Ничего, кроме настоящего - Андрей Голяк

Чорно-біле місто слухає гранж

У виконанні дощів,

Багатооке обличчя вулиць

Спливає в мареві снів,

Тремтячі шпилі старих костьолів

Співають реквієм дню,

Уламки кроків перехожих

Лежать в обіймах калюж.10

Всё шло классно, но не так, как надо. Чувствовался класс музыкантов, кач, настроение, но мы не ушли от импровизационности.

Материал выглядел сыроватым. Я впервые не ощущал за спиной знакомую ауру старых друзей. Там, за мной, стояли новые люди, новые идеи, новые ощущения. Даже родной бас Батьковича растворялся в их новизне.

На какую-то долю секунды я запаниковал. Потом всё прошло. Я твёрдо понял – это не "Клан Тишины". Это – другое. И мне предстоит с этим существовать.

На сольном месте у Старого отключилась примочка – все непрухи в мой мешок. Мы доиграли программу, и вышли за кулисы. Я принимал поздравления многочисленных доброжелателей с дебютом, но чувствовал

– рано. Рано было выходить с новым проектом, рано было светить то, что не отложилось в мозгах. Рано. Я остро чувствовал, что выступление нельзя назвать удачным, несмотря на доброжелательный приём. Нужно искать. Шуршать. Пробовать.

Я покалякал с "человеками" и спустился в зал. Как раз объявили

"Море Лаптевых", и мне было интересно послушать их достижения.

Сюрприз "номер раз" – с ними играет Умский. Конспиратор Батькович ничего мне об этом не рассказывал. А ну, а ну!

Пошло вступление. Владик вышел к микрофону. Явно стеснялся. Да и вообще, имидж у группы застенчивый какой-то. Музыка – для меня явно неожиданная. Простенькая мелодичная песенка. Я вслушался в текст – что-то об одиноком ребёнке, просящем милостыню. Сердцещипательные темы какие-то. Владик пел приятно, "фефекты фикции" почти не ощущались. Слегка раздражала подчёркнуто слезливая манера исполнения, но это уже дело вкуса. В принципе, пятнадцатилетних созревающих школьниц это должно впечатлить.

Честно говоря, я был слегка ошарашен музыкой "бывшеньких".

Элитничали, умничали, надувались… И что мы имеем в результате – сладко-романтический бэнд дамских угодников? А где же высокие материи? А где же потуги на великое?

Ладно, Бог с ними. Сами разберутся с приоритетами. Это не моё дело. Я поднялся и пошёл в гримёрку собирать манатки. Пора уходить отсюда. Татка всё восхищалась нашим выступлением, а я думал о том, что будет дальше. И понятия не имел, как мне дальше быть.

Тёплый июльский вечер. В парке спокойно, уютно, тихо. Народу совсем немного. Я сижу на лавочке и жду. Думать ни о чём не хочется.

Мысли бессвязны и ленивы. Я разглядываю наглых голубей, деловито склёвывающих что-то с земли, и изредка оглядываюсь по сторонам, пытаясь угадать, как будет выглядеть тот, кто придёт на встречу.

Прошло несколько месяцев после выступления на "Червоной Руте".

Чем я занимался всё это время? Смурил и работал вперемешку. Это было время моих странствий по городской "подземке". Новые люди, эксперименты, ощущения. Талантливые музыканты, бездари, трудоголики, лентяи, алкаши, торчки. Этот калейдоскоп был интересной школой.

Наверное, я за это время повзрослел лет на десять. И понял главное – нужно полагаться только на свои силы. Есть только моя воля и моё

"я". И за это нужно драться.

С момента моего ухода из "Клана" мне пришлось заново утверждать себя в глазах музыкантов. "Клан Тишины" всегда держался обособленно от тусовки, и поодиночке никто из нас не имел никакого веса. Посему мне предстояло завоевать своё место под солнцем, чтобы музыканты захотели со мной сотрудничать.

В последнее время я работал с Юркой Челеком, гитаристом

"Индюков". Я познакомился с ним на каком-то сейшене и предложил поиграть вместе. Юрка послушал материал и неожиданно согласился. Мы щупали гармонии, искали интересные ходы, характерные штрихи. А потом

Челек сказал:

– Я знаю, что здесь нужно – виолончель. У меня есть на примете один интересный человечек. Думаю, он придётся ко двору. Тем более, что он давно рвётся играть в группе.

Я в то время был жутким жадиной – тянул к себе всех людей, способных отвязно мыслить и талантливо излагать придуманное.

Предложение Юры меня заинтересовало. Я записал телефон "интересного человечка", созвонился с ним и договорился о встрече. И вот теперь я сижу в парке на скамеечке и жду его.

Я задумался и не заметил, как возле меня кто-то остановился.

Вежливый голос спрашивает:

– Андрей Поляк? "Клан Тишины"?

