Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой - Изабелла Аллен-Фельдман

– Когда у тебя есть все, что только душа пожелает, легко произносить с трибуны высокие слова о святости искусства! На сытое-то брюхо! А вот когда у тебя зарплата девяносто да дома жена с грудным ребенком на руках, то тут уже о другом думать приходится. И вообще, что плохого в том, что советский актер поет в советском ресторане для советских людей? Под хорошую песню и кушается лучше, под музыку можно потанцевать. Я не выдержала и спросила: «Скажите мне, почему зрителю можно есть в театре во время спектакля, а актеру нельзя петь в ресторане?» Что ты так смотришь? Некоторые без всякого стеснения едят бутерброды в зрительном зале. Одному как-то раз сделали замечание, а он ответил: «Мне доктор прописал есть строго по часам», как тебе это? Давно пора объединить театры с ресторанами, тогда и на плохие спектакли будут ходить. Вот помру я, и пусть объединяют…

Сестра в очередной раз рассердилась на Орлову.

– Если послушать Любку, так весь мир вертится вокруг нее! И Сартр пьесу для нее написал, и от ее игры он в восторге, и что она лучшая из всех известных ему исполнительниц роли Лиззи Мак-Кей! Любка! Любка! Любка! Свет в окошке, дырка в лукошке! А о том, что «Лиззи Мак-Кей» поставила Ирина, даже не вспоминает. Как будто эта пьеса поставилась сама по себе! Ирина столько труда в нее вложила, это же не самая гладкая пьеса, не «Без вины виноватые». А Любка захапала себе все лавры! Я все жду, когда же у нее начнется головокружение от успехов, да все никак не дождусь! Ах, все для нее – и пьесы для нее пишут, и сценарии, и театр только на ней одной и держится! Да если хочешь знать, весь театр держится на Ирине! Она обо всем думает, все предусматривает, разрешает конфликты, ищет новые пьесы, ищет молодые таланты… Я ей так и говорю: «Ира, ты кариатида, которая держит весь театр! Тебе не тяжело?» А она улыбается и вздыхает, тяжело, мол, но что поделать? Кто-то должен нести все тяготы. Кто-то несет все тяготы, а кто-то пожинает лавры. Уже столько пожали, что впору на рынке торговлю лавровым листом начинать, а все им мало!

Были на премьере в театре Вахтангова. Смотрели «Живой труп». Эта пьеса мне всегда нравилась, разве что название немного коробило. «Живой покойник», на мой взгляд, было бы уместнее. «Труп» – слишком грубо. В роли Анны Дмитриевны – Мансурова. Блистательная, не побоюсь этого слова. Сестра тоже так считает. После спектакля она мне рассказала о Мансуровой. Я знала только то, что она была замужем за одним из Шереметьевых (читала во французских газетах об этом), но я не знала, что она окончила юридический факультет, что она была первой исполнительницей роли Турандот, что она, как и сестра, играла Зойку в «Зойкиной квартире»…

– Мы с ней сценические сестры, – пошутила сестра и тут же вздохнула. – Бедная Циля, как она намучилась со своим мужем! Он, кстати, чтоб ты знала, был внуком Прасковьи Жемчуговой. Несчастный граф по доброй воле остался в России, был далек от политики – играл на скрипке в театре, сочинял музыку для спектаклей, но его не оставляли в покое, арестовывали, отпускали, а потом застрелили на охоте, он был страстный охотник.

Кроме Мансуровой мне запомнилась молодая актриса, игравшая Машу. Сразу чувствуется, что она далеко пойдет. Остальные актеры тоже играли хорошо, даже великолепно, но эти две актрисы выделялись на общем фоне.

– Умеют, когда хотят! – сказала сестра, когда мы вышли из театра.

В ее устах это высшая похвала в адрес коллег. И это был первый спектакль на моей памяти, в адрес которого сестра не высказала ни одного критического замечания. Обычно, даже похвалив, она находит, к чему придраться.

L’occasion fait le larron[146]. Решила наконец-то взяться за ум и перестать есть то, что мне есть не стоит. Но как удержаться, имея такие богатые запасы? Сколько ни крепись, а все равно уступишь соблазну. Придешь на кухню с намерением выпить «пустого» чаю или же кофе, и сама не заметишь, как уже что-то жуешь. А между тем все это чревоугодие плохо сказывается на самочувствии. Но, к сожалению, с соблазнами ничего поделать нельзя. От них не избавиться по двум причинам. Нельзя иметь пустые полки, потому что гости приходят часто, почти каждый день, и без угощения, хотя бы самого скромного, обойтись невозможно. Вдобавок, нерегулярный характер здешней торговли побуждает покупать помногу, с запасом. Сестра подшучивает надо мной, говорит, что попросит врезать замок в кухонную дверь и станет держать ключ у себя.

– Об актерском тщеславии сказано столько, что и повторять незачем! – сестра только что прочла фельетон, в котором обличали очередного зазнавшегося артиста. – Но только один раз за всю свою жизнь я видела, чтобы артист умер от того, что ему не аплодировали.

– Не та тема, чтобы шутить, – говорю я. – Никто еще не умирал от этого.

– Умирал! – грустно отвечает мне сестра и вздыхает. – Это случилось в Баку, в двадцать седьмом году. Играли мы «Сигнал», эту пьесу давно уже не ставят. Ничего особенного – белые, красные, много действующих лиц, можно занять всю труппу. Я играла генеральскую сестру по имени Муза, а один из актеров, Петр Николаевич, играл Браилова, начальника штаба красных. Тем, кто играл красных, тогда аплодировали гораздо больше, чем тем, кто играл белых. А Петр Николаевич был видный мужчина, играл хорошо, с душой и к аплодисментам привык заслуженно. И вот однажды пришли к нам делегаты какой-то не то партийной, не то профсоюзной конференции. Мы начали играть – реакции никакой. Сидят тихо, смотрят на сцену, ни на что не реагируют, суровые каменные лица. Нам, конечно, стало не по себе, но что поделать – играем. Доиграли, занавес опустился, в зале тишина. Потом зашумели, ногами зашаркали – уходят. Все мы, конечно, расстроились, неприятно, тем более, что играли мы хорошо, выкладывались. Пьеса не ахти, но определенный простор для творчества там был. Петр Николаевич очень расстроился. Покраснел, за сердце схватился, вздохнул и ушел в гримерную. Сел там и умер, сердце не выдержало. А потом Сергей узнал, в чем дело. Оказывается, что эти делегаты приехали из каких-то отдаленных уголков. Они никогда не были в театре, не знали, что там полагается аплодировать, и не понимали по-русски.

– Зачем же они тогда пришли в театр? – удивляюсь я. – Что за чушь!

– Если мне не веришь, то поднимись на третий этаж и спроси у Сергея! – сердится сестра. – У них было запланировано мероприятие по линии культпросвета, вот и они пришли в театр! Такие вот дела. Ни одна революция, к сожалению, не обходится без жертв, даже культурная. Тогда объявили культурную революцию, приобщали народ к культуре в обязательном порядке.

Что за день такой? Разбила свой любимый чайник, ошпарила ногу кипятком, рассыпала сахар, порезала палец! «Когда не везет, зубы об творог ломаются», говорят про такие дни. Хотела выйти во двор, подышать свежим воздухом, но в такой неудачный день боюсь выходить из дому. Свою порцию свежего воздуха можно получить и через открытую форточку.