Пятьдесят на пятьдесят - Кавана Стив

Я встал и решил, что все-таки стоит еще немного потрясти дерево. Посмотрим, что оттуда вытряхнется.

– Детектив Сомс, когда подсудимые давали вам эти показания на месте преступления, я полагаю, обе уже были задержаны и им зачитали их права, прежде чем задавать им какие-то вопросы?

– Конечно, – ответил Сомс.

Даже если это было не так, подобный ответ вы получили бы от любого копа в городе, задав этот вопрос. Ни один коп не признает, что подозреваемый сказал что-то важное, не будучи предварительно ознакомлен со своим правом хранить молчание. Если права еще не были зачитаны, то таким показаниям грош цена на суде. Сомс никогда не признался бы в том, что разговаривал с подозреваемым, не зачитав ему права по правилу Миранды.

– Вы уверены, что обе подсудимые были официально задержаны и ознакомлены со своими правами еще до того, как вы побеседовали с ними на месте преступления?

– Уверен на все сто процентов, – не без удовлетворения ответил Сомс, с самодовольной ухмылочкой адресуя этот утвердительный ответ присяжным. Он и не подозревал, что только что преподнес мне свое сердце на блюдечке с голубой каемочкой. Я пока не стал вырывать его у него из груди. Надо было дождаться подходящего момента.

– Детектив Сомс, вы считаете заявления, сделанные подсудимыми на месте преступления, важными, не так ли?

– Верно.

– Я так и думал. Вы вроде намекаете на то, что, поскольку Александра и София не спросили у вас, жив ли еще их отец, это означает, что они убили его?

– Это вполне логичное заключение.

– Позвольте вам напомнить, что обвинение настаивает на наличии улик сразу против обеих подсудимых. Если одна из них делает вам важное заявление на месте преступления, разве это не является жизненно важным доказательством для обвинения?

– Является.

– Вы знали, что эти показания важны, когда записывали их в свой блокнот на месте преступления, не так ли?

– Думаю, что да.

– И учитывая, что они так важны, вы даже не подумали включить этот момент в свой аффидевит или передать копии вашего блокнота прокурору, чтобы те могли быть переданы командам защиты?

– Я передал всю существенную информацию в офис окружного прокурора.

– Но не копии существенных страниц из вашего блокнота?

Он примолк.

Если Сомс солжет и ответит «да», то рискует подорвать доверие к обвинителю; если скажет правду, то явно и понятия не имеет, в какой тупик я его завожу.

– Должно быть, я забыл про эти свои записи… Не думаю, что я передавал копию в офис окружного прокурора.

– Не думаете? Бывший мэр Нью-Йорка лежит мертвый, растерзанный на куски в своей собственной спальне, у вас под стражей двое подозреваемых, которые, по вашим словам, обе сделали важные заявления, и вы не думаете, что передали кому-то записи с этими заявлениями? Либо вы их передали, либо нет. Так что?

Сомс откашлялся, попытался было напустить на себя прежний самодовольный вид, чтобы вернуть почву под ногами, а затем посмотрел на присяжных и пробурчал:

– Я этого не сделал.

Настал мой черед ткнуть на паузу. Позволить всему этому отложиться в головах у присяжных. Вообще-то мелочь, но я хотел, чтобы коп немного помариновался.

– Вы не знакомы с основами следственных действий, детектив Сомс?

На сей раз он не потрудился перевести взгляд на присяжных, давая ответ, а выпалил его прямо мне, уже явно разгорячившись:

– Мой послужной список говорит сам за себя. В моем отделе один из самых высоких показателей раскрываемости убийств в этом городе – да и в любом другом городе, раз уж на то пошло.

– Тогда, как опытный и талантливый дознаватель, вы не допустили бы такой элементарной ошибки, не передав важную информацию в офис окружного прокурора?

– Я полагаю…

– Детектив, выходит, что заявления, сделанные обвиняемыми на месте преступления, не имеют никакого значения, не так ли?

– Еще как имеют. Александра и София не спросили, жив ли их отец, потому что обе знали, что он уже мертв – потому что они были чертовски уверены, что он мертв!

