Владимир Маслаченко: «Пеле повезло, что он не играл против меня» - Вадим Лейбовский

В выпусках о Спартакиаде народов СССР горные лыжи давали по полной программе. Даже Спартакиаду профсоюзов страны, в ее горнолыжной части, преподнесли с помпезностью едва ль не Кубка мира.

Спасибо председателю Комитета Лапину, который по достоинству оценил этот вид спорта, а самое главное — нашел деньги на организацию горнолыжных трансляций с наших и мировых склонов. Маслаченко регулярно выезжал на крупные международные турниры, прежде всего — па этапы Кубка мира. Он комментировал уже не под картинку. Он теперь хорошо знал предмет: сказалось постоянное общение с ведущими спортсменами и специалистами — он говорил с ними на одном языке.

Он и сам кропотливо осваивал технику горнолыжного катания. Правда, начинал он еще в декабре 1968 года в Приэльбрусье — там на Чегете впервые встал на горные лыжи. Да и поехал вниз. И что характерно — в дубленке: просто горнолыжный стиль одежды в нашем обществе тогда еще только начинал формироваться. Инвентарь в ту пору был чудовищный: лыжи «Львов», обладавшие эластичность чуть большей, чем железнодорожный рельс, намертво крепились сыромятными ремнями к ботинку. В случае падения, отстреливался только носок крепления. Так что падать не рекомендовалось. Под горой Чегет постоянно дежурило несколько машин «скорой помощи», которые обратно никогда налегке не возвращались.

Как и в футболе, и в любом другом виде спорта, он обучал себя сам — своим пониманием, видением, своим самостоятельным построением образа движения. Так что его моральное право стать президентом Всесоюзного любительского горнолыжного клуба было признано бесспорным.

На первых порах горнолыжного бума, начатого телевидением, в вышестоящем партийном органе морщились: зачем это? Для чего такой снобистский, такой элитарный вид спорта нашему простому советскому человеку? Ведь базы, инвентарь — все это так дорого. На совещании в отделе пропаганды ЦК прозвучал даже вопрос: «Не пора ли одернуть Маслаченко?» Впрочем, примерно так было и тогда, когда он первым показал советскому зрителю парусную доску и дельтаплан. Наверное, не более благосклонно отнеслось бы руководство и к хоккею с шайбой, не будь он ко времени своего вторжения на территорию СССР уже столь популярен в мире.

Спрос на горнолыжный спорт в несколько раз превышал предложение, что само по себе снимало вопрос о его элитарности. Остановить процесс было уже невозможно.

Стали выезжать за рубеж наши лучшие горнолыжники. Руководителем сборной был назначен Леонид Тягачев, ныне президент Олимпийского комитета России. Наши спортсмены поднимались все выше и вскоре начали врываться в элитные мировые десятки. Когда один из величайших горнолыжников мира швед Ингемар Стенмарк увидел нашего Александра Жирова, он воскликнул: «Этот парень в скором времени будет побеждать всех».

Потом это восхождение оборвалось. Искренний спортивный интерес амбициозных дарований начал вытесняться дельцами из Спорткомитета, дорогостоящий горнолыжный инвентарь все больше становился предметом наживы. Вмешались компетентные органы. Состоялся показательный процесс. Руководитель женской сборной страны получил немалый срок. Другая важная фигура в том деле чудом унесла ноги, помогли сильные мира сего. Та фигура ушла в другое ведомство, причем с повышением. Александр Жиров погиб в автокатастрофе.

Прежняя легендарная сборная перестала существовать. Новая — воссоздаться уже не могла, не было почвы. Но остался сам горнолыжный спорт — красивый и бесстрашный.

Из горнолыжного спорта вышел и зацвел буйным цветом фристайл с его могулом (слалом по буграм), а также акробатическими прыжками с трамплина. В середине 80-х возник сноуборд — сначала слалом, а позже хафпайп — фигурное катание в огромном желобе. Но само катание на горных лыжах — это как могучий ствол дерева, пустившего корни во всем мире. И это уже навсегда.

Вспоминаю, как весной 1988 года мы с Владимиром Никитовичем отправились в Домбай на первые в нашей стране международные соревнования по фристайлу. Говорили тогда много — на горе, вечерами в гостинице, затем уже в Москве, в телецентре, где он прокручивал свои и чужие, старые и новые фристайловские фильмы и передачи. И тогда у меня даже стало складываться впечатление, что с него, с Маслаченко у нас и начался этот вид спорта. Когда я сказал ему об этом, он рассмеялся: «Эдак, чего доброго, я окажусь «отцом» отечественного фристайла. Но это не так. Просто в 78-м году мы с коллегами сделали первый на телевидении материал о новом виде спорта. То был пятнадцатиминутный очерк, смонтированный на основе американского фильма «Спирит». Я написал текст, который прочитала известный диктор Дина Григорьева. С тех пор старался не пропустить ни одного сюжета по фристайлу из тех, что поступали из-за рубежа. И давать в эфир. Я старался не напрасно. Какая была почта, какая реакция! Фристайл быстро завоевывал популярность. С самого начала меня беспокоил вопрос, каким быть новорожденному, какими путями развиваться. На эту тему мы стали выпускать передачи. Критики там было много…»

Одна, но парусная страсть

Однажды за то, что он снял и показал секцию энтузиастов парусной доски, его отстранили от программы «Время». Но потом, когда он дополнительно разъяснил (хотя сие было внятно изложено в самом вышедшем в эфир материале), что данная секция произрастает не в элитном дачном поселке, а в простом советском колхозе, опального комментатора в эфир вернули. Не в первый раз и не в последний. Позже Маслаченко сам публично рассказал о другом случае: «Миша Гохберг — профессор, заместитель директора Института физики Земли. Великий дельтапланерист! Фанатик и энтузиаст этого вида спорта. Когда я его снял и показал всей стране, опять получил по шее. Опять скандал, опять чуть ли не оргвыводы».

Он же Гохбергу и первые уроки парусной доски дал. Так вышло, что Гохберг, будучи во Франции, увидел парусную доску да и запал на нее. Привез ее в Строгинскую пойму, установил, согласно приложенной инструкции, парус и приступил к освоению снаряда. Тем временем Маслаченко как раз на машине берегом ехал и, залюбовавшись ярко-полосатым парусом, остановился, вышел и увидел до боли знакомую личность, безуспешно пытающуюся наладить доверительные отношения с капризным аппаратом. Профессор, конечно, наладил бы их и сам, как обуздал в свое время дельтаплан. Но Владимир Никитович не мог остаться безразличным к трудному положению товарища и неземной красоте лодки. Разувшись до босости и засучив брюки «от Хуго Босс», художник эфира вступил на борт аппарата. Взяв управление в свои руки, он помчался но водной глади, демонстрируя, как всегда и во всем, «высокий уровень элегантности». (Закавыченные слова заимствованы из личного лексикона Владимира Никитовича.) Совершив круг, он столь же непринужденно вернулся к исходной позиции. И произнес: «Дальше, профессор, справляйтесь сами, у вас получится, я в вас верю». Сел в машину и уехал.