На грани победы 2: Возрождение - Грегори Кейес

– Так точно, Проныра-Лидер. Пришлёте кого-нибудь подобрать меня?

– Конечно. Мы уже здесь закончили.

– Полковник Дарклайтер, вам стоит явиться самому. Здесь есть такое, на что вам обязательно следует посмотреть.

Глава 43

Люк.

Услышав своё имя, Люк встрепенулся. Оказалось, он спал всё это время, а Мара судорожно сжимала его руку, будто боялась, что это их последнее соприкосновение. Он взглянул на её лицо: глаза были ясны, а губы шевелились, словно пытались что-то сказать.

– Мара, – пробормотал он. – Мара! – У него было ещё полно слов, предназначавшихся жене, но он не смог выдавить из себя ни одного. Я люблю тебя. Не умирай.

Её голова поникла, совсем немного. Сжимая её ладонь, Люк ощущал пульс, сильный, не как в предыдущие дни, но непостоянный.

Сейчас. Мы должны сделать это сейчас.

– Что сделать? Мара, я не понимаю.

Сейчас. Её глаза вновь закрылись, и пульс оборвался.

– Нет! Мара!

Когда Дарт Вейдер неожиданно узнал, что кроме сына у него есть ещё и дочь, и намерился увести её с пути света, Люк ощущал полное отчаяние, но и оно было несравнимо с тем чувством, которое захлестнуло его теперь. Тогда он рванулся навстречу закованной в доспехи фигуре, обрушивая на неё сокрушительные удары, пока наконец не лишил руки человека, который был его отцом. Это был, наверное, первый решительный шаг Люка по направлению к тёмной стороне.

Теперь, несмотря на то, что тело его оставалось недвижимым, он рванулся навстречу болезни Мары, ослеплённый яростью, гневом, отчаянием, готовый сокрушить всех и вся на своём пути, лишь бы расправиться с невидимым врагом. Его собственная боль подстёгивала его в этом стремлении, и тот факт, что он пытался совершить невозможное, не имел для него ровным счётом ни малейшего значения. Атакуя невидимого противника, он сдавил кулаки так, что его собственные вены воззвали к нему острой болью, напоминая о необходимости циркуляции крови.

Нет, Люк, нет. Так нельзя.

Он отшатнулся, дрожа всем телом.

– Как же тогда? – закричал он, может быть, Маре, а, может быть, самой вселенной.

– Люк! – в дверях стояла Силгал. – Я почувствовала…

– Она что-то хочет от меня, Силгал, – выпалил Люк. – Она обратила часть своей энергии, чтобы разбудить меня, и ещё немного, чтобы удержать меня от… Силгал, что она хотела мне сказать?

– Я не знаю, Люк, – развела руками мон каламари. – Но ты всегда говорил своим ученикам, что агрессия не есть решение проблемы. Так прислушайся к своим словам. Поверь в них. Окутай себя спокойствием.

Возражение застряло в его горле, так и не вырвавшись наружу. Да что она понимает?

Но она, конечно, права. Легко оставаться спокойным, когда ничто не гнетёт тебя.

– Ты права, – согласился он. – Но я знаю, что я должен что-то предпринять. И именно сейчас, иначе она умрёт.

– Давай, я попробую, – предложила Силгал. – Может, я смогу понять, чего она хочет.

– Нет. Я сам должен во всём разобраться.

Он продолжил настраивать себя на нужное русло, успокаиваться, пытался отбросить всё тёмные эмоции, очиститься от них медленными глубокими вдохами. Только почувствовав себя полностью сосредоточенным, он придвинулся к Маре и нежно коснулся её с помощью Силы, не пытаясь больше атаковать её болезнь.

Агрессия не есть решение проблемы.

Но она была так далеко. Практически нечего было защищать, кроме…

Тут он наконец понял. Единственная часть Мары была здоровой – не просто здоровой, а даже незатронутой болезнью. И именно там он должен сейчас быть – не вести войну с заразой, а защищать, усиливать крепость, которую выстроила Мара.

Он снова потянулся Силой, осторожно и ласково, к тому месту, где почивал их ребёнок, и там он обнаружил Мару, её дух, обвитый вокруг малыша, крепкий, как дюрастиловая стена.

– Дай мне войти, Мара! – прокричал он. – Ты должна дать мне войти. – Он взял ладонь Мары в свои руки и нежно сжал её. – Впусти меня, Мара.

Скайуокер?

– Да, это я. Я понял, что ты от меня хотела. И сделаю всё, что в моих силах. Но ты должна впустить меня.

Стена дрогнула, но держалась. Он что, опять ошибся? Или она сама всё забыла, боль стёрла всю её память?

– Я люблю тебя, Мара. Пожалуйста.

