Сыны Зари - Джек Кертис

– Встретила?

– Ну видела кого-то знакомого?

– Не думаю, что я знаю кого-нибудь в Таксоне. Разве нет? Не сейчас.

Кемп поднял графин на уровень локтя и нацедил себе в бокал бренди.

– Ты собираешься поехать снова? – спросил он.

– Да, возможно. – Она устроилась в кресле. – Я ходила в парк.

– Ты уже говорила это.

– Там были люди, бродящие туда-сюда, они гуляли, знаешь, все они шли делать что-то. Я наблюдала за ними. Они были похожи... ну вот когда кончаются разные титры и фильм начинается, и ты видишь этот кадр, этих людей в парке, и у всех у них есть свои жизни. Но потом кинокамера приближается, и тогда ты видишь только одного человека или, может быть, двух, и ты знаешь, что это их жизни, о которых ты сейчас услышишь, а не жизни каких-то других людей. И пока продолжается это кино, пока продолжается эта история и все это, размышляешь: а будут ли они счастливы? поженятся ли они? спасет ли их эта авантюра или погубит?.. И вот все это время ты думаешь о жизнях этих других людей в парке.

– Неужели?

– Да.

Кемп чувствовал в Нине какое-то незнакомое напряжение, какое-то возбуждение. Он верно определил это как нетерпеливое ожидание, но не предполагал, что это может быть как-то связано со сделанным ею выбором. И только интуиция заставила его спросить:

– Ты скучала по мне?

Она пристроилась рядом с его креслом, ее лицо приподнялось, как поднимается к свету цветок. Он рассказал ей о Дега, и, хотя она не слушала его достаточно внимательно, чтобы понять весь смысл того, что он говорил, его слова все же пощипывали кожу на голове, заставляя Нину заливаться румянцем до самой шеи. Она осознавала в его словах знакомые страсть и силу.

Своим внутренним зрением Нина видела плавность руки и икры ноги, видела то, как эти очертания нарисованы прямо на воздухе. Она слышала музыку и видела прыжок танцовщицы, этот замерший миг, медленное, дюйм за дюймом, возвращение на землю. До Нины доносился шепот-шорох тонкой ткани платья, собиравшейся складками в арке падавшего сверху света. Летящий свет, полусон – это то, что сама Нина ощущала каждое утро после черно-красной и черно-желтой таблеток. Но Кемп все-таки чувствовал в ней некое страстное желание. А может быть, и беспокойство.

В ее комнате он стянул рубашку с ее плеч, дал ей выйти из ее мешковатых брюк. Он обнажал ее, ласкал, словно ее волнение было чем-то таким, что он мог отвести прочь, как жар у ребенка. И только когда он почувствовал в ней спокойствие, отеческое поглаживание и в самом деле стало лаской. Она повернулась к нему, внезапно забеспокоившись, внезапно разгорячившись, руки ее уже блуждали повсюду, хватая и его руки, притягивая их к себе, словно намекая, что он сделал слишком мало, что он еще не дал ей достаточно.

Со стороны могло показаться, что они борются: их руки, зубы, ноги сталкивались, головы ударялись друг о друга, и Нина двигалась под ним, как кто-то тонущий. Ее руки молотили по нему и обхватывали его, ноги раздвигались и приподнимались. Он рухнул на нее, погружая в пучину и себя, погружая туда их обоих. Нина коротко выкрикнула вереницу каких-то отдельных слов, но фраза сломалась от удивления и напряжения.

Последним словом было «больно», хотя Кэлли не смог определить, было ли это мольбой или предостережением.

Он повесил трубку. Потом включил кассетник. Он сидел в полутьме, глаза его были закрыты, образы из спальни Кемпа пылали перед его взором. Он думал о том, что он хотел от Кемпа, и о том, как это получить. Знание того, как добраться до кого-то и как получить над ним власть, – это история, которую ты рассказываешь сам себе. Ты придумываешь ее, страничку за страничкой, ты продвигаешь ее вперед мало-помалу, и в конце концов ты сможешь увидеть, как же окончится эта история.

Так они жили... это начало твоей истории, а потом... ты можешь сделать так, чтобы случилось все, что угодно.

Хотя в Англии едва-едва наступал рассвет, он набрал номер Элен. Ее голос ответил ему, что, хотя ее и нет дома, он может оставить ей сообщение, если хочет.

Глава 40

Сначала он ощутил, что в комнате жарко, потом увидел, что уже светло, и только вслед за этим услышал стук в дверь. Когда Кэлли открыл ее, Нина как-то бочком прошла в комнату, и он даже не понял, потому ли, что хотела сделать это тайком, или в этом было что-то сексуальное. В любом случае ее поведение выглядело нелепо. И пока он отвечал на телефонный звонок, она стояла в ромбе солнечного света, прижавшись плечом к жалюзи на окне и глазея на внутренний дворик. Ее пристальный взгляд был таким неотрывным, что вам сразу представлялось, будто на залитом солнцем пространстве двора что-то происходит: возможно, представление театра пантомимы.

