Как пальцы в воде - Виолетта Горлова

На кухне он приготовил себе легкий завтрак: овсяную кашу с молоком, тосты и мармелад; на несколько минут застыл в раздумьях о выборе напитка, остановившись на самом простом. Насыпав в чашку растворимый кофе и сахар, мужчина залил его кипятком, сверху соорудив сливочную пенку.

Чуть позже, сидя в гостиной перед включенным телевизором и поглощая завтрак, Алан неожиданно вспомнил слово, упорно не приходившее ему на ум совсем недавно. «Пирсинг!» – громко крикнул он, подумав, что для него, пожалуй, это воспоминание по своей значимости такое же открытие, как «эврика» для Архимеда, тем более что этого «пирсинга» никогда не было в его лексиконе.

После завтрака профессор разыскал в письменном столе новую тетрадь. Печатать свои воспоминания на компьютере профессор не захотел, подумав, что все великие деятели науки и литературы писали от руки. Пока стояла теплая погода, предпочтительнее было бы излагать свои мысли на свежем воздухе и в «нужной» обстановке. При Полин он тоже будет «шифроваться», хотя ей доверяет, но некоторые знания могут быть опасными для их обладателя. Безусловно, Алан понимал, что небольшой риск во всем его предприятии все же существует, но логика рассуждений Биггса подсказывала: опасность совсем незначительная, и ею можно пренебречь и не волноваться без серьезных на то оснований.

…На следующий вечер Алан Биггс вновь сидел на скамейке церковного двора. В голове профессора еще продолжало звучать эхо колоколов, и он с трудом пытался собрать свои размытые, как в акварельной лессировке, мысли. Немолодой мужчина сидел в тени живой изгороди и все никак не мог решиться открыть свой потертый, когда-то шоколадного цвета, кожаный кейс. А когда он мог похвалиться своей решительностью в той небольшой части своей жизни, не касавшейся науки? Любые обычные проблемы, возникающие даже на бытовом уровне, вызывали у него состояние предэпилептического припадка.

«В конце концов, – думал Алан, – никто за мной не следил и не следит. Для кого я сейчас представляю интерес? Столько лет удавалось симулировать заболевание, почему же теперь мои руки и тело сковывает страх разоблачения? Что может быть страшнее смерти в данном случае, даже если она уже кем-то для меня приготовлена? Видимо, только ее ожидание, вернее, скорое приближение ангела смерти. In extremis… Хотя, в моем случае, это стало бы избавлением от всего: физической немощи и окончательного угасания работы мозга, ставшего, наверно, похожим на сыр-альпидамер…»

Но спустя минут десять он все же праздновал победу над своей трусостью: перед ним, на деревянной столешнице, лежала синяя толстая тетрадь, справочник по органической химии и перьевая ручка «паркер» с золотым пером, подаренная его женой на тридцатилетний юбилей их брака. Рядом со скудным канцелярским набором находился не менее скудный ассортимент еды: термос с кофейным напитком (назвать содержимое термоса кофе было бы кощунством) и два сэндвича с ветчиной и сыром – Алан никогда не относил себя к гурманам.

Мужчина уже полчаса сидел в бесплодных попытках хоть что-нибудь написать в новой тетради, которая в будущем должна будет стать его дневником. Вести записи личного характера он собирался в чрезвычайной секретности, поэтому здесь и лежал раскрытый справочник, обеспечивающий конспирацию, так, во всяком случае ему казалось. Профессор придумал новую легенду, что для приостановления прогрессирующего склероза он пытается тренировать свою память и моторику, выписывая из книги забытые им формулы, законы и прочую научную информацию. Конечно же, это решение стало продолжением той мистификации окружающих, которую он затеял много лет назад. Обладая с детства отличной памятью, Алан не наблюдал ее ослабления даже в таком почтенном возрасте, впрочем, интеллектуальный багаж профессора тоже был почти не затронут возрастными изменениями, хотя остальные органы и системы тщедушного тела мужчины находились в худшем состоянии.

«Странная все же эта вселенная – наше подсознание», – думал профессор, вспоминая, как началась его «болезнь», прервавшая работу, которой он посвятил всю свою жизнь. Один момент в их с Джоан совместной жизни совершенно изменил дальнейший ход ее течения…

Более восьми лет назад они с женой смотрели телевизионный фильм: не то детектив, не то триллер. Для супругов Биггс просмотр любых телевизионных передач был признаком начинающегося психического расстройства. И сейчас он даже не мог вспомнить, каким образом они стали смотреть фильм, повергший их сознание в состояние дискомфорта и тревоги.

