Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон

После завтрака Лиам поехал на юг в небольшую деревушку Шармассинг по 155-й дороге по последнему известному адресу Зигфрида Шульца. Белый кирпичный аккуратный двухэтажный домик с красной черепичной крышей. Лиам с немецко-английским словарем в руке позвонил в дверь. Ему открыл старик в серых штанах и голубой рубашке, застегнутой до самого ворота.

– Ja, was wollen Sie?[50]

– Sprechen Sie Englisch?[51]

– Ja. Немного. – Он большим и указательным пальцами показал, насколько плохо говорит по-английски.

– Спасибо. Меня зовут Лиам Таггарт, я разыскиваю семью Зигфрида Шульца.

– Зигфрида Шульца? – Он покачал головой. – Я не знаю никакого Зигфрида Шульца.

– Он жил здесь когда-то. В 1941 году.

– В 1941 году? Ого! Это же семьдесят лет назад. – Старик пожал плечами. – Я живу здесь только сорок. А до меня здесь жил Бургер. Не Шульц.

– Зигфрид Шульц был немецким солдатом. Здесь жила его мать. Я предполагаю, что она могла в 1943 году поселить у себя двух малышек.

– Двух малышек?

Лиам кивнул.

– А почему вы спрашиваете?

– Эти малышки потерялись во время войны. Меня наняла их мать, которая их потеряла.

Старик пожал плечами:

– Я переехал сюда из Пфаффенберга в 1963 году. Ничего о детях не знаю.

Лиам повернулся, чтобы уже уходить, как старик его окликнул:

– Простите, пожалуйста, герр Таггарт. Здесь живет фрау Штраус, ей уже восемьдесят шесть, но она знает всех в Шармассинге. Ступайте к ней. Розенштрассе, 22 в Оберхофен. Это дальше по улице. Передайте, что вас послал Вернер. – Он улыбнулся и кивнул. – Она говорит по-английски, ja.

– Danke[52], – поблагодарил Лиам.

Дом фрау Штраус находился всего в паре километров. Она открыла дверь в бесформенном розово-голубом халате и розовых, отороченных мехом мокасинах. Ее седые волосы были собраны в пучок. Она, прищурившись, смотрела на Лиама.

– Фрау Штраус, меня к вам прислал Вернер.

– Вернер Хоффман?

– Наверное. Живет на Дорфштрассе.

Фрау Штраус поджала губы, минуту подумала и отступила от двери:

– Входите.

Она прошла в гостиную и жестом пригласила Лиама следовать за ней.

– Садитесь.

Гостиная была меблирована большими мягкими креслами и диваном с цветочным узором. И украшена белыми салфеточками. Салфеточки лежали на столе, на подлокотниках кресел, на спинке дивана. Лиам осторожно присел на краешек дивана.

– Я ищу семью Зигфрида Шульца. Раньше он жил на Дорфштрассе, 155.

– Да, разумеется. Хельга Шульц.

Лиам широко улыбнулся:

– Чудесно. А у Хельги кроме Зигфрида были еще дети? Не появлялись у нее две маленькие девочки?

Фрау Штраус склонила голову к плечу и, прищурившись, посмотрела на Лиама:

– А почему вы спрашиваете? Это законно?

Лиам засмеялся:

– Абсолютно законно. Я детектив, расследую историю о двух девочках, которые потерялись во время войны. Я предполагаю, что их могли принести фрау Шульц. В действительности, скорее всего, это были дочери ее сына Зигфрида. Я работаю на подругу их матери, которая теперь живет в Америке.

– Гм… Хельга никогда не говорила, что у Зигфрида есть дети. Она бы, конечно, их забрала. Она очень хотела внуков. У меня своих внуков нет, и Хельга обязательно бы похвасталась. Не сомневайтесь, обязательно бы похвасталась. – Старушка покачала головой. – Знаете, Зигфрид погиб на войне. В Украине.

– Наверное, Зигфрид хотел рассказать матери о внуках лично.

– Ja, наверное. Но с фронта он так и не вернулся.

– А дети? Фрау Шульц никто не приносил детей?

Фрау Штраус покачала головой:

– Нет. Детей не было. Зигфрид был единственным сыном Хельги. Она бы с радостью приняла двух малышек. И уж конечно бы мне сказала. Когда Зигфрид погиб, Хельга не смогла содержать ферму. В 1950 году она продала дом и переехала в город. В 1974 году она умерла. Особых богатств Хельга не нажила и все свое имущество оставила церкви. Никого из родственников не осталось.

Лиам поднялся:

– Спасибо, что уделили мне время, фрау Штраус.

– Жаль, что не смогла помочь в вашем расследовании.

– Откровенно говоря, вы мне помогли: вы исключили одно предположение из перечня возможных. Еще раз спасибо.

Лиам позвонил Кэтрин из аэропорта Мюнхена и доложил о своих успехах.

– Ты летишь домой? – спросила Кэтрин.

