Песнь огня - Розария Мунда

Опустив хвост в снег, Пэллор протащил его за собой до самого каменного выступа, где ждали Энни и Аэла, оставляя за собой след в снегу. Теперь мы все вместе отправились пешком по этому следу. Пэллор, зарываясь в снег, сбрасывал его с тропинки, паника, которую мы оба испытывали из-за ухудшающегося состояния Энни и Аэлы, придавала нам сил. Но даже по расчищенной тропе им было тяжело идти, и Энни с Аэлой начинали останавливаться все чаще и чаще, чтобы отдышаться, стоя по колено в снегу.

Крылья Аэлы оставляли кровавые полосы на белом снежном покрывале, которые Пэллор тщательно заметал хвостом.

– Мы почти пришли.

– Ты имеешь в виду, мы почти добрались до лестницы, – слабо поправила меня Энни, – по которой нам нужно взобраться.

Ступени были крутые, но хорошо защищены от ветра, они были так глубоко врезаны в скалу, что больше напоминали неглубокий туннель, петляющий сквозь известняковые стены. Ступени были предназначены для лошадей; драконам придется ползти на брюхе, и нам крупно повезло, что они аврелианцы, потому что дракон-грозовик здесь бы не прошел. Я поплотнее прикрепил связанные крылья Аэлы к ее боку, и Пэллор принялся подталкивать ее вперед, когда мы начали подъем.

– Не могу поверить, что твоя семья каждый год карабкалась на эту гору, – задыхаясь, пробормотала Энни.

– Я могу тебя понести.

– Ты не понесешь, – отрезала Энни.

Но к середине дня, на полпути наверх, ее ноги подогнулись, и я взвалил ее на спину.

– По правде говоря, у них были паланкины.

Ее голос едва слышно звучал у меня в ухе:

– О, значит, такие люди, как я, носили таких, как ты?

Я поправил ее ноги так, чтобы они плотнее сжимали мою талию.

– Да.

– Расскажи мне о своем доме.

Мой дом? По правде говоря, я боялся снова увидеть его, потому что помнил его очень красивым, но еще больше меня пугала мысль о том, чтобы показать его Энни. Я все время представлял, что найду его либо сгоревшим дотла, или, что еще хуже, в отличном состоянии, и Энни будет в ужасе смотреть на него. И она была бы права. Это здесь ты жил, пока мы голодали?

– Он до неприличия огромен, – очертя голову, бросился я рассказывать. – Целая комната только для фарфора. Люстры с кристаллами размером с твой кулак. Стены увешаны волчьими головами…

– Ты шутишь.

– Нет, мы охотились на них. Оказывали услугу местному крестьянству.

– О, я понимаю. Спасибо, вы очень добры.

Мне пришло в голову, не бредим ли мы оба. Энни тихо напевала мне в плечо. Она так долго не шевелилась, что я подумал, что она заснула. В конце концов, все, что я чувствовал, – это жгучая боль в икрах и паника Пэллора. Она начала переливаться в меня с такой скоростью, что я уже не пытался ее контролировать. Хвост Аэлы бессильно волочился по лестнице; когда она замедляла ход, Пэллор нежно покусывал ее за задние ноги, и она ковыляла дальше. Пока наконец у нее не осталось сил.

– Энни?

Энни заворочалась и ответила на мой молчаливый вопрос:

– Ей нужно отдохнуть.

Я дал Аэле отдохнуть полчаса, затем Пэллор снова заставил ее подняться.

Прежде чем отправиться вверх по лестнице, мы наполнили наши фляги талым снегом, и я щедро поделился водой с Пэллором. Аэла допила остатки. Пэллор настойчиво подгонял ее на последних поворотах к свету, все ярче разливавшемуся в конце туннеля, и вот наконец мы выбрались на край обрыва, ощутив резкий запах соли.

Внизу раскинулось Северное море. Серебристую воду позолотили лучи заходящего солнца; нити облаков ласкали поверхность утеса, преломляя яркий свет. На востоке лесом карстовых колонн ощетинились Башни Моряка; стая пеликанов неподалеку от нас парила над вздымающимися волнами.

– Видите? Мы добрались, мы здесь! – воскликнул я. – Фархолл как раз за…

Обернувшись, я увидел Аэлу, рухнувшую на ступеньки, ее глаза были закрыты, она едва дышала. Ее крылья слабо колыхались на ветру. Веревки, которыми я их перевязал, лопнули.

– Энни?

Но она тоже отключилась.

Я опустил Энни на землю рядом с ее драконом и сказал Пэллору:

– Подожди с ними здесь. – Пэллор впился когтями в каменную поверхность и, фыркая, пристально смотрел на меня, словно говоря: Поторопись.

Я со всех ног бросился вверх по тропинке. Соленый бриз наполнял мои легкие, прибой, разбивающийся далеко внизу, барабанил в уши. Солнце погружалось в волны, небо полыхало огнем, когда наконец стена утеса слева от меня закончилась и передо мной открылось зеленое пастбище, защищенное со всех сторон заснеженными уступами.

На дальнем краю пастбища, с видом на Северное море, располагался Фархолл.

Я прерывисто дышал, поднимаясь по подъездной дорожке, убеждаясь, что здесь все было именно так, как я помнил: сады, виноградник, ручей, черной лентой петлявший сквозь зеленые заросли. Большой дом, построенный, чтобы противостоять ветрам, с толстыми каменными стенами и узкими окнами, защищающими от долгой зимней стужи. Его крыша, открытая всем ветрам, поросла мхом, напоминая второй сад. По меркам Летнего дворца Небесных Рыб, или Большого дворца в столице, или даже Неархолла в Среднем нагорье этот дом выглядел довольно скромно.

Но для меня он выглядел как родной дом.

Щели в стенах недавно замазали, а лианы, уцепившиеся за окна, явно остались здесь всего лишь с прошлого сезона, но ставни были закрыты. Похоже, Дора приобрела этот особняк, но здесь никто не жил. Я не стал осматриваться, а помчался мимо особняка к флигелю смотрителя, притулившемуся у ближнего каменного уступа, и принялся колотить в дверь:

– Мистер Гарт! Мистер Гарт, пожалуйста, откройте!

Я мог лишь предполагать, что слуга, о котором говорилось в документе Доры, был тот, кого я помнил по детству. И я не знал, обрадуется ли Найджел Гарт младшему сыну Леона. Но я помнил отцовского садовника как человека, который любил драконов больше, чем людей; если он все еще здесь и так же предан драконам, у меня найдутся для него драконы. Из трубы поднимался дым, но мне никто не открывал.

И тут у меня за спиной послышался его голос, на десять лет старше, чем я помнил.

– Медленно повернись, парень, я не люблю незваных гостей.

Я обернулся к нему. Прежде гладкое лицо Найджела Гарта было обветренным и испещренным морщинами, его каштановые волосы посеребрила седина, а его долговязая фигура стала еще более тощей и жилистой. Он наставил на меня арбалет. Но, увидев мое лицо, выпучил глаза от удивления.

Я не расслышал, что он сказал, потому что внезапно меня накрыло серым вихрем.

Огромные лапы уперлись мне в грудь, серая морда уставилась на меня затуманенными глазами, а затем Аргос,