В боевике обыгрывался банальный финал: соучастников преступления, хорошо информированных обо всех «подвигах» своего босса, изощренно убивают, и автор фильма дает понять, что теперь все следы злодеяний тоже похоронены вместе со свидетелями и соучастниками преступлений – конец фильма, но не для супругов Биггс. Некая конфиденциальная информация, известная профессорской чете, вдруг предстала перед ними в каком-то, страшном, свете, а финал просмотренного боевика мог повториться для них в реальности, став очевидным эпилогом их жизни. Супругов обуял панический страх за собственную безопасность. Но просто так бояться и не предпринять никаких мер для своего спасения Алан не мог. Удивительно, но Джоан, казавшаяся здоровее и крепче своего супруга, морально оказался намного слабее. Вскоре у женщины случился инсульт и, пролечившись в больнице, миссис Биггс ушла на заслуженный отдых. Залечь на дно профессору помогли его знания, хотя ему было необходимо действовать хитрее, чтобы сохранить жизнь им обоим. Кто, как ни он, знал все симптомы рассеянного склероза? К его счастью, ни у кого из сотрудников научно-исследовательского центра не возникло ни малейших подозрений в таком обмане: ведь профессор очень любил свою работу. Зачем бы ему понадобилось по своей воле ее лишаться, да еще и слышать в свой адрес насмешки, вроде: «какая жалость» и «какая ирония судьбы»? Несомненно, Алан смог вооружился и документальными подтверждениями, раздобыть которые ему было несложно, а затем подсунуть их кому надо… своему заместителю, чему тот был искренне рад. Страх за свою жизнь и даже за безопасность своей нелюбимой жены помог «мнимому больному» виртуозно играть свою роль достаточно долгое время. Никто особенно не настаивал на проведение консилиума: преклонный возраст Алана и его непререкаемый авторитет в области нейрофизиологии – избавили профессора от каких-либо дополнительных вопросов; а его нежелание выступать в роли исследуемого объекта были вполне понятны и объяснимы. Удалившись на покой со всевозможными почестями, профессор продолжил свои актерские «этюды» – на всякий случай – предположив, что за ним какое-то время будет вестись скрытое наблюдение.

В начале своего отдыха супруги некоторое время чувствовали себя как-то не очень радостно, но постепенно, адаптировавшись, стали находить даже некоторое удовольствие от такого времяпрепровождения. Книги, шахматы и даже телевизор оказались вполне ими востребованными. Профессорская чета всегда вела закрытый образ жизни, а затем супруги и вовсе стали затворниками. Они были вполне удовлетворены новым поворотом в их судьбе, а может, просто пытались себя в этом убедить. Да, их научная деятельность и любимая работа остались в прошлом, но ведь все когда-нибудь заканчивается…

Очнулся Алан от своих воспоминаний из-за прохлады, постепенно проникшей в его давно остывшую кровь. Взглянув на часы, он с удивлением отметил, что сидел, погрузившись в прошлое, почти два часа, не написав при этом ни строчки. Но ничего, он еще успеет, теперь просто обязан успеть!

По дороге домой Биггс вновь ощущал себя энергичным и бодрым, потому что обрел смысл жизни, даже если ее осталось совсем мало, пусть – час, день, год…

Воспоминания и размышления еще долго не давали ему уснуть, но Алан был благодарен бессоннице, впервые почувствовав исцеление, даже несмотря на тот факт, что оно может внезапно прерваться… Разве плохо уйти в вечность, будучи безмятежным и умиротворенным?

И только под утро, окончательно выработав для себя алгоритм своих последующих шагов, мужчина крепко, будто канув в омут бесчувствия, уснул. Но, проспав всего несколько часов, он проснулся вполне бодрым и отдохнувшим; у него даже появилось ощущение, что к нему возвратилась его прежняя, завидная, работоспособность.

Приняв прохладный душ, он почистил зубы и тщательно побрился. Придирчиво рассматривая себя в зеркале, профессор с удовлетворением отметил, что стал выглядеть лет на десять моложе. Стоя в одних трусах, он впервые иронично и безбоязненно осматривал свою худую и сутулую фигуру; она-то и в молодые годы не отличалась атлетизмом, но сейчас впалый живот и отсутствие малейшего намека на жировые отложения могли сослужить ему неплохую службу, если, конечно, облачить эти жалкие мощи в более-менее достойную одежду.