– Пока нет. Через час я вылетаю в Краков. Наведу справки и попробую проехаться маршрутом поезда. Может, что-то и нарисуется.

– Лиам, у нас мало времени. Дата слушания все ближе, а у нас нет никаких доказательств существования Каролины или близнецов. Мне придется несладко: нечего противопоставить утверждению Артура, что девочек не существует.

– Времени маловато. Возможно, кто-то вспомнит, что у железнодорожных путей нашли двух малышек, или объявится Мюриэль Бернштейн и подтвердит рассказ Лены, но нам нужно время. Мне кажется, стоит просить отсрочку хотя бы на пару месяцев.

– Не думаю, что Петерсон ее даст. Ты же знаешь, я у него не в фаворе.

– Но попытаться стоит. Черт, всего-то шестьдесят дней! Ну почему такая спешка?

– Ты же слышал Петерсона: он стремится защитить бедную старушку, которая, к счастью, оказалась под его крылом в этом деле об опеке.

– Лена не выглядела такой уж несчастной в суде. А вот Артур испугался до дрожи в коленях.

– Да, испугался. Я подам ходатайство. Может быть, суд и даст нам шестьдесят дней. Удачи тебе в Польше.

Глава сорок пятая

Утром в понедельник Кэтрин приехала к Лене в гости на Пирсон-стрит. Она вошла в квартиру, сняла пальто и подошла к окну, чтобы взглянуть на озеро Мичиган. Ветер гулял по нему, поднимая двухметровые волны с белыми шапками пены, разбивая их о волнорезы, разбрызгивая воду на набережную.

– Я бы хотела, чтобы вы взглянули на одну важную для меня вещь, – сказала Лена.

Она подошла к буфету, открыла стеклянную дверцу и указала на одиноко стоявшую на полке маленькую подставку. Самый ценный предмет в серванте.

– Вы видите? Знаете, что это?

Кэтрин кивнула:

– Знаю. Это туфля Милоша.

– Артур считает меня глупой, потому что я выставила ее. Поношенная детская туфля, которую я поставила на самое видное место, когда могла бы выставить тончайший китайский фарфор и столовое серебро. Но это единственное, что осталось от моей семьи в Хшануве. Единственное доказательство того, что они когда-то существовали. Если со мной что-то случится, Кэтрин, или когда придет мой срок, я бы хотела, чтобы ее забрали вы.

Кэтрин тяжело сглотнула:

– Ох, нет! Я не могу. Она принадлежит вашей семье.

Лена улыбнулась и обняла ее:

– Я вас считаю почти родной. Для Артура она ничего не значит.

– Для меня она многое значит, Лена. Я с гордостью буду хранить эту туфлю.

– Отлично. Тогда позвольте мне закончить историю, и вместе мы попытаемся разыскать близнецов.

– Я должна вас предупредить, что пока Лиаму не повезло. Близняшек не отвезли к матери Зигфрида. Она умерла, и близких родственников не осталось. Лиам собирается навести справку по ходу поезда. В «Яд ва-Шеме» сведений о близнецах тоже нет.

– Знаю, но никто в «Яд ва-Шеме» не знал бы их настоящих имен. Мы не стали писать их, боясь, что так сразу же распознают евреек. Я ездила в Музей холокоста, когда рассказывала свою историю, и спрашивала, не сообщал ли кто-то из поляков о том, что возле железнодорожных путей нашли двух девочек-близняшек. В наших местах о подобном никто не сообщал. Мне сказали, что многих сирот спасли союзники, когда вошли на территорию Германии и Польши, но большинство детей оказались в лагерях или приютах.

– Но вы ничего не рассказали в «Яд ва-Шеме» о Рахили и Лии, так ведь?

Лена покачала головой:

– Я не рассказала. Не смогла.

– Близнецы наверняка могли бы оказаться среди спасенных детей, Лена. От осознания этого вам должно было стать намного легче. Даже если мы не сможем их найти, вполне вероятно, что их спасли.

– Хотелось бы в это верить. Но если Лиаму не повезет, я никогда этого не узнаю. Я так рада, что именно он ведет расследование.

– Я должна быть с вами честной: если мы не добудем доказательств существования близнецов Каролины, нам будет нелегко противостоять Артуру. Он станет рассказывать, что вы просто помешались на этих детях – все эти карты, поиски, расписания поездов… Это будет доказательством того, что поиски заняли слишком большое место в вашей жизни. Он попытается создать презумпцию.

– Презумпцию чего?

– Что вы просто одержимая. И если у нас не будет доказательств их рождения или существования, он докажет, что все это мания.

– И как скажется на нас эта презумпция?

– Это означает, что все бремя доказательств ляжет на нас. Артур утверждает, что все это выдумки – и Каролина, и ее дети, – и уже мы будем обязаны предоставлять доказательства того, что они существовали. Пока Лиаму не удалось ничего найти. Если нам не удастся опровергнуть презумпцию, суд придет к выводу, что ваши маниакальные поиски этих детей – результат психического расстройства.