Телеграмма Берия - Валерия Троицкая

Летом 1956 г. в Борок прибыло довольно много нашего народа, который поселился на первом этаже жилого двухэтажного дома. Были организованы два отряда — земных токов под моим началом и магнитного во главе с К. Ю. Зыбиным. Пульсации магнитного поля должны были измеряться с помощью петли из большого количества витков кабеля, уложенной на землю (для вертикальной компоненты магнитного поля) или закрепленной на стене здания (для горизонтальной компоненты). Работали на первом этаже лабораторного корпуса. Фоторегистрация земных токов и пульсаций магнитного поля велась соответственно с помощью гальванометра и флюксометра системы Калашникова в двух темных комнатах с фундаментами.

Припоминаю забавный случай. Растягиваем с моим хорошим приятелем Гешей Михайловым провода для измерения земных токов. Проходящие мимо сотрудники Биологической станции интересуются, что это такое мы делаем: «Опутали нас со всех сторон проводами!». Геша на полном серьезе объясняет: «Вот у вас сейчас свет в домах от старенького дизеля и только в вечернее время. А мы хотим вам дать ток прямо из Земли, даровой. Дело за малым: главное найти направление, в котором этот ток самый большой». А я вспоминаю похожий эпизод из чешского фильма «Пекарь императора». Дело там происходит в алхимической лаборатории, куда водит своих гостей император, чтобы демонстрировать им достижения своих алхимиков. Один из них, разбегаясь с кувалдой в руках, бьет ею по наковальне и тут же рассматривает в лупу место удара. На вопрос гостей, что он делает, отвечает: «Добываю золото из простого камня. Главное, как его ударить!».

Наша молодая геофизическая компания сильно взбудоражила тогда мирную и устоявшуюся жизнь Борка. Почти каждый вечер на открытом воздухе мы «крутили» фильмы привезенным с собой киноаппаратом. Ложились поздно, когда относительно «почтенные» жители Борка давно уже спали. В общем, мешали жить биологам. Вскоре дело дошло до «разборки полетов» у Папанина в присутствии парторга и зама по хозяйственной части. Наши главные грехи состояли в следующем:

1) подрыли корни старого дуба при укладке кабеля для измерения земных токов;

2) поздно вечером играли в кегельбан кочанами капусты и пустыми бутылками;

3) бросали самодельные петарды с антресольного этажа нашего дома;

4) в бане я черпал холодную воду из общего бака своей шайкой;

5) бегали ночью к практиканткам биологиням, жившим на антресольном этаже, не давая пройти к заместителю директора по хозяйственной части его любовнице…

Иван Дмитриевич подытожил разборку в своем стиле: «Если хотите гулять с девками, полей кругом достаточно! Троицкую я знаю, она баба хорошая. Поэтому на первый раз прощаю. Но в следующий раз — жопа к жопе и дружба долой!». Вот как помог нам авторитет Троицкой! Следует заметить, что Иван Дмитриевич прекрасно разбирался в людях. Один географ Ю. Ефремов, знавший Папанина по Географическому обществу, говорил мне: «Иван Дмитриевич хотя и числится доктором географических наук, но настоящий-то он доктор по части человеческой психологии» Так что мнение Папанина многого стоило!

Летом 1956 года Троицкая предложила мне принять участие во 2-ой Антарктической Экспедиции с целью постановки в обсерватории Мирный наблюдений КПК магнитного поля по программе МГГ при помощью испытанного мной к тому времени в Борке индукционного магнитометра. В мою программу входили также наблюдения земных токов. Я с радостью согласился (тем более, что моя семейная жизнь складывалась весьма неудачно, и я стремился куда-нибудь уехать из Москвы).

В Мирный я прибыл в начале января 1957 г. на дизель-электроходе «Лена». Из своего пребывания в Антарктиде опишу лишь одну историю, имеющую косвенное отношение к Троицкой.