– Есть и еще одна причина, по которой ни одна из обвиняемых не поинтересовалась, жив ли их отец, не так ли?

– Я ничего подобного не вижу. За все мои годы работы детективом в отделе по расследованию убийств такого никогда еще не случалось.

– Ранее вы подтвердили, что перед допросом обвиняемых на месте преступления им зачитали их права, помните?

– Помню. И совершенно в этом уверен. Права им точно зачитали.

– Подозреваемым зачитывают права только после их официального задержания, так?

– Так, – сказал Сомс, которому все это уже явно надоело.

Я взял страницу из приложений к обвинительному акту и через секретаря передал ее детективу.

– Взгляните, пожалуйста, на этот документ. Это протокол задержания. Задержание проводил патрульный Джейкобс?

– Верно, – подтвердил Сомс.

– И обе подсудимые были задержаны по одному и тому же подозрению?

– Да, – подтвердил он, уже понимая, к чему это может привести.

Пора было вывести его на чистую воду.

– Согласно данному протоколу, патрульный Джейкобс задержал обеих подсудимых по подозрению в убийстве. Может, именно тогда они и поняли, что их отец мертв?

Сомс сглотнул, и кадык у него на горле запрыгал вверх-вниз.

– Вас не могут задержать по подозрению в убийстве, если нет трупа, верно?

Он ничего не ответил. В ответе не было необходимости.

– Детектив, улик против этих подсудимых кот наплакал. И вы с прокурором хватаетесь за тонкую соломинку, пытаясь подвести под это дело доказательную базу – разве не это здесь на самом деле происходит?

Сомс откашлялся, отпил воды, наклонился к микрофону и произнес:

– Нет, сэр.

Именно Сомс и выудил тот волос из глубокой раны на груди у Фрэнка Авеллино. У эксперта по волосяным волокнам и детектива Тайлера нашлось бы больше что сказать по этому поводу, но мне просто требовалось окончательно разделаться с Сомсом.

– Вы показали, что извлекли из раны на груди у жертвы какой-то волос, детектив. Вы ведь не эксперт по волосяным волокнам, насколько я понимаю?

– Нет, сэр, для этого у нас есть профессор Шандлер.

– Хорошо. На этом всё.

Драйер даже не пытался исправить какие-либо повреждения, хотя вообще-то мало что мог сделать. Для меня все и вправду выглядело так, будто окружной прокурор наскреб по сусекам любые ошметки улик, которые могли хотя бы теоретически свидетельствовать о виновности обеих девушек, – и теперь все, что можно было обернуть в пользу обвинения, намеревался бросать в нас вместе со всем прочим, что подвернется под руку.

– Народ вызывает детектива Айзею Тайлера, – объявил Драйер.

Сомс покинул свидетельское место и обменялся с Тайлером не более чем взглядом. Это было предостережение: мол, давай поосторожней. Тайлер был намного моложе и вспыльчивее Сомса. Более легкая добыча для ловкого адвоката.

Тайлер был одет во все черное, как и подобало случаю: рубашка, галстук, костюм, туфли… Произнеся слова присяги, он вольготно устроился на свидетельской трибуне.

– Детектив Тайлер, это вы проводили расследование в отношении жертвы и его семьи? – начал Драйер.

– Да, я, – подтвердил Тайлер. – Мы с напарником разделили нагрузку по этому делу. Так вышло, что в ночь убийства мне позвонил адвокат по имени Майк Модин. В субботу. И сказал мне, что на понедельник у него назначена встреча с жертвой, чтобы обсудить изменения в завещании.

– Вы получили копию этого завещания?

– Получил. В качестве душеприказчика по этому завещанию указан Хэл Коэн. Мистер Коэн был руководителем предвыборной кампании и другом жертвы. Он и предоставил мне копию последнего завещания. В материалах дела оно отмечено как вещественное доказательство номер шесть.

Возникла пауза, пока присяжные, у которых теперь появилась причина открыть лежащие перед ними бумаги, торопливо искали нужный документ и приступали к чтению.

– Этому завещанию уже пять лет, не так ли? – спросил Драйер. Он направлял свидетеля, но я не стал вылезать с возражением. Нарушение было чисто формальным, и он просто экономил нам время.