Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье - Сью Стюарт-Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лагерем управлял турецкий морской офицер; у него был хлыст из воловьей кожи, которым он порол военнопленных за самые незначительные проступки. Пленникам приходилось покупать себе еду и одежду – все, кроме крошечной порции сухого черного хлеба. Тед отмечает в своем дневнике, что американский посол прислал им по турецкому фунту на человека, «и я думаю, никогда мужчины не были так благодарны за толику денег». Последний случай, записанный Тедом, произошел в середине того первого лета. Мужчинам было приказано отправиться пешком за город, и они маршировали по пересеченной местности до наступления темноты. Они провели ночь в открытом поле. «Не думаю, что из того, что было на нас надето, можно было бы собрать хотя бы один приличный комплект одежды». Война должна была длиться еще более трех лет, и та долгая холодная ночь под открытым небом, о которой писал Тед, предвещала отсутствие какой-либо защиты на ближайшие месяцы и годы.
Жизнь военнопленных в Турции довольно плохо задокументирована[253]. В отличие от материалов о военнопленных в Германии, здесь отсутствуют какие-либо детальные исторические сведения, хотя в плен были взяты более 16 000 британских и индийских военнослужащих. Однако существует небольшое количество дневников, которые вели захваченные в плен люди, и именно из них я смогла почерпнуть кое-какую информацию. В январе 1916 года захваченные экипажи подводных лодок E15 и австралийской AE2 были этапированы четырехдневным форсированным маршем. Им приходилось преодолевать по тридцать километров в день по скудной и враждебной местности. Было очень холодно, большинство были босиком, у некоторых имелись старые ботинки или турецкие тапочки, а другие нашли тряпки и повязали их на ноги. Они голодали, замерзали и постоянно проваливались в грязные лужи. Некоторые мужчины просто падали на обочине. В конце концов заключенные добрались до Ангоры, где на высоте 3000 футов и в лучшие времена был суровый климат, но в тот год еще выпало довольно много снега. Оттуда многих из них перевезли в деревню Белемедик[254], где они должны были работать на строительстве железнодорожных туннелей через Таврские горы на юге Турции для новой железнодорожной линии из Берлина в Багдад. Шли месяцы, принесшие сначала малярию и тиф, а затем и дизентерию. К концу войны почти 70 процентов военнопленных союзных войск, содержавшихся в Турции, умерли[255].
Хранить любые письменные материалы было крайне рискованно, поэтому нужно было изобретать хитроумные способы, как прятать дневники.
Несмотря на то что Тед перестал вести записи, он продолжал хранить свою записную книжку. Он, должно быть, чувствовал, насколько важно сохранить в безопасности этот талисман его прежних дней – как средство для сохранения личности, которую безжалостно унижали и растаптывали.
На страницах были записи и о более счастливых временах: успехи E9 в Северном море, которыми он гордился; великолепная весенняя погода, которой они наслаждались на греческих островах; а также некое событие на Мальте, которое он закодировал в краткой записи: «Я сошел на берег и получил огромное удовольствие».
Планирование побега помогало мужчинам поддерживать боевой дух и надежду. Трудность заключалась не столько в том, чтобы проскользнуть мимо турецких охранников, сколько в том, чтобы пересечь обширную гористую местность, которая их окружала. Не было карт, не хватало воды и источников пищи. Мужчины иногда сбегали, однако через несколько недель сдавались и возвращались. Тайна того, что Теда дважды за время войны объявляли умершим, вполне могла быть связана с его исчезновениями во время неудачных попыток побега.
В последний год войны Тед находился в лагере в Гебзе на берегу Мраморного моря, работая на цементном заводе недалеко от того места, где был взят в плен три с половиной года назад. Именно отсюда он и небольшая группа его товарищей-военнопленных наконец сбежали на лодке, продержавшись двадцать три дня на одной воде. Мы знаем, что в какой-то момент Теда подобрал плавучий госпиталь «Святая Маргарита Шотландская», стоявший на якоре в Восточном Средиземноморье.
Вскоре после того, как он обрел безопасность на «Святой Маргарите», Тед как-то лежал в постели, и появился санитар-американец с большой банкой супа. Тед наблюдал, как санитар открыл банку, а затем ушел за кастрюлей. Голодающий человек не упускает ни одной возможности. Он вскочил, схватил банку и залпом проглотил суп. Но это было слишком много и слишком рано. Сильные спазмы, скрутившие его, пока тело извергало из себя суп, были, как он говорил позже, не сравнимы ни с чем, что он когда-либо переживал прежде. Вспоминая этот случай, он жаловался моей матери, как ужасно плохо себя чувствовал в тот день; но о страданиях, которые он перенес за годы принудительного труда, о страданиях, свидетелем которых был, он не сказал ни слова.
Со временем Тед набрался достаточно сил на борту плавучего госпиталя, чтобы вернуться через всю Европу в Англию, к своей невесте Фанни. Что она должна была почувствовать, когда он появился на ее пороге – изможденный и постаревший, в своем старом потрепанном плаще и турецкой феске на голове? Годы тяжелого труда и недоедания, за которыми последовало путешествие длиной в 4000 миль, ослабили его почти до смерти. Если достаточно трудно вернуть тело к жизни после таких экстремальных переживаний, то уговорить разум вернуться к жизни еще труднее. Благодаря терпеливому уходу Фанни Тед начал набирать вес, но в сентябре 1919 года его уволили из военно-морского флота с диагнозом «неврастения».
* * *
Так много пишут об ужасах и славных победах войны, и так мало – о долгом, кропотливом процессе восстановления и возрождения после нее. Это неизбежно медленный процесс, поскольку нельзя, чтобы было «слишком много и слишком рано». Как когда-то изголодавшееся тело Теда скрутило от боли и шока после проглатывания банки супа, точно так же и травмированный разум может не справиться со слишком сильной стимуляцией. Все внезапное или неожиданное перегружает чувственное восприятие, а малейшая неясность может быть неправильно истолкована, провоцируя флэшбеки или ментальное отключение.
Ощущение безопасного убежища и защищенности имеет решающее значение. Новые впечатления
