Без борьбы нет победы - Манфред фон Браухич

Но чего же я желал? Только одного — жить счастливо с моей женой. У меня было достаточно денег, а ведь в представлении многих именно это и есть решающая предпосылка для счастливой жизни. Но независимо от денег я хотел жить среди приятных мне людей, которые умеют уважать друг друга и не подразделяют человечество на расы, на "красных" и "белых". Националистическое чванство аргентинских немцев, конечно, не было чем-то впитанным ими с молоком матери. Эхо германского шовинизма постоянно доносилось до них через океан, и, прислушиваясь к биению сердца послевоенной Германии, они уловили в нем те же шумы, что и в гитлеровскую пору. А бежавшие в Латинскую Америку офицеры вермахта и нацистские бонзы всеми силами поддерживали это впечатление...

И все же мое неодолимое желание вновь сесть за руль гоночного автомобиля оттеснило все неприятные мысли о политических притязаниях небольшой группы богатых немецких эмигрантов...

Наконец прибыла итальянская команда в составе четырех гонщиков, и вдруг я как-то инстинктивно почувствовал, что современного 1,5-литрового автомобиля мне не видать. Так оно и вышло: мне дали старый 3-литровый "мазерати", на котором мой давний соперник Акилле Варци еще за два года до того участвовал в гонке под Буэнос-Айресом. Эта "громовая жестянка" с двигателем в 500 лошадиных сил вела себя неустойчиво на больших скоростях и на сложном маршруте, изобилующем зигзагами, конечно, не могла соперничать с маленькими и юркими 1,5-литровыми моделями.

В первый же день тренировочных заездов я обнаружил серьезные неисправности в тормозах, которые так и не удалось устранить полностью. Я все же сделал несколько весьма стремительных кругов, что насторожило моих итальянских конкурентов. Однако в интересах безопасности зрителей, да и моей собственной я в последнюю минуту скрепя сердце решил отказаться от старта. Мне оставалась смутная надежда на участие в двух других состязаниях, что, естественно, тоже никак не устраивало итальянцев, ибо победа на гонках в Мар-дель-Плата и в Росарио сулила большие денежные призы, и мои соперники, конечно, ни за что не хотели уступить мне одно из первых трех мест. Поэтому они с чисто латино-романской любезностью и с "наилучшими дружескими чувствами" заранее подрезали мне крылышки, заявив, что, кроме 3-литрового "мазерати", для меня ничего не найдется. Впрочем, меня "утешили", предложив присутствовать на оставшихся двух гонках — они намечались на январь и февраль — в качестве почетного зрителя, за счет автоклуба. Пришлось согласиться — выбора не было. Я решил использовать это время для знакомства с Аргентиной и ее жителями.

Накануне гонок в Буэнос-Айресе их участников принял тогдашний глава государства диктатор Хуан Доминго Перон. Его прежде всего интересовали иностранцы, а так как я собирался остаться в Аргентине, то я был представлен ему особо. Он очень подробно расспросил меня о моих намерениях, и это помогло мне без труда договориться с его секретарем о выдаче мне и Гизеле долгосрочного вида на жительство. Моя первая встреча с вершителем судеб Аргентины прошла за традиционным крепким кофе и, так сказать, вполне "гармонично". С его женой Эвитой, бывшей киноактрисой, я познакомился позже, на состязаниях по конному поло. Эта женщина была закулисной движущей силой многих правительственных актов. Больше того, выступив инициатором создания нескольких социально-бытовых учреждений, она завоевала себе известные симпатии широких кругов населения, чем способствовала укреплению тиранической власти своего мужа.

Понятно, что начать какую-то новую жизнь в этой стране "неограниченных возможностей" я мог только с помощью знакомств. Мое имя помогло мне, и довольно скоро я установил контакты с местными богачами. Особенно часто нас приглашали к себе немецкие миллионеры, живущие в такой роскоши и с такой расточительностью, о которых мы с женой разве что читали в сказках. Помимо городских особняков дворцового типа, окруженных огромными ухоженными парками (и это при стоимости квадратного метра земли 300—400 песо), каждый из них владел по крайней мере двумя невообразимых размеров имениями, так называемыми асьендами, и столь же невообразимо большими стадами крупного рогатого скота. У многих в районе Мар-дель-Плата, на берегу океана, были еще вдобавок фешенебельные виллы. Примерно четыреста километров, отделявшие столицу от этих мест, преодолевались на частных самолетах.

Не раз богатейший немецкий текстильный фабрикант Декерт на моих глазах, не моргнув глазом, проигрывал в игорном доме этого шикарного "предместья" столицы по двадцать тысяч песо и больше. А в то время двадцать тысяч аргентинских песо соответствовали такому же количеству германских марок. Подобные убытки нимало не огорчали этого миллионера, игра в карты была для него всего лишь небольшим воскресным развлечением. Меня, скажу прямо, бросало в жар, когда, стоя около его сто лика, я наблюдал, с каким невозмутимым спокойствием он небрежно отсчитывал и передавал выигравшему у него партнеру банкноты самого высокого достоинства. И снова — в который уже раз в моей жизни! — невольно напрашивалось сравнение: сколько же напряженного труда, сколько пота нужно было затратить рабочему, чтобы получить для удовлетворения своих самых насущных нужд какую-то крохотную долю этих огромных, этих действительно шальных денег!

На рождество 1949 года нас пригласили на асьенду спекулянта земельными участками по имени Фройдэ. Прибыв в Аргентину вскоре после первой мировой войны и располагая небольшими деньгами, он занялся скупкой участков в окрестностях Буэнос-Айреса. В последующие десятилетия благодаря бурному расширению города он, буквально не шевельнув пальцем, нажил многомиллионное состояние. Попутно Фройдэ вел широкие экспортно-импортные дела. Своего сына он пристроил личным секретарем к самому Перону, заручившись, таким образом, "высочайшей" поддержкой во всех своих начинаниях.

В двухстах километрах от городских ворот, среди серой и пустынной пампы33, перед нами возник сказочный замок. Вокруг большого внутреннего двора, мощенного камнем, располагалось множество соединенных между собой низких каменных строений. Мы прибыли сюда под вечер, и никого, кроме слуг, не обнаружили. Нам предложили отдохнуть до 22 часов в одной из тридцати комнат для приезжих. Хозяева начали подавать признаки жизни лишь после заката, когда гнетущий дневной зной сменился вечерней прохладой. Вскоре пошел пир горой. К полуночи все двести гостей так развеселились, что все это походило скорее на карнавальное застолье, нежели на празднование сочельника.

После ужина состоялся осмотр иллюминированного сада размером с квадратный километр. С гордостью хозяин показывал нам деревья и кусты, ценой огромного труда выращенные здесь его садовниками. Почва пампы неплодородна, и Фройдэ пришлось затратить на разбивку этого парка немалый капитал. За сотни километров на сотнях грузовиков сюда привозили чернозем. Несколько лет ушло на создание посреди пампы сочного зеленого газона, на котором теперь пестрели разноцветные палатки, качели, столики и удобные стулья.