Остров сокровищ. Черная стрела - Роберт Стивенсон

— Да поможет тебе бог! — ответил Дик. — Ты всегда относился ко мне по-дружески, и я этого не забуду.

— Послушайте, — прибавил Хэтч смущенно, — если этот Мщу-за-всех проткнет меня стрелой, пожертвуйте золотую марку…  нет, лучше целый фунт… за упокой моей бедной души. А то, боюсь, как бы мне не пришлось скверно в чистилище.

— Твоя воля будет исполнена, Беннет, — ответил Дик. — Но ты напрасно тревожишься, друг. Там, где мы с тобой скоро встретимся, эль тебе будет нужней, чем молитвы.

— Дай-то бог, мастер Дик! — сказал Хэтч. — Но вот идет сэр Оливер. Если бы он так же ловко владел луком, как он владеет пером, из него вышел бы славный воин.

Сэр Оливер вручил Дику запечатанный пакет, на котором было написано: «Моему глубокочтимому господину сэру Дэниэлу Брэкли, рыцарю. Передать немедленно».

Дик сунул пакет за пазуху, приказал отряду следовать за собой и двинулся из деревушки на запад.

ЧАСТЬ I.

ДВА МАЛЬЧИКА

Глава I.

Под вывеской «Солнца» в Кэттли

Сэр Дэниэл и его воины разместились на эту ночь в Кэттли и ближайших окрестностях по теплым, хорошо охраняемым домам. Но тэнстоллский рыцарь был из тех людей, которые ни на минуту не прекращают погони за деньгами; и даже теперь, накануне похода, в котором он должен был либо победить, либо погибнуть, он поднялся в час ночи, чтобы выколотить деньги из своих бедных соседей. Он очень много наживал на спорных наследствах. Обыкновенно он покупал право наследства у какого-ни-будь безнадежного претендента и потом с помощью могущественных лордов, окружающих короля, добивался неправильных решений в свою пользу, если же это было слишком хлопотно, он попросту захватывал спорное поместье силой оружия, а затем с помощью своих связей и сэра Оливера, который умел вертеть законами как угодно, удерживал захваченное. Таким способом совсем недавно он наложил свою лапу и на деревню Кэттли; здесь он все еще встречал отпор со стороны крестьян, и, чтобы подавить недовольных, он повел свои войска именно этим путем. В два часа ночи сэр Дэниэл сидел в харчевне возле очага, так как по ночам в окруженном болотами Кэттли было холодно. У его локтя стояла кружка приправленного пряностями эля. Он снял свой шлем с забралом и сидел — лысый, тощий, смуглый, закутанный в кроваво-красный плащ, — опустив голову на руку. В дальних углах комнаты расположились его воины — человек двенадцать; одни из них стояли на часах, другие спали на скамьях; а на полу на плаще лежал мальчик лет двенадцати - тринадцати. Хозяин «Солнца» стоял перед своим господином.

— Слушайся моих повелений, хозяин, — говорил сэр Дэниэл, — и я всегда буду тебе добрым господином. Я желаю, чтобы моими деревнями управляли добрые люди; я желаю, чтобы Адам-э-Мор был избран главным констэблем; позаботься об этом. Если вы изберете другого, вам будет плохо. Я вам спускать не собираюсь, вы все провинились передо мной, потому что вы все платили оброк Уэлсингэму. И ты тоже платил, мой любезный хозяин.

— Славный рыцарь, — сказал хозяин, — я готов присягнуть на кресте Холивуда, что я платил Уэлсингэму только по принуждению. Нет, достойный рыцарь, я не люблю негодных Уэлсингэмов! Они бедны, словно воры, достойный рыцарь. Мне нужен такой великий лорд, как вы. Спросите кого угодно — все скажут, что я всегда стоял за Брэкли.

— Может быть, — сухо проговорил сэр Дэниэл.— И поэтому ты заплатишь вдвое.

Трактиршик сморщился; но подобные беды нередко случались в те беспокойные времена, и в глубине души он, вероятно, был рад, что еще дешево отделался.

— Введи старика, Сэлдэн! — крикнул рыцарь.

Один из воинов ввел в комнату оборванного, сгорбленного старика, бледного, как свеча, и дрожащего от болотной лихорадки.

— Как тебя зовут? — спросил сэр Дэниэл.

— С позволения вашей милости, — ответил старик, меня зовут Кондолл. Кондолл из Шорби, с разрешения вашей милости.

— Мне рассказывали о тебе много дурного, — сказал рыцарь.— Тебя подозревают в измене, негодяй! Ты не платишь оброка. Тебя обвиняют в убийстве многих людей. Вот какой ты, оказывается, храбрец! Не беспокойся, я тебя усмирю!

— Глубокочтимый и высокоуважаемый лорд,— вскричал старик, — тут какая-то путаница! Я бедный человек, я никогда никого не обижал.

— Помощник шерифа[93] отзывался о тебе очень скверно, — сказал рыцарь. — «Подайте мне, — велел он,— этого Тиндэла из Шорби».

— Меня зовут Кондолл, мой добрый лорд,— сказал несчастьый.

— Кондолл или Тиндэл — это все равно, — холодно ответил сэр Дэниэл. — Ты попался, и я сильно сомневаюсь в твоей честности. Если хочешь спасти свою шею, напиши мне сейчас же обязательство заплатить двадцать фунтов.

— Двадцать фунтов, мой добрый лорд! — воскликнул Кондолл.— Это безумие! Все, что у меня есть, не стоит и семидесяти шиллингов.

— Кондолл или Тиндэл, — со смехом сказал сэр Дэниэл, — я готов принять весь риск на себя. Напиши мне обязательство на двадцать фунтов, я получу с тебя все, что удастся получить, и, по своей доброте, прощу тебе остальное.

— Увы, мой добрый лорд, я не умею писать, — сказал Кондолл.

— Ну что же, — сказал в ответ рыцарь, — ничего не поделаешь. Мне так хотелось пощадить тебя, Тиндэл, но совесть не позволяет… Сэлдэн, отведи вежливо этого старого ворчуна к ближайшему вязу да повесь его там понежнее за шею, чтобы я видел, когда буду проезжать мимо… Доброго пути вам, славный Кондолл, милый Тиндэл! Вы на всем скаку въедете в рай. Доброго вам пути!

— О лорд, как прелестны ваши шутки! — льстиво ответил Кондолл и заставил себя улыбнуться. — Вам подобает требовать, а мне подобает подчиняться, и я, несмотря на все мое неумение, попробую написать обязательство.

— Друг, — сказал сэр Дэниэл, — теперь ты напишешь на сорок фунтов. Полно! Ты хитер, и имущество твое стоит не семьдесят шиллингов… Сэлдэн, последи, чтобы он все написал как следует и чтобы подпись его была правильно засвидетельствована.

И сэр Дэниэл, самый веселый рыцарь в Англии, хлебнув теплого эля, со смехом откинулся на спинку стула.

Мальчик на полу шевельнулся, сел и испуганно оглядел комнату.

— Ступай сюда, — сказал сэр Дэниэл; и, когда мальчик, повинуясь его приказанию, встал и медленно подошел к нему, он снова откинулся назад и громко расхохотался. — Клянусь распятием! — крикнул он. — Какой крепкий мальчишка!

Мальчик покраснел от гнева, и в темных его глазах сверкнула ненависть. Теперь, когда он стоял, трудно было определить его возраст. Лицо у него было свежее, как у ребенка, но выражение лица было уже не детское; телом он был необычайно тонок и ходил несколько неуклюже.