Он дрожал, всё ещё сжимая её руку. Он не мог принуждать её. И не стал бы так делать, даже если бы мог.

Заходи, Люк.

Ребёнок зашевелился, словно обрадовался прикосновению отца. Люк чувствовал, как в малыше пробуждаются радость и удивление, как он что-то бормочет. Это был голос настолько знакомый, но при этом какой-то неестественный. И голос становился реальностью.

– Я люблю тебя. Я люблю вас обоих. – Люк тяжело вдохнул. – Разделите со мной мою силу.

Он и Мара объединили свою мощь, словно сплели свои пальцы воедино, и как будто третья рука, их нерождённый сын вклинился между ними. Человеческий ребёнок. Его сын. Сын Мары.

Их взаимная хватка усилилась, но это была не сила отчаявшегося бойца или неистовая мощь урагана. Их объятия были полны спокойствия, душевного равновесия, крепкой любви.

Они слились в единое целое, Люк почувствовал, как его собственное «я» расплывается в море Силы, и погрузился в сон.

Он увидел мальчика с огненно-рыжими волосами, вычерчивающего какие-то полосы на песке. Он увидел, как тот повзрослел, как он стоит, преклонив колени перед великим речным потоком, трёт в руках гладкий округлый камень и улыбается. Тот же мальчик, но ещё постарше, борется на траве с молодым вуки.

А потом он увидел себя, держащего мальчика на руках, наблюдающего за светящимися линиями, что вычерчивали аэрокары в небесах большого города – как Корускант, но не Корусканта.

Он везде разыскивал Мару, но не мог найти её, и это вносило некий диссонанс в его чувства.

Будущее всегда в движении, напомнил ему далёкий голос Йоды. Люк по-прежнему пытался найти Мару, погружаясь в самые глубины своего сна. А мальчик совсем вырос; он стоял на мостике космического корабля странной планировки и смотрел вдаль…

Все варианты будущего существуют в Силе, возник неожиданно знакомый, ирреальный голос. Не ищи в нём ответов: не ты выбираешь будущее, а оно тебя.

– Бен? – хрипло прошептал Люк. Это не мог быть Бен, несомненно. То время давно ушло, великий мастер слился с Силой, стал далёким, недосягаемым…

И всё же не важно, был ли это Бен, или сама Сила, или даже частица Люка сама только что всё это произнесла. Он получил возможность мельком взглянуть на то, что могло бы быть, и лишь это имело значение. Только мельчайшая часть – но это было всего лишь то, что могло бы случиться. Он не должен был беспокоиться об этом: в настоящий момент подобные поиски и спекуляции не могли иметь место, поскольку и то, и другое было отчётливым проявлением нерешительности, которую в данных обстоятельствах он не мог себе позволить. Нерешительность была куда опаснее йуужань-вонгской болезни. В ней крылось единственное ограничение, которому должен был следовать джедай.

Он дал возможность видениям испариться и вновь ощутил размеренное биение трёх сердец, слияние трёх разумов в единое целое.

Привет, Люк. Рада, что ты вернулся, эти слова произнесла Мара, как ему показалось. И их энергия волнами разошлась во всех направлениях, увеличиваясь, расширяясь, как рождающаяся галактика. Как что-либо рождающееся. Как сама жизнь.

Глава 44

– Ого! – воскликнул Энакин при виде корабля, ожидавшего их в тринадцатом ангаре. К этому моменту все трое сумели успешно разминуться с двумя группами укутанных в углиты-плащанники йуужань-вонгов, рыскающих по помещениям станции в поисках джедаев, и Энакин ожидал встретить делегацию у корабля. Однако корабль был на месте, а вот йуужань-вонгов не наблюдалось.

– Может, Ном Анор и его шайка наглотались вакуума, когда гивины проветривали станцию? – предположил Корран.

– Ого! – повторил возглас Энакин.

– Хватит глазеть! – рявкнул Корран. – У нас нет на это времени. Нам ведь ещё нужно выяснить, как эта штука летает. Там снаружи флот йуужань-вонгов, забыл?

– Точно, – спохватился Энакин. – Извини.

Но не восхититься было невозможно. Корабль гивинов был донельзя простым, элегантным и утончённым, почти весь состоял из двигателей и был размером с лёгкий транспортник. Серия тонких цилиндров, выступавших из-под относительно большой тороидальной турбины, составляла сердечник ионного двигателя, ещё три аналогичных звена свешивались на лонжеронах по бокам основной конструкции – они не были закреплены и имели возможность менять угол и направление. На носу корабля удобно размещался аппарат гипердрайва, а рядом с ним, словно последняя, едва не упущенная добавка, – отсек для экипажа и рубка, почти полностью свитые из транспаристила.