Тутанхамон. Сын Осириса - Кристиана Дерош-Ноблькур

Оставался последний акт драмы: возрождение. Помещение, которое археологи называли боковой камерой, целиком было посвящено этому процессу, и его двери, наверное, не случайно обращены на восток – ведь именно там явится фараон на заре своего нового существования. Хотя содержимое камеры находилось в беспорядке, по основным артефактам можно составить вполне ясное представление о ее назначении. Там были еда и напитки, игрушки и детские вещи, подростковая мебель, замечательные стихи, начертанные иератическим письмом на сундуке и на наосе, украшенных сценами из жизни молодого царя с царицей. То были сцены состязаний и развлечений, а не битв. Трон, на котором царица изображена скорее в скорбной, чем в царственной позе, напоминал об амарнском периоде; в сундуках лежали подголовники, игры, голова и бюст того, кому предстояло возродиться. Это была своего рода скромная усыпальница. Самые разнообразные предметы имели одно общее назначение: магическое пробуждение к жизни и к радостям этого мира.

После своих превращений Осирис, царь, должен был возникнуть на горизонте как Ра, светило дня. Одновременно новый фараон воссядет на троне «Гора живых», сменив своего отца и отражая его образ, подобно тому, как Гор, сын Осириса, возродился усилиями своего отца, в которого Исида вдохнула жизнь после смерти, чтобы получить его семя. Возможно, заупокойный пир первоначально завершался соитием. На спинке покрытого золотом трона Анхесенамон, облаченная в головной убор царицы, умащивает тело Тутанхамона, принявшего свободную позу, притираниями. Хотя имена правителей относятся к фиванскому периоду (Амон вытеснил Атона), амарнский шар простирает свои лучи точно так, как он это делал в детские годы царственной четы. Эта картина также важна еще тем, что на ней изображены «цветочные» ожерелья, которые носили царь и царица. Подобное ожерелье можно распознать на одной из небольших подставок; оно идентично украшениям, которые надевали гости, собравшиеся на заупокойный пир, обнаруженным в прекрасном состоянии в тайнике Долины царей.

В глубинах своей гробницы Тутанхамон готовился к агапесу (пиру любви), но Анхесенамон, оставшаяся среди живых, не покидала его, ибо по-прежнему была его «любимой наложницей». В могилах людей незнатного происхождения часто присутствовали изображения жен, и среди погребального инвентаря можно было обнаружить фигурку, в которой безошибочно угадывалось «женское начало»; она помогала умершему мужчине родиться от себя же, став камутефом (или буйволом своей матери). Рядом помещен гиппопотам, олицетворяющий бессильного и безвредного демона, который не в силах воспрепятствовать предполагаемому рождению.

Поэтическая элегантность предметов в боковой камере гробницы маскирует религиозный и магический аспекты изображенных сцен, однако все они служили возрождению Тутанхамона. Таким образом, позолоченная усыпальница на салазках, обнаруженная в «прихожей», но рядом с дверью боковой камеры, откуда ее, очевидно, выдвинули грабители, играла очень важную роль. Символическое пристанище царской четы, она должна была содержать статуэтки царя и царицы, но в ней не было ничего, за исключением подставки со следами ног царя. Статуэтки царя и царицы, изготовленные из чистого золота, вероятно, были украдены. Дверцы и боковые поверхности усыпальницы украшали сцены, где фигурировали только два персонажа, Тутанхамон и Анхесенамон, в различных эпизодах, связанных с их отношениями как возлюбленных и с царской охотой в болотах Нила.

Преданная жена с любовью взирает на своего мужа. В одеянии фаворитки она подносит ему символы богини Хатхор; женщина, вручающая духи, цветы и ожерелья, одновременно отдает себя. Для того чтобы злой дух не лишил царя возрожденной мужественности и не ослабил плодовитость супруги, Тутанхамон показан сидящим на стуле рядом с ручным львом и посылающим стрелы в злокозненную дикую утку в зарослях папируса. Чьи-то заботливые руки также положили пучки стрел в «камеру возрождения», чтобы царица и впредь могла вручать их мужу, ибо они могут понадобиться ему в любую минуту. Царь изображен также в легкой папирусной лодке, а Анхесенамон, стоящая рядом, одной рукой держит за лапы нескольких птиц. Эта полная очарования сцена охоты в болотах, которая воспроизводится почти во всех могилах простых людей со времен появления пирамид и вновь появляется в Птолемеевых храмах, иллюстрирует не только приятное времяпрепровождение знати, но также ритуальное искоренение зла, достигаемое путем уничтожения дичи. Этим объясняется и наличие большого количества бумерангов в «камере перерождения»: таким архаическим оружием мертвые поражали демонов. Царица показана в самой соблазнительной одежде, и в ее ушах серьги, которые царь носил будучи ребенком. Но для того чтобы обряды подействовали, требовались и другие артефакты; при этом на каждом должна была найти отражение в том или ином виде одна и та же тема. Она повторяется в таком количестве вариаций, что становится почти навязчивой идеей. На крышке из слоновой кости царица протягивает царю две длинные связки папируса и лотоса, обвивающие мандрагору – плод любви. Чета изображена на фоне цветов и, очевидно, под виноградными побегами в момент священного возлияния. На панелях сундука видны животные, нападающие друг на друга; добрые собака с гепардом набросились на злых буйволов и горных козлов. Даже звери призваны были служить умершим.

На задней панели изображена любовная сцена, где царь и царица сидят у пруда на фоне цветов и охотятся на дикую утку в зарослях. Некоторые рыбы воплощают зло. Однако lates niloticus и tilapia nilotica в пруду представляют собой символическое воплощение умершего в двух пунктах его странствия в «озере жизни» – Саисе и Менде. Прошло более чем три тысячи лет, но в отдельных уголках черной Африки подобные представления о душах умерших бытуют и сейчас.

Пир сам собой переходил в дионистический ритуал, гарантирующий возрождение. Вдоль стен располагались запасы пищи и лучших сортов вина в кувшинах. Духи и мази, необходимые для таких оргий, а также алебастровые вазы самой элегантной, оригинальной, иногда пугающей формы занимали важное место среди погребальных сокровищ. Здесь мы находим и фамильную реликвию – вазу Аменхотепа III с драгоценным притиранием и бутылку в форме льва-хранителя. Но что мог означать подлинный шедевр коллекции – лодка с головой горного козла? Не меньшее восхищение вызывает крышка сосуда, исполненная в виде гнезда с четырьмя яйцами и вылупившимся птенцом. Трудно найти более точное пояснение к этому образу, чем отрывок из знаменитого гимна Атону, вдохновленного еретиком Эхнатоном: