Грабеж – дело тонкое - Вячеслав Денисов

– А Виктория, по-вашему, это не кормовая культура?

Мы разговаривали еще около получаса. Я совсем забыл о своих первых размышлениях, тех, что посетили меня в первые минуты присутствия на палубе. Сейчас, когда опасность была позади, я сидел и наслаждался лепетом этой юной девочки, которой, оказывается, двадцать лет. Мои первые впечатления, основанные на неверном представлении о ее возрасте, и те речи, которые она вела, окончательно убедили меня в том, что это лучший спутник в дальней дороге, который у меня был за последние несколько лет. В основном мне сопутствовали в делах сумасшедшие, озабоченные наживой, не понимающие разницы между удовольствием иметь деньги и удовольствием от осуществления планов их зарабатывания, пьяницы, готовые продать душу за стакан водки в похмельное утро, или проститутки. Вся эта свора отребья, с которой я постоянно вынужден сталкиваться в своей жизни, доводила меня до исступления, и самой лучшей компенсацией за мое долготерпение были именно минуты одиночества. Такие, как те, первые, когда я ступил на палубу парохода, везущего меня в будущее. Нет наслаждения лучше, чем упиваться собственной победой, держа через плечо сумку с призовыми. Но такие чувства жили во мне полчаса назад, до того мгновения, когда я, стараясь разминуться в проходе с девушкой, приобнял ее рукой за талию. Эти тридцать минут показали мне, что есть еще большее наслаждение, чем упиваться своим успехом в одиночку. Есть ОНА, эта милая девочка, лечащая мне голову без всякого анальгина одними лишь словами.

Я попросил у бармена отдать мне початую бутылку текилы, оставил на стойке пятьдесят долларов, и мы с Викой спустились еще ниже. Теперь под нами был лишь едва различимый в тишине шум моторного отделения и никого вокруг. Все нормальные люди, которым за полчаса еще не осточертел вид ряби на волнах, стояли на палубе и рассматривали грязные берега прибрежной терновской зоны. Мы же, вдвоем, сидели в кают-компании, и о море нам напоминали лишь солнечные блики в иллюминаторах.

Я совсем забыл и о своих деньгах, что валялись под моими ногами в сумке, и о том, сколько времени прошло с того момента, как пароход отчалил от пристани. Может, час, может, два, может – десять минут. Какая разница? Я упивался болтовней этой девушки, и мне начинало казаться, что до своего жениха, озабоченного строительным образованием, она уже не доедет...

– Чем ты хочешь, чтобы я с тобой поделился? – спрашиваю я, глядя в ее зеленые глаза. – Своими мерками счастья? Его нет, Виктюша. Можно, я буду так тебя называть?

– Называй меня, как хо... Хорошо, пусть будет так. Мне нравится.

Кажется, она была все-таки слегка пьяна. Однако не скажу, что при этом она много пила. Мне показалось, что после налитой ей барменом порции она лишь раз прикоснулась губами к бокалу. Она не привыкла к текиле, поэтому и путалась в речи. Но между путаницей в произношении и путаницей в мыслях большая разница. Я встречал людей, которые после второго стакана водки совершенно четким языком несли такую ахинею, что хотелось встать и разбить о голову этого собеседника бутылку. Тут же было все наоборот – легкая несвязность в речи при абсолютно ясной голове. Ее лицо покрылось чудесным румянцем, и это было столь вызывающе, что мне захотелось притянуть ее к себе и взять силой. Впрочем, это так называется, «взять силой». На самом деле я знаю точно, что эта сила доставила бы ей удовольствие, не сравнимое ни с чем. Девочка понимает, что делает, раз пришла со мной сюда, в помещение, где есть лишь мы да этот, едва слышимый гул двигателей...

– Ты счастлива в сексе? – спрашиваю я совершенно неожиданно даже для самого себя. Наверное, мои ощущения были столь сильны, что им перестало хватать места внутри.

Она перестала водить пальцем по кромке бокала и подняла на меня зелень своих глаз.

– Я счастлива в сексе, после которого есть будущее. Нельзя быть счастливым в сексе, если во время него думаешь о том, что после, переводя дыхание, придется курить одну сигарету на двоих из-за недостатка средств.

В какое-то мгновение мне показалось, что я беседую сам с собой. Я задавал ей вопросы, а она выдавала мне ответы, которые я держал в своей голове. Еще ни разу она не произнесла того, с чем мне трудно было бы согласиться. Неужели в этом мире есть еще один, такой же, как я, человек, смотрящий на происходящее вокруг моими глазами?

– Что же, по-твоему, должно ожидать тебя рядом, чтобы ты любила мужчину, думая лишь о том, что все остальное не имеет никакого значения?

