Русский клан - Виктор Косенков

— Если бы не лес…

Они замолчали. В этом молчании было что-то напряженное, словно оба хотят сказать нечто, могущее показаться смешным в этой ситуации.

— Я… — начал Сергей.

— Что? — Катя прикусила язык.

Сергей молчал, ладонью растирая щеку.

— Зуб болит? — невпопад спросила Катерина.

— Нет… Просто… Щетина колется. — Он улыбнулся слегка растерянно. — Просто хотел спросить: ты, когда все кончится, что планируешь делать?

— Ну, — Катя растерялась. — Не знаю. Рожать. Наверное.

Сергей улыбнулся:

— Многие рожают с мужьями…

— Вот еще! — Катерина махнула рукой. — Делать нечего. Всегда бабы к родам мужиков не подпускали на пушечный выстрел. И правильно делали!

— Ну да… — Сергей пожал плечами. — Верно.

— Да и мужа у меня нет, сам знаешь.

— А… — Сережа поморщился. — Это, знаешь, бабка надвое… Ерунда. В общем, слушай, если ты ничего не планируешь, то давай куда-нибудь сходим. Потом.

— Давай, — ответила Катя настороженно.

— Ну и хорошо, — пробурчал Сергей и, пригибаясь под низким потолком, направился к люку. — Тогда я пойду?

— Ага… — Катя провожала его удивленным взглядом.

В отверстие просунулась голова Маринки.

— А вас тут много?!

— Нет, нет, — отмахнулся Сергей. — Уже ухожу…

Он ухватился за край, замер на мгновение в этом положении, удерживая равновесие. Закатное солнце заглянуло в узкое окошечко и на миг позолотило кожу его рук.

Война

Всю ночь и следующий день шел мерзкий, ровный дождь.

Из отряда наблюдения ушли еще двое.

И снова был вечер. И солнце обливало золотом крыши домов.

Ночью Валера, мучимый бессонницей, спустился на кухню. В темноте около окна он увидел человеческую фигуру и, боясь нарушить чье-то уединение, остановился за дверями, присматриваясь.

Тень шевельнулась, глубоко и тяжело вздохнула. На подоконник лег ребристый силуэт пистолета.

— Сережа? — Валера вошел внутрь, не зажигая огня. — Ты чего тут, сынок? Нервничаешь?

Сергей пожал плечами:

— Нет, пап. Просто. Думаю.

— О чем? — Огарев осторожно присел рядом с сыном.

— О жизни. — Сергей тихо засмеялся. — В такие моменты, наверное, всегда думаешь о жизни.

— Смерть, сынок, слишком близка, чтобы ее бояться.

— Я не про то. Я не боюсь. Просто странно все складывается. Сейчас кажется, что все эти страхи, которые были раньше, трудности разные, это такая… такая ботва, отец.

— Ботва, сынок, ботва, — с тихим смехом согласился Огарев. — С каких пор тебя заинтересовал первобытный сленг?

— Почему первобытный?

— Ну, ты даже себе не представляешь, сколько лет этому слову, которое теперь снова выплыло в сленговых словариках. А знаешь, как называется подруга чувака?

— Чувиха?

— Фиг. Чувырла! Вот это уже мало кто помнит. Но когда-нибудь и это словечко всплывет.

— Пап, — вдруг спросил Сергей, — а что ты думаешь про Катю?

— Морозову? Катьку? — Валера постарался в темноте увидеть глаза сына.

— Ага.

Огарев помолчал, а потом очень осторожно поинтересовался:

— А тебе так важно мое мнение?

— Ну… — Сергей немного растерялся. — Вообще-то, да.

— Приятно. — Валера кивнул головой. — И вот что я тебе скажу. Катя — замечательная девушка.

— Но ведь она ждет ребенка.

— И замечательно. Представляешь, у вас уже будет один ребенок к тому моменту, когда вы запланируете второго. Это просто замечательно.

Он поднялся со стула и направился к выходу.

— Да я не про то… — сказал было Сергей, но в его голосе совершенно не чувствовалось уверенности. — Наверное.

— Спать ложись, мало ли что утром будет.

— Я сегодня дежурю, — тихо ответил Сергей.

Но отец уже был на лестнице.

Крещендо

Утром запищала рация.

— Саша. — Мальчишеский голос был взволнован. — Пять машин. Две джипа и легковушки какие-то. Внутри людей под завязку. Саша! Але!

— Понял тебя. — За Вязникова ответил Игорь Морозов. — Понял. Приказ — замаскироваться и ждать.

Сегодня он встал первым, встретив ночных дежурных, Иван Иваныча и Сергея.

— Все, ребята, выспитесь только вечером.

— Или на том свете, — весело ответил Сергей.

А по сопатке? — поинтересовался старший Морозов, спускаясь по лестнице. — До старости дойдут все. Вне зависимости от личных предпочтений. Давай, сынок, — он обернулся к Игорю, — труби подъем. Сколько у нас времени?

