Собачья смерть - Борис Акунин

У меня в голове такой тумблер. Нет, скорее это похоже на ручку настройки в радиоприемнике. Я ее кручу, слышу треск, нахожу точную волну и слышу голос или там музыку… Вообще-то Фредамбер тоже прелюбопытный субъект. Его фамилия латиницей пишется «Freydenberg», и в городе, разумеется, сразу распространились слухи, что он одесский еврей, только скрывает. На самом деле полковник был эльзасского происхождения, из семьи потомственных военных. Когда я настроился на его волну, я услышал поскрипывание рулеточного колеса, звон золота, ощутил волнующий аромат азарта. Мой Фредамбер играет с судьбой, ставит на зеро и жадно придвигает к себе разноцветные фишки. Он чуть не погиб на мировой войне, и с тех пор ему кажется, что жизнь — это такой случайно сорванный банк и всё в ней не вполне настоящее. Может быть, он вообще убит там, под Верденом, и никакой реальности не существует.

— А ты за кого? — спросила Агата. — Я не пойму. Ты про каждого рассказываешь, как будто ты на его стороне.

Марат удивился. Он никогда об этом не задумывался.

— Я? Ни за кого. За всех. Против всех. Я как природа. За кого она? Я просто пытаюсь описать, как всё было. Как всё могло быть, потому что никто ведь точно не знает, что́ каждый думал и чувствовал, даже если факты в общем известны. Хотя они не очень-то известны. Многое спорно, недостоверно, в разных источниках освещено по-разному. У меня два ярких оппонента ведут борьбу даже не за победу, а за завтрашний — то есть за наш с тобой сегодняшний день. Поэтому всё очень важно. Для меня, для моих читателей. Рейли пытается навести мост между французами и Деникиным, Лафар пытается этот мост взорвать. Через некоторое время Сидней начинает угадывать, что у него есть невидимый, но очень опасный враг. С помощью Орлова открывает охоту и в конце концов разоблачает Лафара. Потому что англичанин старше, опытней, методичнее. В конце концов дело сделано. Рейли отбывает из Одессы обратно в Англию. Лафар схвачен и казнен…

Агата ахнула.

— Расстреляли?

— Есть две версии. Точно известно, что его ночью вывезли на середину бухты и обратно не привезли. То ли застрелили, то ли, согласно одному свидетельству, спросили последнее желание, и Лафар ответил: «Пуля — это так скучно, лучше утопите меня». И его связанного кинули в воду. В общем, вроде бы такая классическая «собачья смерть», а на самом деле нет. Лафар победил, Рейли проиграл. Потому что вскоре после этого Фредамбер убедил французское командование эвакуироваться из Одессы. Интервенция не состоялась. Деникин был предоставлен собственной судьбе. Большевики выстояли.

— Лафар подкупил полковника?

— Похоже, что да. В последнем донесении Лафара про Фредамбера упоминается некая «Сумма», с большой буквы. Ну а кроме того сразу после Одессы полковник вышел в отставку и открыл в Константинополе собственный банк, непонятно на какие средства. Вот так выглядело решающее сражение Гражданской войны. Оно было почти бескровным.

— Фига себе, — неромантично молвила Агата. — Да, Сове твой роман не понравится. А что было дальше? Ну, с ними со всеми?

— Как положено лучам звезды. Три верхние ярко досияли и погасли. Два нижних тускнели еще долго, до глубокой старости. Гришин-Алмазов, не ужившись с Деникиным, отправился к Колчаку. Переправлялся через Каспийское море, корабль был перехвачен красными. Молодой генерал выстрелил себе в висок и упал в воду. Как и Лафар, нашел свою гибель среди волн.

— А Рейли?

— Интересно, что по официальным данным заклятый враг Советской власти Сидней Рейли тоже погиб в воде — был застрелен при попытке перейти реку на финской границе.

— А на самом деле?

— На самом деле там более хитрая история. Но это будет уже третья часть романа, про двадцать пятый год. После Гражданской войны, когда западные державы смирились с существованием большевистского государства, Рейли не сложил оружия. В его записках сказано: «Человек, преисполненный решимости, способен перевернуть небо и землю». Вот он и пытался. В конце концов чекисты заманили его на советскую территорию и арестовали — тайно, чтобы не вызвать дипломатического конфликта. Напечатали в газетах, что убит, увезли на Лубянку и взяли в обработку.

— Пытали?

— В обычном смысле нет — наоборот, обращались очень галантерейно, как со звездой и всемирной знаменитостью. Следователи вели с ним интеллектуальные разговоры, по ночам вывозили погулять в парке. А потом однажды, безо всякого перехода, объявили, что он сейчас будет расстрелян, и почти сутки продержали в ожидании казни, несколько раз ее откладывая. Пытка, но психологическая. Рейли всё время надеялся, что переиграет их. Написал Дзержинскому, что согласен сотрудничать. Стал давать показания, но сплошную дезинформацию. Тогда в Кремле поняли, что перевербовать Рейли не удастся, и лично Сталин отдал приказ…

Рассказать финал Марат не успел — в калитку со смехом и шумом вошли купальщики. Всем хотелось выпить, началась кутерьма, допоздна просидели за столом, а потом улеглись. Ночь Марат провел, отгоняя от Агаты комаров. Думал, что ей, конечно, больше подошел бы какой-нибудь самурай из тысяча девятьсот девятнадцатого года, неважно красный или белый, но времена, слава богу, теперь другие, самураи все повывелись, а слушала она его просто очень хорошо. И смотрела как-то по-особенному, совсем иначе. Может быть, она тоже, как Гришин-Алмазов, любит ушами?

На минутку положил усталую голову на локоть и сам не заметил как уснул.

В субботу собрались на завтрак, он же обед, заполдень. На стол поставили кто что привез, а поскольку все безбытные, неприхотливые, продуктов по хитрым местам не «достающие», преобладал всякий подножный корм: сушки, плавленые сырки, простецкая колбаса, какие-то карамельки. Хозяйка сварила картошки, посыпала ее укропом. Когда Марат, немного смущаясь, вынул шпроты, коробку зефира в шоколаде, бутылку «Токая» (всё из совписовского заказа), это вызвало всеобщее оживление, а Коста воскликнул: «Ого, шикуем!» Вино до ужина убрали, пить днем было не в заводе. Тут и по вечерам алкоголем не особенно увлекались, разговоры пьянили сильнее водки.

Пообсуждали вчерашнюю лекцию, порасспрашивали Казуиста о питерских делах, послушали его советы касательно издания «Хроники сопротивления». Специалист посоветовал на титульной странице печатать цитату из Конституции и поменять уголовно наказуемое слово «сопротивление» на что-то нейтральное типа «общественной жизни». У Агаты был с собой миниатюрный киноаппарат — один выездной коллега привез отцу из ФРГ, — и она снимала всех по очереди, якобы брала интервью. «Что вы думаете о генеральном секретаре ЦК КПСС товарище Брежневе?». «Собираетесь ли вы голосовать за кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных?». Марата спросила: «Уважаемый писатель, что вы как инженер человеческих душ думаете о социалистическом реализме?». Поскольку камера звука не