Точка заката - Эдуард Катлас

Поверьте мне, он создавался из лучших побуждений. Все материалы, что я получил, говорят только об этом. Дальше — уже не слухи, а голая действительность сегодняшнего дня. Вашего настоящего, в котором меня нет, чему я очень рад. Концепции машины Судного дня и взаимного гарантированного уничтожения легли в основу нового комплекса, который у нас назвали «Кладезь бездны». При его создании пошли дальше, значительно дальше, чем в «Периметре». С одной стороны, осталась возможность остановить полномасштабный ответный удар. Но только если есть люди, прямо на территории одного очень глубокого бункера, которые могут это сделать. С другой стороны, «Кладезь бездны» сам анализирует оперативную обстановку. Активность переговоров по всем каналам связи, включая обычные, телевидение и, конечно, спецсвязь. Сейсмическую активность, радиационное заражение местности. У него свои спутники, свои датчики, свои системы мониторинга. Даже если все они будут уничтожены, он легко воспользуется общедоступными, даже вражескими. Алгоритм принятия решения сложный, в него входят сотни параметров, которые так или иначе влияют на финальное решение.

И «Кладезь бездны» смотрел, анализировал и просчитывал ситуацию последние лет десять, с момента запуска. А теперь посмотрите на наш сегодняшний мир его глазами. Что вы увидите? Смерти по всей стране, многочисленные маломощные ядерные взрывы, пожары, гибель целых городов. Правительство исчезло, столица опустела. Достаточно данных для принятия решения об «ударе возмездия»?

Петр Семенович явно вновь отключал камеру. Видимо, чтобы прокашляться, хотя на сей раз он успел отключить запись раньше. Но склейка даже не скрывалась. Когда пошло продолжение, он и сидел слегка иначе, и еще и вытирал губы платком, которого не было в его руках мгновением раньше.

— …Извините. Я лишь скажу, что за последние полгода, по нашим данным, несущие дежурство пять раз вручную отключали приказ на старт. Пять раз! По всей стране есть негласная команда на уничтожение, демонтаж и отключение пусковых установок. В Штатах, когда они еще были на связи, вроде тоже. Никто себе не враг, знаете ли. И нам с ними сейчас уж точно не до войнушки друг с другом. Но до некоторых шахт сейчас просто некому добраться. До других не дошли руки. И, кстати, уничтожение ракет на боевом дежурстве тоже воспринимается машиной как угроза. Но все равно три, а то и четыре сотни ракет все еще могут взлететь, если поступит команда. Многие из них — с разделяющимися боеголовками. Вы же понимаете, что при таком количестве становится все равно, где они взорвутся? Хоть прямо под вами, хоть на другом континенте. Не спасется никто — ни напичканный лекарствами, ни заряженный антирадиационными бланками. В бункерах и на орбите, может, поживут еще годик-другой, но и все. И остановить «Кладезь бездны» после принятия окончательного решения невозможно. Взлетает случайная из шестнадцати ракет, потом следующая и следующая. Летят над территорией страны, непрерывно передавая сигнал на старт. Плюс давая тот же сигнал по всем каналам, остающимся доступными. Через спутники, кабели, через то, о чем мы даже сейчас только догадываемся.

Теперь к главному. Как, собственно, я все это вообще узнал. Информация шла сверху. Веером. Когда все начало рушиться, кто-то достаточно разумный там решил, что лучше пусть об угрозе знают все. В центре думали о полном отключении всей системы, что, кстати, тоже очень непросто сделать. Но решиться все не могли, к тому же — было много других забот, как вы понимаете. А потом просто некому стало решать.

До последнего момента ситуация находилась под контролем. В бункере на боевом дежурстве по полгода сидела отдельная часть, единственная задача которой — обеспечение безопасности самого комплекса и отключение сигналов на запуск, если машина начнет дурить. Именно эти ребята и отключали машину пять раз. Четыре — в предпоследнюю смену, и еще одно отключение — в последнюю.

Последняя смена продлилась две недели. Несмотря на все карантинные меры, кто-то пронес заразу внутрь. Последние сообщения отрывочны, но понятно, что живых там больше нет. И больше некому остановить машину. Более того, не осталось никого, кто имеет допуск на территорию базы. Никого из живых. По всем признакам — «Семя погибели», а вы знаете, что это значит.

Все данные у вас в приложениях. Туда не пробраться. Никому, кроме вас. Может, найдется еще кто-то из других секторов, кто тоже попробует, но я бы на это не надеялся.

Вы знаете, что делать.

Прощайте, парни.

До встречи в лучшем мире.