— Минут тридцать, батя. Подъем!!! — Голос Игоря услышали все.

Сцены. Действия. Паузы.

Бег. Шаг. Остановка.

Бежать наверх. Топать ногами по деревянным ступенькам.

Бежать вниз. Большими, длинными шагами.

Раздвинуть сошки. Расчехлить прицел. Вынуть и снова вставить магазин.

Надеть гарнитуру рации. Включить. Протестировать звук.

Завязать волосы в хвост. Натянуть перчатки с обрезанными пальцами. Разложить рядом боеприпасы.

Натянуть влагозащитный костюм. Зашнуровать высокие берцы. Застегнуть разгрузочный жилет.

Треск «липучек». Шелест ременных петель. Скрип затягиваемых шнурков.

Кривой рожок в карман. Другой. Третий.

Щелчок автомата. Щелчок пистолета. Щелчок винтовки.

Такие разные и такие одинаковые. Щелчок — внимание. Щелчок — готов.

— Мужчины, в лес! — крикнул Вязников.

С неба полетели вниз редкие первые капли.

— Твою мать, — ругнулся Полянский. Его сильно беспокоило, что вода размывает основание под миной на дороге.

— Пошли, пошли, — поторапливал Морозов. Он обернулся, чтобы посмотреть на отца. И замер.

Морозов-старший безучастно сидел в кресле и печально глядел на картину Моне. Ветер на полотне упруго толкал зонтик, развевал платье. Юрий Павлович сидел в домашнем халате и тапочках перед картиной и о чем-то с ней говорил.

— Пошли, пошли. — Вязников, выбегая из дома, дернул Игоря за рукав. — Пошли!

— Да, да, — онемевшими губами ответил тот. — Да. Конечно.

На какой-то момент Морозов-старший повернулся к выходящим. Игорь встретил его взгляд. Отец был не здесь. Где-то далеко, далеко…

«Почему сейчас? — с ужасом подумалось Игорю. — Почему сейчас?»

Но менять что-либо было уже поздно. И он, проклиная все на свете, выскочил в припустивший, как специально, дождь.

Ветки. Боль холодных ударов. Шелест ветровочной ткани.

Кусты. Подлесок. Лес.

И вот все замерло.

Где-то далеко на раскисшей дороге грузно рычали машины.

— Штурмовики готовы, — прозвучал в наушнике голос Вязникова.

— Снайпер готов, — ответила Элла.

— Прикрытие готово. — Это Михаил прижимает лепесток рации во дворе дома Морозовых. Там же Сергей.

Огарев инстинктивно посмотрел в ту сторону.

— Резерв готов. — Эрик и Роман прозвучали одновременно

— Молодежь, — проворчал Вязников.

— Пулемет готов, — последней отметилась Катерина.

Жены не ответили. Они были если не последней, то второй линией обороны. Их зона ответственности — холлы домов, в которых они находились.

— Ждем, — как камень в черную воду, кинул Александр.

Дождь, как назло, усиливался с каждой минутой. С ветвей лило, по крышам барабанила хаотичная, дикая дробь. Катерине, лежавшей под самой крышей, казалось, что она уже слышит выстрелы. Она присматривалась к едва различимой за стеной воды дороге, но потом понимала, что это только капли.

— Странная штука возраст, — сказал Морозов-старший, глядя на картину.

Лариса Полянская, услышав его голос, обернулась. Старик безмятежно сидел, одетый в домашний халат, в любимом кресле.

«Он разговаривает с картиной», — подумала женщина и на всякий случай, сама даже не понимая зачем, отошла подальше.

— Странная штука возраст, — снова повторил Юрий Павлович. — Ты, наверное, меня понимаешь? Например, вино. Оно становится только лучше с возрастом. Чем больше ему лет, тем дороже оно ценится. Или вот картины. Кто-то размешивал краски, искал цвета, сюжет. Потом долго и кропотливо выписывал малейшие нюансы. Может быть, ошибался, начинал сначала. Снова ошибался. Или наоборот. А потом прошли годы. И теперь это не просто кусок холста с той или иной цветовой палитрой. Масло. Пастель. Карандаш. Акварель. Это уже история. И стоимость этой истории совсем не такая, каковой была когда-то. Время. Возраст. А что делается с человеком?

В это время на дороге появились автомобили. Где-то на чердаке Катерина почувствовала, как взмокли ладони. Мужчины в лесу пригнулись, замерли под дождем. Эллочка передернула затвор. Марина прильнула к окулярам бинокля. Одиноко пищала рация, брошенная кем-то впопыхах. Это ребята из отряда наблюдения хотели что-то сказать.

Полянский напрягся. Мина, бывшая на его ответственности, вот-вот должна была сработать. Ему начинало казаться, что головной автомобиль уже прошел опасную точку, закладка оказалась пустышкой. Он подвел всех.