Пабы, церкви, дождь - Стюарт Макбрайд

— Полагаете, это он сделал?

— Труповоз? — Инш пожал плечами. — Сейчас в этом уже нет полной уверенности, не так ли? Все из-за этого придурка и его коллекции фотографий маленьких мальчиков. Послушайте, может, у них целая педофильская сеть действует? — Он нахмурился. — Это здорово будет, как вы думаете? Целая куча больных ублюдков.

— На фотографиях Николсона все мальчики одеты. Ничего непристойного.

Инш удивленно поднял брови:

— Что, вы полагаете, это просто художественные фотографии?

— Нет. Вы понимаете, о чем я говорю. Это не детская порнография, не так ли? Это очень мрачно и странно, но это не порнография.

— А может быть, Николсону не нравится так на них смотреть. Может быть, у него такой процесс отбора. Последить за детьми, пофотографировать, выбрать одного ребенка и выставить на педофильский тотализатор. — Инш изобразил, как выбирают воображаемого мальчика. — И вот у них натуральная детская порнуха, из первых рук. Из плоти и крови. Прямо здесь и сейчас.

Логана это не очень убедило, но возражать он не стал.

В комнату заглянул дежурный полицейский и сообщил, что инспектора и детектива-сержанта очень хочет видеть мистер Моир-Факерсон. И прибавил, что адвокат намеревается стать болью в заднице у каждого. Инш сжал губы, подумал и попросил полицейского проводить Змеюку Сэнди в комнату для задержанных.

— Как вы думаете, что нужно Шипящему Сиду? — спросил Логан, когда полицейский ушел.

Инш ухмыльнулся:

— Поплакать, постонать… Плевать на него. Можем посмеяться над этим уродом, пока он в горе-печали. — Он потер руки. — Иногда, Логан, мальчик мой, Боженька и нам улыбается.

Сэнди Моир-Факерсон дожидался их на первом этаже, в комнате для задержанных. Он выглядел очень несчастным. Белая полоска пластыря шла поперек свернутого на сторону носа, под глазами темные круги. Очень скоро они превратятся в синяки и расцветут всеми цветами радуги.

На столе перед адвокатом лежал портфель, и Моир-Факерсон нервно выбивал пальцами барабанную дробь по его кожаной поверхности. Мрачно взглянул на Логана с Иншем, когда те вошли в комнату.

— Мистер Фар-Квар-Сон, — сказал инспектор. — Как приятно, что вы опять на ногах и полны сил.

Змеюка Сэнди злобно взглянул на него.

— Вы его выпустили, — сказал он глухим, угрожающим голосом.

— Совершенно верно. Он дал признательные показания и был отпущен, с условием вернуться сюда в понедельник, в четыре часа дня.

— Он сломал мне нос! — За словами последовал удар кулаком по столу, и лежащий на нем кожаный портфель подпрыгнул.

— О, это совсем не так плохо, как вам кажется, мистер Фар-Квар-Сон. Вы обрели суровый мужской вид… Вы согласны, сержант?

Логан сделал самое серьезное лицо и подтвердил, что все так и есть.

Сэнди нахмурился, но так и не понял, издеваются над ним или нет.

— На самом деле? — наконец спросил он.

— Да, — произнес Инш с невозмутимым видом. — Нос вам надо было давным-давно сломать.

Хмурый взгляд адвоката стал холодным и злобным.

— Вам очень хорошо известно, что я получаю письма с угрозами моей жизни. Вы знаете, что на меня вылили ведро крови.

— Да.

— И знаете, что Мартин Стрикен уже привлекался за оскорбление действием?

— Стоп, стоп мистер Фар-Квар-Сон. Когда на вас совершили нападение с помощью ведра с кровью, мистер Стрикен был задержан и находился под надзором в полицейском участке. Мы тщательно изучили все письма с угрозами в ваш адрес. Вам писали как минимум четыре разных человека, и ни один не отсылал письма из почтового отделения тюрьмы Крейгинчиз, там нет соответствующих отметок. Так что это, скорее всего, не мистер Стрикен. — Инспектор улыбнулся. — Но если вы захотите, полиция может взять вас под свою защиту. У нас внизу есть несколько хорошо охраняемых камер. Пара матрасов, букетик цветов — и вы будете как дома!

За свое предложение Инш получил еще один холодный злой взгляд.

Инспектор просиял.

— Порошу прощения, мистер Фар-Квар-Сон, но нам срочно нужно заняться настоящими полицейскими делами. — Он поднялся и жестом предложил Логану сделать то же самое. — И если только кто-нибудь попытается осуществить одну из этих угроз, без всяких стеснений позвоните мне в любое время. Детектив-сержант Макрай вас проводит. — Улыбка стала еще шире. — Следите за ним внимательно, Логан, чтобы он не украл по дороге серебряные ложки. Знаем мы их, адвокатов.

Логан проводил Моир-Факерсона до выхода.

— Знаете, — сказал адвокат, хмуро взглянув на ледяной дождь, непрестанно льющийся с пепельно-серого неба. — У меня тоже есть дети. А судя по тому, как идут дела, я живу только для того, чтобы выпускать извращенцев обратно на улицу.

Логан удивленно поднял брови:

— Вы освободили Джеральда Кливера.

