим сторонам и искал водительства у одного лишь Иисуса Христа.

«Всякий фигляр, – писал он, – свою булаву хвалит; кто на стороне Папы, тот за подушечку[245]; кто на стороне Цвингли, тот за пустоту[246]; кто на стороне Лютера, тот за водный орган[247]».

Профессор Зудхофф и профессор Шуберт придерживаются того мнения, что вначале, по возвращении из своих первых странствий, полный новых для него знаний и познавший новые способы врачевания, которые он считал должным нести людям, он находил большую готовность воспринимать его взгляды среди реформаторов, чем среди католиков, и что широта взглядов первых располагала его к пониманию их доктрин, тем более, что, изучая Библию, он видел отход католичества и в плане священничества, и в плане доктрины от учения Христа о Царстве Божием. Оба автора определяют, что период его расположения к протестантизму длился примерно до 1531 года, но теперь стало известно, что он исполнял проповедническую миссию в Швейцарии в течение следующих трёх лет, и эта деятельность возбудила жестокие гонения по отношению к нему со стороны священнослужителей. Однако он, и это очевидно, начал всё более и более отдаляться от обеих партий и убедился в том, что чистая и неосквернённая религия заключается в ежедневном следовании Богу, а не Папе, не Священнику и не Пресвитерии[248]. Нам известно, что Парацельс никогда официально не отделял себя от Католической церкви и был похоронен как член её общины. Но тот факт, что он сохранял за собой право иметь своё мнение в вопросах духовного плана, отрицать невозможно. Его сочинения содержали много справедливой критики священничества в обеих партиях и большие опасения в отношении новоявленных догм реформаторов. После 1531 года он, по-видимому, продвинулся намного дальше, чем в предыдущий период, в своих богословских суждениях, поскольку, начиная с этого времени, всецело отдался вопросам доктрины, веры и таинств.

Без сомнения, разногласия, вспыхнувшие в тридцатые годы между лютеранами и цвинглианцами, в значительной степени изменили его мнение и о тех, и о других и привели к умозаключению, что, поскольку такие распри вредят наступлению Царства Божия, ни Папа, ни Лютер, ни Цвингли не осознали сущности учения Христа. В этих разногласиях он видел одну лишь нетерпимость одного вождя к доктрине другого, одно лишь отсутствие духовного единения, одну лишь враждебность, доходящую до личной ненависти, которая проявлялась в тривиальных конфликтах. Более того, он стал называть лютеран и цвинглианцев «сектами, набросившими на себя евангельские покровы», и обвинял их в том, что они вырывали слова Христа из Его замысла и примешивали их к суждениям, необходимым им по их замыслу. В одном из своих позднейших трактатов „Sermo in Similitudinis"[249] он писал:

«В конце концов, будь они папистами, лютеранами, баптистами, цвинглианцами – все они готовы упиваться славой своего триумфа как исключительные обладатели Святого Духа и единственные безгрешные, кому доверено толкование Евангелия; при этом каждый вопит: «Я есть праведник, право за мной, Я несу слово Божие, Христос и Его слова есть то, что Я говорю вам, все за мной, Я тот, кто даёт вам Евангелие». Но ведь как раз в этом и состоял грех фарисеев. Грех пред Духом Святым говорить: Папа, Лютер, Цвингли и проч. есть Слово Господне, или произносить пред нами речи от Христа, или объявлять себя представителями Христа, Его пророками, Его апостолами; тот, кто одобряет и почитает их речи, грешит против Святого Духа. Ты не слышишь то, что говорит Христос, а только то, что говорят они».

Его обличающие высказывания, напоминающие своим неистовством инвективы иудейских пророков, были направлены против синодов, церковных соборов, синагог и церковных собраний, против монашеских орденов, против суеверий, паломничества, обрядов, всевозможного лицемерного оккультизма так называемой святости. «Богу нужно от нас наше сердце, – говорит он в трактате о «Невидимых Болезнях», – а не обряды, ибо с ними исчезает вера в Него». «Если мы ищем Бога, мы должны продвигаться по этому пути, поскольку в Церкви мы Его не найдём».

Он занимает прочную позицию, опираясь на жизнь и учение нашего Господа, ибо исключительно в них заложен фундамент нашего вероучения:

«Там, в Вечной Жизни, возвещённой Евангелием и Священным Писанием, мы обретаем всё, в чём нуждаемся: никакие слова для этого не нужны».

«Только в Христе спасение, и в какой мере мы верим в Него, в той же мере мы будем спасены. Для этого не нужны никакие поклонения святым, никакие идолы, рождённые нашим воображением. Веры в