Одной из первоочередных задач была выгрузка с корабля на берег. Эта выгрузка по необходимости должна была производиться на ледяной барьер (это высотой 15–20 метров ледяной покров материка, обрывающийся с берега в море) рядом с Мирным. Этот барьер постоянно подмывается водой и временами в нем образуются трещины, приводящие к откалыванию от него огромных глыб льда, падающих в море. Так что выгрузка представляла довольно опасную операцию. Наши гляциологи выбрали наиболее крепкий участок барьера, и выгрузка с помощью корабельных «стрел» началась.

Участников экспедиции разбили на группы, которые, сменяя друг друга, трудились круглосуточно по 6–7 часов. Одни, на борту корабля, прицепляли груз к стреле; другие принимали его на барьере и грузили на сани, прицепленные к тракторам; третьи уже в Мирном выгружали и складировали груз. Однажды, когда я работал в последней, третьей группе, внезапно перестали прибывать сани с грузом. Прождав около получаса, мы поднялись на холм, который скрывал от нас корабль, стоявший в полукилометре от нас, и увидели, что он отошел от барьера, по которому суетливо и беспокойно бегали люди. Оказалось, что произошла страшная трагедия: часть барьера с очень тяжелыми грузами и людьми упала в море. Потом очевидцы рассказывали нам, что люди, находясь в ледяной воде, отчаянно кричали, моля о спасении, но, как это у нас часто случается, что-то мешало быстро спустить на воду бортовые шлюпки, а катера из Мирного подоспели только через 20–30 минут. Так или иначе, двоих вытащили мертвыми (их раздавили падавшие грузы), остальные несколько человек остались живыми. Похоронили погибших на острове Хосуэлл (примерно в 2-х км от Мирного).

В начале февраля корабли, доставившие нас в Мирный, готовились отплыть на Родину. Можно было отправить с ними письма родным и близким. Одно из писем я написал Валерии Алексеевне. Конечно, в нем был деловой отчет о том, что сделано и что предполагается сделать по работе. Но была и очень теплая, «лирическая» часть, на содержание которой повлияли моя молодость (25 лет), только что происшедшая трагедия, необычная суровость Антарктической природы и оторванность от близких людей. В общем, писал я как родному человеку, как старшей сестре или даже матери, очень трогательно. Любопытно было бы прочесть это письмо теперь…

По возвращению из Антарктиды я пришел в кабинет Троицкой с подарком, красивой морской раковиной, купленной на острове Святого Маврикия, где мы останавливались по пути из Антарктиды домой. Валерия Алексеевна, принимая раковину, сказала: «Леня, может быть, это слишком дорогой подарок?» На что я, по своей поразительной даже для моего тогдашнего возраста глупостью, ответил: «Да ничего, у меня еще лучше раковина осталась». Валерия Алексеевна, со свойственным ей тактом, ничем не дала мне понять, каким я был дураком.

Следует, однако, заметить, что значительно позднее был случай, когда она не стала церемониться. Дело было, вероятно, в конце 1969 года, когда я снова собирался на зимовку в Антарктиду. К этому времени я успел развестись со своей женой и женился во второй раз в 1968 г. Пройдя все этапы оформления поездки, я пошел в ЦК для получения окончательного разрешения. Зашел в кабинет, где сидел пожилой чиновник ЦК, и начал отвечать на его вопросы. Первым был вопрос: «Как же это вы, только что женившись, собираетесь уезжать от жены на целый год?» Отвечаю: «Мы с женой по полгода бываем в разных экспедициях, так что для нас это привычно». Вопрос второй: «Вы развелись с первой женой в 1963 году. Как отнеслись к этому парторганизация, дирекция и профсоюз Института?». Ответ: «Не знаю, не интересовался». Чиновник: «Вы свободны, можете идти!». Уже на следующее утро меня вызывает Троицкая и спрашивает: «Леня, что вы умудрились наговорить в ЦК?». Услышав мой ответ, она не стала на этот раз стесняться: «Какой же вы дурак, Леня! Ведь я уже попросила Трешникова заказать вам иностранный паспорт!». Естественно, поездка не состоялась.