Адвокат застегнул пальто:

— Нет, я его не освобождал.

— Да освободили вы его! Ведь это вы развалили его дело, черт возьми!

Моир-Факерсон обернулся и взглянул Логану в глаза:

— Если бы дело было крепким, я не смог бы его развалить. Это не я выпустил Кливера, это вы его выпустили.

— Но…

— А сейчас прошу прощения, сержант. Я вынужден заняться другими делами.

В комнате для допросов Данкан Николсон дергался так, будто ему в задницу вставили силовой кабель. Рубашка на нем промокла от пота, глаза бегали по комнате, из стороны в сторону, ни на чем не останавливаясь дольше чем на мгновение.

Логан подошел к магнитофону, чтобы включить его на запись.

— Я… Я требую обеспечивающего ареста! — произнес Николсон, прежде чем Логан нажал кнопку записи.

— Тюрьма Крейгинчиз для вас недостаточно безопасна? — спросил Инш. — Подождите, пока вас переведут в Петерхед.

— Нет! Я требую, чтобы арест был наложен на мои пленки, арест, обеспечивающий их неприкосновенность до обыска. Пусть они будут в безопасном месте… — Николсон потер залитое потом лицо. — Они меня убьют, если узнают, что я заговорил! — Его нижняя губа задрожала, и Логану показалось, что он сейчас опять расплачется.

Инш сунул руку в пакет с шипучими мармеладками, достал пару и положил в рот.

— Никаких обещаний, — сказал он, жуя динозавров со вкусом апельсина и клубники. И, кивнув Логану, прибавил: — Начинайте запись, сержант.

Николсон опустил голову и уставился на свои дрожащие руки, которые он положил на стол.

— Я… я работал на каких-то букмекеров, — заговорил он, — ну тех, которые дают деньги в долг, вы понимаете… — Голос сломался, и Николсону пришлось вдохнуть побольше воздуха, чтобы продолжить: — Ну, что-то вроде мониторинга должников, вы понимаете: я следил за людьми, которые не возвращали долги. Фотографировал их, фотографировал членов Их семей… Я… Я печатал дома фотографии и передавал их тем людям, которым они задолжали деньги. — Он еще ниже опустил голову. — А эти ребята пользовались фотографиями, чтобы им угрожать. Вынуждали выплатить долги.

Инш скривился:

— Да, твои мама с папой должны тобой гордиться!

По щеке Николсона потекла слеза, он вытер ее рукавом и сказал:

— А что, незаконно разве людей фотографировать? Я только это делал! И больше ничего! Детей я не трогал!

— Что за херня! — Инш наклонился и поставил на стол громадные кулаки. — Я хочу знать, что ты делал у канавы рядом с мостом через Дон, что ты делал с обезображенным телом трехлетнего мальчика. Я хочу знать, почему у тебя находился конверт, полный денег и ювелирных украшений. — Помолчав, он прибавил: — Ты — грязный подонок. Тебя нужно отправить за решетку до конца твоей короткой вонючей жизни. Ты можешь сидеть здесь и врать, болтать все, что захочешь. А я пойду докладывать следователю из прокуратуры. И хорошенько подогрею его, чтобы он был готов прибить ржавым гвоздем к стене твою грязную задницу. Допрос закончен в…

— Я оступился. — Николсон был весь в слезах, в глазах его застыл страх. — Поймите меня, я оступился!

Логан вздохнул:

— Вы нам это уже говорили. Что вы там делали?

— Я… Я работал. — Николсон посмотрел Логану в глаза, и тот понял, что они его сломали.

— Продолжайте.

— Я работал. Маленькая старая леди. Вдова. Ну было у нее дома немного деньжат. Серебро. Ювелирки немного.

— И что, вы ее ограбили?

— Нет, так далеко я не зашел. — Николсон тряхнул головой, и слезы, крупные, как орехи, упали на пластиковую поверхность стола. — Я был не в себе. Ну, слишком надрался, чтобы залезть в дом. У меня на берегу реки, под деревом, заначка была спрятана, немного деньжат. Ну, вы понимаете… Если ваши внезапно объявятся, чтобы не нашли… — Он вздрогнул, его речь все больше походила на бормотание. — Я совсем пьяный был, захотел их пересчитать, прежде чем старухину квартиру подломаю. А дождь как из ведра. Я поскользнулся и на жопе заскользил с холма, прямо до берега реки. Метров восемь проехал, наверное. Темень полная была, дождь проливной. Куртку порвал, джинсы, чуть башку о какой-то камень не разбил. И в эту канаву бултыхнулся. Попытался из нее выбраться, схватился за кусок доски, а она держалась некрепко, упала, а за ней и это в воду шлепнулось. — Он зарыдал. — Сначала я подумал, что это собака, ну, знаете, какой-то большой пес, вроде бультерьера… Потому что… потому что он был весь черный. И я уже собрался свалить оттуда к чертовой матери, когда увидел, как что-то блеснуло под дождем. Ну вроде как цепочка серебряная или что-то вроде того… — Его опять передернуло. — Ну я подумал, что это мое. Я так весь изговнялся, подумал, это точно моя премия… Я ее схватил, а оно перевернулось. А это мертвый ребенок. Я и закричал… кричал… кричал…