Наследник для дикаря - Кира Шарм

Где моя податливая малышка, которая так жарко откликалась на каждое прикосновение?

– Лиля?

Обхватываю за плечо. Снова заставляю посмотреть мне в глаза.

Это что еще за хрень?! Там что? Слезы? С каких херов у моей малышки глаза на мокром месте, мммм?

– Кто обидел? Случилось что-то? Какого черта ты молчишь?

Твою мать. У меня слов не хватает. Слов и терпения!

– Я не могу так , Марат. Понимаешь? Не могу!

И опять эта влага чертова в глазах!

Еще и губы снова прикусывает. Руки заламывает.

Сколько я в жизни слез бабских повидал? Не счесть! Если все вместе собрать, не одно ведро получится. С верхом! Они те еще актрисы! Любят пустить волну!

Но с ней. Черт! С ней впервые меня это трогает! По-настоящему задевает.

– Да что с тобой?

Подхватываю пальцами подбородок, заставляя поднять ко мне лицо.

– Ты ранен, – всхлипывает. – И сильно. Это может быть серьезно! Как я могу наслаждаться и отдаваться тебе, если ни о чем другом не могу думать! Как ты не понимаешь!

– Хм. Наслаждаться, значит?

Нависаю над ее лицом.

Пожираю каждое движение. И этот лихорадочный блеск, вспыхнувший в глазах. И то, как малышка тут же впадает в краску.

Наслаждение она получает.

Твою мать! Мне это слово ее, как бальзам на раны! Лучше всякого бинта и швов! Охренеть. Реально. Сам себя не узнаю. Губы сами по себе расползаются в довольную сытую улыбку. Плотоядную улыбку. Потому что после этих слов я еще сильнее хочу тебя сожрать. Малышка!

– Пожалуйста, Марат. Я тебя прошу. Позволь мне осмотреть и промыть хотя бы твою рану.

– Это что?

Гремлю голосом, а сам волосы ее пальцами перебираю.

– Что ты себе придумала, женщина, а? Наслаждаться, во-первых, здесь я один должен. А твое дело какое? Правильно. Слушаться меня и ублажать. Все. А ты что придумала? Спорить со мной? Решения какие-то принимать? Или условия ставить? Что-то ты быстро страх потеряла. Что? Совсем не боишься уже меня? Думаешь, пара ночей, и я уже в воск превратился? Спущу, что мне перечат? Растеряла страх? Забыла, как шарахалась от одного моего взгляда? Так ничего не изменилось.

– Боюсь, – и снова губу прикусывает. Отводит глаза. Нервы мне, чертовка, совсем режет!.

– Боюсь тебя, Марат, – черт, вот же. Серпом по яйцам!

Боится она, значит. Ладно. Я так ее затрахаю, что бояться у нее сил не останется!

– Но за тебя боюсь еще сильнее. Это же не каприз. Это серьезно.

– Что? Думаешь, я скопычусь и больше камушков тебе никто не подарит, мммм? Не волнуйся за это, Алмаз. Я мужик крепкий. И не такое проходил. А тут вообще. Царапина.

– Не нужны мне твои камни!

Нет. Ну надо же!

Что за девчонка?!

Она еще и голос в моем присутствии повышает!

Мало того!

Дергает руками к шее. Мой. Мой подарок с себя сбрасывает!

Это…. Это уже совсем. За гранью!

– Вот. Забирай. Забирай все и ничего мне больше никогда не дари. Только пожалуйста. Я прошу тебя. Позволь не осмотреть и промыть твою рану. И обещай, что вызовешь врача, если она глубокая. Пожалуйста. Марат! Прошу тебя.

– Хрен с тобой, – рычу сквозь сжатые зубы.

Она вообще хотя бы понимает? Сколько косяков в пару секунд наворотила?

– Пошли в ванную.

И не потому, что я размяк. Ни хрена.

Просто ну как мне с ней вот с такой сейчас сексом заниматься?

Она ж такая напряженная, что хуже бревна. А на кой черт мне нужно бревно в постели, а?

– Марат!

Сдергиваю с себя рубашку.

Черт.

Крови и правда слишком много. Брызгает даже на лицо малышке.

Она всплескивает руками. Даже закрывает ладошками лицо.

Это что, вашу мать? У нее что? Слезы?

– Перестань, Алмаз. Это мелочи. Ну. Чего ты испугалась. Мне и к более серьезным ранам не привыкать. Думаешь, я с таким красивым лицом родился, что ли? Для настоящего мужчины боевые отметины дело привычное. А тут вообще. Царапина. Ну? Чего ты? В обморок , что ли, грохнуться мне здесь решила?

– Н…нет…

Черт. Бледная же, похлеще моей белой рубашки.

Покачнулась. Но руки отодрала от лица.

И смотрит так… Твою мать! Что в сердце похуже этого ножа несчастного, который я пропустил, позволив Хирургу до меня достать, ударяет. Прям насквозь. Черт. Зря я к ней в спальню пришел. Надо было к себе. Или вовсе. Домой не возвращаться.

Домой.

Сердце глухо пропускает удар.

Что для меня раньше дом был? Ни хрена. Просто место. Просто стены.

А теперь понимаю. Знал. Знал ведь, что здесь малышка моя меня ждет. Спешил. Может, впервые за хрен сколько лет и правда про особняк как про дом думать начал.

– Лиля. Это не для твоих, видно, глаз, – криво усмехаюсь.

Черт. Как разрядить? Чтобы этот ужас из ее глаз забрать? Мне гораздо больше по вкусу, когда она эти глаза в экстазе закатывает!

Сказать, что ему досталось намного больше?

Хм… Боюсь, так себе убеждение. Еще на хрен у нее истерика начнется. А что делать с бабскими истериками? Правильно. Хрен его знает. Легче город под себя подмять, чем с этим разобраться!

– Лиля.

Хватаю ее руку. Провожу по своей щеке.

Хрен знает. Захотелось вдруг. Защемило. Как глоток воды сейчас эти ее пальцы.

– Успокойся. Со мной все хорошо. Сдыхать не собираюсь. У меня еще планов много. И на тебя. В том числе. Особенно на тебя!

– Нужно промыть.

Шумно сглатывает.

А малышка молодец.

В себя приходит довольно быстро. Характер, видно, таки есть! Стержень!

А в женщинах стержень редко бывает. Кому знать, как не мне?

– Я сейчас.

Мечется по комнате.

– Где у тебя перекись? Бинты? Марат!

– Успокойся.

Ловлю ее, обхватывая талию.

Кажется, мне таки все в ней нравится. Все. Даже то, как краснеет и бледнеет. Даже вот это. Хотя опять. Голос повышает. Наглый воробушек! Бесстрашный просто!

– Ко мне иди. Вот что мне нужно.

Притягиваю к себе.

Накрываю губами сочные, спелые губы.

Надо же. Чертовка. Дергается. Вырывается еще из моих рук! Головой вертит и губы свои закрыла! Сжала так, что не проникнуть внутрь!

– Ты это прекращай, Лиля, – хрипло шепчу в упрямые губы. Крепко фиксирую ее затылок.

– Ты. Моя. Характер свой забудь!

Хлопает глазами. Даже ротик свой сочный приоткрывает. Черт! Я что? Железный? Провожу пальцами по