37 девственников на заказ - Нина Васина

Через полчаса мы с нею сидели на скамейке у соседней могилки и смотрели, как четверо мужиков в темноте копали землю, сменяясь по двое.

— Что ты ему сказала? — спросила я маму тихонько.

— Что забыла в гробу сберкнижку на предъявителя.

— И все?

— Что мы только посмотрим, закроем крышку и опустим гроб обратно. Так что, смотри внимательно.

— Мама! Это закопали четыре года назад?!

— А зачем ты тогда сюда приехала? А-а-а! Тоже веришь, что любимого можно узнать в любом обличий!

— Хорошая нынче какая осень! — заметил один из отдыхающих копателей, прожигая густой воздух кладбища огоньком сигареты. — Сухая, тихая. Копать — одно удовольствие. Правда, что ли, по тыще каждому отвалите? — перешел он к делу.

— Видите ли… У нас всего три… с половиной, — ответил мама.

— И то дело! — согласился мужик.

К моменту, когда были принесены веревки, вышла полная луна. Осветились ближайшие кресты; ветер вдруг пронесся мимо нас запоздалым гулякой, и опять все стало тихо.

Достали гроб. Я посмотрела на маму и подумала, что совершенно не смогла бы сама ничего предпринять — разве что действительно копала бы саперной лопаткой…

Осторожно и тактично работники вынимали гвозди из крышки, самый старший собирал их в подставленную горсть. Сторож принес две керосиновые лампы.

Подняли крышку, нам еще ничего было не видно, но старший, который собирал гвозди в ладонь, удивленно крякнул.

Гроб оказался совершенно пустой.

Увидев это, я покачнулась назад и села с размаха на землю, отбив копчик.

— Спасибо, — сказала мама, доставая кошелек. — Можете этот ящик закопать обратно.

— Извините, но теперь уже не можем, — развел руками сторож. — На такой случай мы должны подать заявление в управу. Пропажа тела получается!

— Очень хорошо, — кивнула мама. — Заявление — это то, что надо. — И вдруг достала из пакета бутылку коньяку и пластиковые стаканы. — Мы с дочерью хотим выпить по поводу… Помянуть не получается — по поводу внезапно открывшихся обстоятельств. Извините, не могли бы вы составить нам компанию?

— А чего ж не составить? — Старший копальщик аккуратно сложил гвозди горкой на крышке гроба и достал из-за пазухи бутылку водки.

Через полчаса мама, старший копальщик и сторож пели в три голоса: “Выхожу один я на дорогу”. Мама и мне спеть предлагала, но я отказалась: куда нам со свиным рылом да в калашный ряд — сторож и копальщик оказались тенором и баритоном высокой пробы, “два года только как ушли из консерватории”, а мама как раз два года поет в церковном хоре по субботам.

Они пели, а я неприкаянно бродила между могил, глотая слезы, — “и звезда с звездою говори-и-ит!” Анализ всего происходящего я решила отложить до приезда в Москву.

Добравшись до гостиницы, мы почти сутки проспали в номере на огромной двуспальной кровати. “Фросик, не толкайся коленками!..”

Тюльпаны

Урса встречал нас на вокзале. Для меня это был сюрприз.

— Елена Антоновна! — кричал он и размахивал букетом тюльпанов.

И я вспомнила, что так зовут мою маму.

— Елена Антоновна, у вас все хорошо? — Он подхватил сумку из ее руки. Я подозрительно принюхивалась к цветам — взяв Урсу под руку, мама отдала тюльпаны мне.

— Извините, Урса Бенедиктович, но я… Мы с дочерью…

И на том спасибо — решила от меня не отказываться ради условного целомудрия!

— Мы с дочерью не очень хорошо себя чувствуем.

— Вы заболели! — решил угадать Урса.

— Нет, — перешла мама на шепот. — Мы перепили. Вчера. Нет, позавчера? — повернулась мама ко мне.

— Какая разница. Кто-нибудь знает, какое сейчас время года? — спросила я.

— Фросик, ты видишь, что у тебя в руках тюльпаны? Значит — весна!

— Вы дали мне телеграмму, я беспокоился…

— Ты дала ему телеграмму? Зачем? — возмутилась я.

— А вдруг этот Ланский захочет нас убить — тут же, на вокзале? Вдруг он уже знает, что мы видели его пустой гроб?

— Вы видели пустой гроб? — остановился Урса. — То есть в могиле Ланского…

— Никого нет, — закончила я. — Теперь-то вы мне верите? Верите, что он самозванец?

— По крайней мере теперь у нас есть повод для разговора с ним, — кивнул Урса.

— То есть вы — на моей стороне? — решила я расставить все по местам.

— Фло, отстранитесь от понятия врагов и друзей. Вот я стою перед вами — усталый мужчина средних лет…

— Вы так неприлично молоды! — вступила мама.