Я поднимаю глаза. Вот это персонаж! Коротенькие шортики, здоровенный пояс-кенгурятник, тёмные очки. Под мышкой виолончель в потрёпанном чехле.

– Васыль?

Он утвердительно кивает головой. Тогда я приглашающе хлопаю ладонью по скамейке:

– Падай.

Он располагается рядом. И я полчаса ему рассказываю о своих идеях относительно группы. Сначала он терпеливо слушает, а потом перебивает меня:

– Я всё понял. Есть предложение начать сейчас же. Я живу здесь недалеко. Поедем ко мне, ты покажешь свои песни, а я попробую подыграть. Лады?

– Лады!

Мы садимся в старый дребезжащий трамвай и едем две остановки.

Походим к стандартного вида пятиэтажке и поднимаемся на четвёртый этаж. Небольшая чистенькая квартирка.

– Проходи. Вот моя комната.

Захожу. С интересом оглядываюсь. Разбросанные ноты, две виолончели, пластинки с классической музыкой. Смотрю на названия -

Бах, Чайковский, Паганини…

Васыль приносит две чашки с дымящимся кофе. Пока мы его пьём, он расспрашивает о "Клане Тишины", о моих репетициях с другими музыкантами, о планах на будущее. Потом я расчехляю гитару. Он скептически смотрит, как я её настраиваю. Свой постоянный инструмент я не успел забрать от Старого, и пришлось взять походную

"балалайку". Звучит она отвратительно и фальшиво. Васыль прерывает мои мучения:

– Чёрт с ней! Всё равно эти дрова толком не настроишь. Играй. Я пойму и так.

Я показываю ему то, что "настрогал" за время своих поисков. Он слушает, изредка кивая головой. Потом выдаёт вердикт:

– Если честно, мне не нравится ни музыка, ни слова, ни то, как ты поёшь. Но мне всё равно будет интересно попробоваться – может быть, первое впечатление обманчиво.

Откровенно говоря, я тоже не испытываю особой симпатии к этому субьекту, но… "Первым делом самолёты". Вдруг он гений?

– Давай ноты, – он привинчивает шпиль к инструменту.

Я недоумённо смотрю на него:

– Какие ноты?

– С моей партией.

– Нет у меня никаких нот.

– А что же мне играть? – чувак явно не может въехать в ситуацию.

Чёрт бы побрал этих перцев с консерваторским образованием!

– То, что подберёшь, то и будешь играть.

– Погоди! Кто из нас композитор?

– Никто из нас не композитор! Я принёс написанные песни, а каждый свои партии делает сам, в результате – музыка группы. Понял?

Чувак повозмущался для приличия, а потом покорно взял инструмент в руки. Я продиктовал ему гармонию, и репа началась.

Не скажу, чтобы я пришёл в жуткий восторг от Васылёвой игры.

Песни превратились в одно сплошное соло на виолончели. Причём, даже это соло было сумбурным и не выражающим ничего, кроме попыток Васыля самовыразиться. Все мои потуги обуздать его исполнительский кач успеха не имели – он смотрел на меня со снисходительной улыбкой.

Кто, мол, здесь образованный перец? Ты или я?

Короче, первая репа закончилась полным крахом. Я вышел оттуда с горячим желанием никогда больше с этим человеком не видеться и не слышать о нём более ни слова. Редко кто вызывал у меня с первого взгляда такую антипатию.

Последующие репетиции с ним и с Юркой тоже ничего не дали. Васыль играл сплошной бред, и слушать наших замечаний относительно аранжировок не желал. Сама по себе виолончель звучала изумительно, но когда наш Казальс начинал "поливать", мне хотелось подойти к нему сзади и задушить струной. В общем, всё шло паршиво. Хуже некуда.

Юрка потерял интерес к репетициям, и стал "динамить", отговариваясь занятостью в "Индюках". Мы остались вдвоём.

Почему я не плюнул на всё это и не распрощался с этим диверсантом? Наверное, потому что я подсознательно чувствовал, что при помощи виолончели можно слепить интересный саунд. Приходилось терпеть виолончелиста и надеяться на лучшее.

Спасение пришло оттуда, откуда я его меньше всего ожидал. Оно явилось в образе Оли, девушки Васыля. Однажды он привёл её к нам на репетицию. Я только скрежетнул зубами – не перевариваю, когда на репетициях присутствуют посторонние. Но пришлось молчать. В то время мы репетировали в подвале Васыля, и он был волен приводить всех, кого считал нужным пригласить.

Барышня послушала наши опусы и прямо в лоб заявила:

– Васыль, ты играешь отвратительно! Вместо того, чтобы создать настроение и подчеркнуть характер произведения, ты выпендриваешься и стараешься показать, какой ты классный виолончелист. Но вместо того, чтобы восторгаться тобой, слушатели к концу концерта возненавидят тебя – ты не подчёркиваешь, а зачёркиваешь настроение.