Глава 3

Мы летим в темноте, последние люди в этом обреченном мире.

Я смотрю в черноту ночи и спрашиваю Богослова:

— А сколько, ты думаешь, осталось?

Другой мог бы подумать, что я спрашиваю о том, сколько нам еще лететь. Но он видит, что я смотрю поверх этой планеты, над которой мы летим, он знает, что у меня есть вся полетная информация, ведь все же я сижу за штурвалом. Или как тут это называется? Ручка управления? Нет, «штурвал» звучит красивее.

А самое главное — он знает меня.

Поэтому он отвечает именно на тот вопрос, который я задал:

— Меньше миллиарда. Сильно меньше. Как все движется, так, может, сейчас и полумиллиарда не наберется. По Китаю давно данных не поступало, а там было совсем плохо.

— И где дно? — Мой следующий вопрос более однозначный. Но, думается мне, ответить на него сложнее.

Богослов пожимает плечами. Он, Богослов, не предсказатель и не аналитик.

Он всего лишь из тех обреченных, что пока живы.

Я чуть двигаю ручкой, уводя вертолет в сторону. Не потому что это требуется нашим маршрутом, а лишь для того, чтобы взглянуть на остальных.

Мы летим недалеко друг от друга, на двух вертолетах.

Нам хватило бы и одного. Слишком мало нас осталось. Богослов, я. Тюжок, до сих пор слегка медлительный, но в остальном вполне здоровый. Здоровее многих других. Призрак остался на базе. Как ни странно, мой напарник сумел восстановиться быстрее, чем он. Даже кость на ноге неплохо срослась, хотя он и прихрамывает в специальном корсете, который снимать еще рано. Бегать вприпрыжку он не сможет. Но просто бегать — вполне.

А Призраку, наоборот, стало только хуже в последние дни. Так бывает, особенно когда применяются препараты интенсивной терапии. Особенно когда за ремонт твоего тела берутся наноботы.

Самый здоровый после меня, наверное, Ыть. Он четвертый. Еще есть Зулло. Боец из отделения Гота. Левой рукой он сейчас предпочитает не двигать. Бережет. Но перед высадкой он вколет бланк, который уберет боль, вернет подвижность, даст возможность не отстать от остальных. На время, и плата будет высока. Но оплата — по факту, а до этого еще надо дожить. Легко делать покупки, не сильно надеясь на то, что доживешь до времени наступления оплаты. Так что Зулло — пятый.

Это все. Нас ведет Тоско, шестой.

Это все от взвода, но не все от людей. Есть еще Зомбовед. Первая кличка, которую дал лично я, кстати. Он шустрый, почти такой же шустрый, как я. Конечно, ничего не умеет, но он хотя бы не поломан, как остальные.

Были споры, много споров, будет ли реальная помощь от гражданских. Но идти вшестером в место, что зовется «Кладезем бездны», одно из самых охраняемых мест в стране, пусть и в прошлом, — это полная безнадега. Поэтому мы летим вдевятером.

И сразу совсем другой расклад.

Восьмой — охранник из спортивного. Наш охранник, из магазина «Наноздоровья», что стоял неподалеку, до сих пор в бреду. Хоть жив, и то хорошо.

Так что у нас два диверсанта-экзо в стройных рядах бойцов-нано. Зомбовед и охранник.

Но есть условия их участия. Держаться от основной группы подальше, если не сказано обратного. Вперед не лезть, если не сказано обратного. Не направлять оружия в нашу сторону. Без оговорок.

Может, они и пригодятся.

Мы сомневаемся, но вдруг.

Ах, ну да, есть еще девятый. Он до сих пор молчит все время и держится особняком. Поэтому мы так его и зовем — Изолятор. Я почитал кое-что в Сети. И то, что я нашел об этом ордене новых тамплиеров, говорит мне, что их стоит уважать. Возможно, даже бояться. Всех вместе и каждого по отдельности.

Фанатики — всегда опасны, даже если правы. Особенно если правы. Надо будет найти больше материала, пока Сеть еще хоть как-то работает. Пригодится в книге.

Два вертолета — это если кого-то собьют. Дурацкий, вбитый нам в голову навык не класть все яйца в одну корзину. Даже если эти яйца — мы сами.

Ночь — потому что лететь далеко, а операцию надо начать с утра. День обещает быть долгим, и наша работа начнется затемно. Это не главное. Главное — чтобы она завершилась.

Последнее задание.

Самое последнее.

Богослов так и не отвечает мне, сколько людей должно остаться на Земле, прежде чем все успокоится. Наверное, прогноз у него есть. И, видимо, тот настолько плох, что он предпочитает держать его при себе.