— Облысевший, исхудавший… Кстати! — Он поднял вверх указательный палец. — За последние дни я поправился на три с половиной килограмма!

— Это голубцы, Урса Венедиктович, — заверила его мама. — Нет! Постойте, а вдруг это у вас опять начинается ожирение из-за ножа?

— Я хотел сказать, — продолжил Урса, — что дело Халея все еще не убрано в архив.

— Где будем говорить с Ланским? — спросила я.

— Приезжайте к нему в квартиру вечером, часам к шести. Я там буду.

— Вы составили список пациентов Киры Ланского в девяностых годах? — поинтересовалась я.

— Собрал кое-что, вам не понравится. Богдан Халеи наблюдался у Ланского почти восемь месяцев. Угадайте, какой предварительный диагноз?

— Он не был суицидником! — замотал я головой.

— Угадали. У него была скиофобия. Так что, до вечера, Фло.

— Урса, у вас есть оружие? — строго поинтересовалась мама.

Мертвые голуби

Я пыталась дозвониться Лумумбе. Телефон не отвечал.

Пришлось лезть на крышу одной.

Последнее время я стала бояться одиночества. Не в себе, а в городе. На крышу я лезла по пожарной лестнице. Главное — не смотреть вниз и проверять каждую ступеньку перед тем, как поставить ногу.

Взобравшись, я отметила, что небо сегодня голубое. Я была на крыше почти совсем одна. Почти. Если не считать молодого человека, отковыривающего черное покрытие.

Я подошла поближе и решила, что он хочет найти место протечки. Он отрывал толь и заглядывал под нее с видом человека, которому это надоело до тошноты.

— Как вы думаете, — спросила я, — сейчас весна?

Он не ответил и вообще повел себя странно. Сначала отошел шагов на двадцать (я заметила, что он считал эти шаги), потом сел, подстелив под себя газету. Я тоже присела на удобный выступ и осмотрела несколько антенн неподалеку. Здесь, на выступе, сидеть куда удобнее, чем там, на газете. Так мы сидели и молчали. Потом я достала полиэтиленовый пакет и пошла к воздуховоду, у которого в последнее свое посещение крыши заметила двух мертвых голубей.

— Любите птичек? — крикнул молодой человек издалека.

— Нет! — крикнула я. — Мой друг любит. Он их часто кормит и наблюдает!

Если бы этот тип не отбежал от меня, как от чумной, я бы рассказала в память о Байроне, как он их пугал, притопывая ногой. Мы бы посмеялись вместе.

Стоило мне тряхнуть пакетом, расправляя его, как откуда-то прилетели голуби. Они прилетели на звук хлопнувшего пакета. Я стояла, раскинув руки к небу, и вдыхала запах грязных перьев и помойки.

В кармане у меня нашлась шоколадная конфета (без головы). Я растоптала ее ногой и еще раскидала в стороны, чтобы крошек стало побольше. Голуби скучились плотно, образовав над раздавленной конфетой сплошную колышущуюся серую массу.

Прилетела парочка ворон.

— А моя подруга их стреляет из винтовки! — сообщила я незнакомцу, показывая на ворон.

— Я тоже этих падальщиков не люблю. — Он встал и подошел на несколько шагов ближе.

Одна из ворон допрыгала до трупика голубя и лениво его клюнула, протащив за собой.

А ну пошла! Я подпрыгнула, размахивая руками, и тут же пришлось закрыть голову — все птицы взлетели, роняя перья.

— Что вы будете с ними делать? — поинтересовался молодой человек уже нормальным голосом — когда птицы разлетелись, он подошел еще ближе и наблюдал, как я закатываю палкой в пакет тушки мертвых голубей. Одна сильно раздулась животом и краснела месивом кишок.

Я застыла на несколько секунд, думая. Потом медленно встала, осмотрела расстояние до края крыши, подумала, что шансов у меня — ноль, и ответила:

— Похороню.

И пожала плечами, даже заставила себя улыбнуться.

Он смотрел сверху, пока я спускалась по пожарной лестнице вниз.

Он тоже будет по ней спускаться, потому что люк на крышу после прыжка вниз Байрона закрыли на огромный висячий замок.

Главное — поскорее отсюда уехать, очень уж страшные у него глаза!

Необычная мумия

Похоронить голубей я решила во дворе дома, где жил Богдан. Пока ковырялась в земле, пока отгоняла парочку ничейных собак, страшно заинтересовавшихся моими действиями, подступили сумерки. Несусь в подъезде по лестнице наверх и опять пробегаю мимо своего этажа! И опять — дверь в квартиру Богдана открыта. Заглянула осторожно, пряча выпачканные руки, а там Люся сидит — чай пьет.

— Вот, — протягивает мне старую вырезку из газеты.