– Это Айра Санчес. Я звоню из вестибюля.

– Да, ну вот в этом уже есть смысл.

– Ты должен... Я должен забрать ее обратно через час.

– Почему?

– Мне тут надо сделать кое-какие дела, понимаешь? Я сказал ей, час. Кажется, ее это вполне устроило.

– В самом деле?

Мимы во дворике явно отыскивали какие-то невидимые стены, жонглировали немыслимыми предметами, куда-то шли, отчаянно борясь с невероятной силы ветром. Нина улыбалась спокойной улыбкой.

– Кажется, что так. Кемп часто исчезает на пару часов, и она занимается своими делами. Думаю, он не станет скучать по ней... в общем, час – это будет вполне безопасно.

– Где? – спросил Кэлли.

– Я позвоню в номер из вестибюля.

– Отлично.

– Будь здесь.

Если Кэлли и рассмешила предусмотрительность Айры, он не показал этого. Он просто сказал:

– Не беспокойся.

А в мире этих мимов был, видимо, чей-то день рождения. В восторженном молчании вскрывались подарки. В улыбке Нины появилось предвкушение. Кэлли сделал пару шагов к окну и спросил:

– И что вы там видите?

– Фонтан. – Медленно повернула Нина голову. – Я смотрела на то, как он устроен. Пришла вот и любуюсь.

Отблески света играли на воде, а тени водой переливались на землю. Кэлли стоял в шаге позади нее. Легкий ветерок из окна коснулся Нины, потом коснулся и его. От нее исходил слабый запах какой-то пряной приправы.

– Откуда вы приехали? – спросила она. Ее сознание еще удерживало картинки из той книги, которую она купила.

– Из Лондона, – ответил он.

– Такой город...

– Да, верно.

– Почему живете там?

– Ну, не совсем живу, – импровизировал Кэлли на ходу. – Не все время.

– Иногда и в Фиджеаке...

– Иногда. – Он пытался придумать какое-нибудь такое место, которое на слух было бы приятно, и тут вспомнил о городке, названном им ее отцу. – У меня есть дом рядом с городком под названием Лайм-Рэджис, – солгал он.

– Я хочу о нем послушать.

Он рассказал ей о тучных полях и узких тропинках, о лесах, о гавани и огромном, изогнутом волнорезе, таком длинном, что если вы решите дойти до его конца, то окажетесь далеко в море. Он сказал ей и название этого волнореза, и она повторила его, словно заклинание: «Булыжник».

– И как же вы нашли это место? – спросила она.

Какое-то мгновение он не мог придумать ничего такого, что оказалось бы к месту. И остановил выбор вот на чем:

– Оно рядом с океаном, – и быстро добавил: – А вы как нашли?

– Что? – На ее лице было неподдельное замешательство: ей оказалось ответить труднее, чем ему, на тот же самый вопрос.

– Как нашли, как выбрали это место, где вы живете?

– Мой отец живет там, – сказала она так, словно Кемп был погодой или пейзажем.

– Вы живете вместе с отцом? – Нина кивнула. – Все время?

– Кроме... – сказала она, кивнув снова. – Я, возможно, скоро уеду. Может случиться так, что мне придется скоро уехать.

– В какое-нибудь приятное место?

– В Фиджеак, – засмеялась она. – В Лайм-Рэджис, погулять по «Булыжнику». – Она подняла на него глаза, и поскольку Кэлли не рассмеялся в ответ, ее улыбка стала какой-то кривой, а потом и вовсе сбежала с лица.

«Вот так вот, – подумал Кэлли. – Правильно. Это-то мне и нужно. На это я и надеялся».

Он знал, откуда в ней это рабство, и видел, насколько глубока причина ее неожиданного порыва. Дитя Гуго Кемпа, его маленькая девочка, его девочка-подросток, его женщина, его собственность. Но Кэлли мог лишь догадываться, сколь велико отчаяние, позволившее ей столь резко и стремительно переместить свою страсть с одного объекта на другой.

– Часть волнореза выложена из крупных булыжников, – сказал Кэлли, – но есть еще и английское выражение «булыжник к булыжнику», смысл его такой: строить грубо, наспех. Так что название волнореза может происходить и от того, и от другого, а может от обоих значений вместе.

Он вспоминал то, что рассказывала ему Элен, когда они гуляли вдоль широкого гребня «Булыжника». Она привезла его, как всегда в конечном счете делают любовники, в то место, где родилась, где хранились старые воспоминания. Старые радости, старые страхи. На Элен был темно-синий макинтош с пелериной, который Кэлли отчетливо видел. Воспоминание крепло по мере того, как он искушал Нину картиной, которую рисовал, но при этом ему не удавалось заставить Элен повернуться и показать свое лицо. Он шел чуть позади нее, и испарения водяных брызг нанизывали бусинки на его ресницы.