– Весь мир. Ну, или его половина. – Она дотянулась до рифленой бутылки, наклонила ее и наполовину заполнила мой стакан. – Тебе хорошо, я вижу это. Поэтому ты можешь пить, думая лишь об этом. Все остальное не имеет для тебя никакого значения. Вот это я и называю своим счастьем. Делать что-то, не думая об остальном.

Стакан был наполнен ею, поэтому я выпил его до дна, думая только о ней. По всей видимости, наши мнения слегка разошлись. Совсем недавно я хотел выпить, потому что ничто иное меня не заботило. И что? Сейчас я пью, не получая от спиртного должного эффекта, и не переставая думаю об этой девчонке. Значит, дело не в спиртном? Дело в ней?

– Чем ты занимаешься?

Как ей ответить на этот вопрос? Чем я занимаюсь? Я граблю недоумков, отнимая у них то, что нужно им, но мне нужнее. Иногда случается убивать, но это никогда не является моей целью. Я веду войну за деньги, находя для этого полигоны на территории всей страны. Меня забавляет это, возбуждает и волнует. Только это. Все остальное не имеет смысла. Кажется, текила забралась мне под шкуру и теперь начинает изнутри выщипывать волоски...

– Я живу своей жизнью. – Пытаюсь найти общий ответ и понимаю, что не получается. – Зарабатываю столько, чтобы потом, сидя рядом с красивой женщиной, думать лишь о ней и ни о чем больше.

Да, совершенно определенно, я захмелел. Только теперь, в отличие от терновских будней, я себя не останавливаю. Нет опасности, которая висела бы надо мной, ушел риск.

– Ты новосибирец?

Я сам не знаю, кто я такой. Вчера – новосибирец, сегодня – терновец. Завтра я опять стану жителем столицы Сибири. Я так и отвечаю ей. И она понимает меня, говоря, что нет смысла толковать о чем-то вечном, если ничего вечного нет.

– Хочешь спуститься в машинное отделение? Я знаю одно местечко, где нас никто не найдет. И там ты можешь быть свободной. Такой свободной, какой никогда не была до этого.

– А с чем я проснусь поутру?

Я секунду мешкаю, размышляя. Скромные, субтильные крошки так себя не ведут. Они лучше умрут от голода и холода, нежели позволят первому встречному пролезть ужом под их юбку. Шлюхи, те сразу называют цену. А эта, ничуть не смутившись, спрашивает меня о том, что я могу ей дать. Причем она не милостыню просит и не подачку. Она просит весь мир, ну или его половину. Черт... Смогу ли я дать ей хотя бы четверть его? То, что у меня в сумке, составляет лишь ничтожную его часть. Чего же я смущаюсь? Это тоже часть мира. Но почему же я мешкаю и смущаюсь? Потому что знаю – еще пару часов назад я остановился бы на том, что охладил на ее теле свой пыл. Сейчас же размышляю о том, хватит ли ей той части мира, что лежит в моей сумке. А она при этом не знает, кто я и что имею.

– Ты не хочешь освежиться?

Она послушно кивает головой, и это меня взбадривает. Нужно подняться на палубу, подышать речным воздухом и еще раз все взвесить. Последняя мысль, что пришла мне в голову, настолько же сумасшедшая, насколько резонная. Теперь, чтобы почувствовать успех последний и решающий, мне уже мало будет передать ее едва остывшее от ласк тело в руки несостоятельного женишка. Я хочу владеть ею полностью. Наверное, во мне колобродит усталость последних лет. Когда у человека достаточно денег для того, чтобы о них не думать, и опасность не вызывает никаких чувств, кроме усталости, это означает, что пора на покой. Пусть временный, словно перемена между школьными уроками, но покой.

– Ты была хоть раз в Новосибирске?

– Нет, – отвечает она и рукой забрасывает волосы за спину. При этом они касаются моего лица, и я чувствую запах ее шампуня. – Но, если мы не налетим на айсберг, скоро побываю. Почему ты спросил?

– Я хочу забрать тебя с собой.

– Вот как. – Она смеется. – В качестве кого?

– В качестве своей половины. Половины того мира, которого тебе и мне вполне достаточно для счастья. Знаешь, я тоже не максималист.

Неловкое движение в такт качанию корпуса судна – я едва успеваю подхватить рукой вываливающийся из-за пояса пистолет. Оружия она не заметила, однако ее взгляд слегка напрягся.

– Я хочу выпить.

– Но мы же только что закончили это делать? – удивляюсь я.

– А я хочу продолжить, – упрямо заявляет она.

Мы снова спускаемся в душную кают-компанию, в которой уже сидят несколько людей. Сообщив, что ей нужно сходить в комнату для девочек, она исчезает на десять минут, а потом снова появляется и садится рядом. Едва дождавшись, пока я наполню бокалы, она наклоняется к столу и тихо спрашивает: