Падение с Земли - Александр Тюрин

— Твои предложения здесь никому не интересны. Это все? — уточнила Мелания.

— А вот и не все. Если похитители применят боеприпасы для прорыва на волю, включится местная автоматика, которую никакому «К2» не задурить — она слишком тупая. И весь воздух отсюда вылетит, тю-тю. Достаточно огонька, искорки — здесь налаживается полный вакуум и негодяи справедливо превращаются в пыль и газ. Правда, схожая судьба ожидает и тела случайных прохожих вроде меня. Теперь становится ясным смысл сравнения нашей комнатки с космическим кораблем? Единственное отличие, что космос не снаружи, а внутри. Я, естественно, не желал каких-то там мрачностей, мне ведь веселья подавай. Сам собирался выпрыгнуть, как сурок из норки, а тебя запереть здесь. Конечно, помурыжить немного, чтобы перековала ты свой меч на, пардон, орало. А потом бы отпустил, адью-адью. Ты бы уходить не хотела, все благодарила. Стал бы я в органы жаловаться? Фу, меня от них зудит. Вот видишь, что ты потеряла. Шурупишь?

— Ты хочешь сказать, что выбраться из этой каморки нельзя?

— Хочу, и больше того, сказал. Нашу лавочку можно отворить только снаружи, из лаборатории — чего тут удивительного? А туда, сама понимаешь, кто заявится поутру, когда мы проснемся. Унылые, скучные люди, не понимающие шуток.

— И вакуум настоящий получится? — спросила от нечего делать Мелания.

— Тут уж без всяких приписок, полный кайф обеспечен.

— Понимал бы хоть, что ты сволочь эталонная. В парижскую палату мер и весов тебя, под колпак. Вместе в космосе окажемся, на заслуженном отдыхе, это я тебе обещаю, — разругалась Мелания.

— Согласен, разделяю мнение, готов подписаться под каждым словом. Но ведь неинтересно играть, если все вокруг подмахивают.

«Куда ты, „К2“, советчик непрошеный, затырился? Как объяснишь, что из-за этого законного придурка пропадать приходится? Только какое теперь тебе дело. Ну, осечка вышла, скажешь, потерял одну фишку. Ладно, в следующий раз умнее будем».

Торчать под шлемом было уже неинтересно. Она скинула набалдашник и еще пнула его пару раз.

— А меня не надо, — сказал дядя Витя и наконец узнал свою врагиню. — Девка-богатырка, она самая, — голос его совсем помягчал. — Девка-богатырка-а-а.

— Ты это прекращай. Слышать тебя не могу, — строго предупредила Мелания и навела на его нос горелку. — Чуешь, жареным пахнет. Сейчас как спалю рубильник! Все из-за тебя, кувалда.

Несколько минут было заполнено звенящей холодной тишиной. Дядя Витя выдавил из ссадины на ладони чуть-чуть голубоватой жидкости, потом перехватил напряженный взгляд Мелании и старательно ощерился.

— Не бойся меня, деточка.

— Ладно уж, пошебурши. Значит, в тебя залили искусственной, подлинно научной, или как там ее, крови. Вставили пару шлангов с двух сторон, один нагнетает, другой откачивает.

— Ну, правда. Что тебе с того? — бесцветно отозвался дядя Витя.

— Вот потому ты и стал у меня под ногами путаться, козел дрессированный. В тебя ж оболочки вселились, хоть ты и уверен в собственной значительности. А ведь достаточно включить горелку, и подвиг кретина будет завершен. Приклеют твое фото в альбом, внизу напишут: «Наша Лайка. Спасибо, животное».

— О чем ты, тетка? Не бреши. Смеляков считает меня хорошим пилотом.

— Ему, конечно, любопытно. Был идиот, а стал пилот. Товарищ чувствует себя папой Карло. Но тем, кто людей переделывает, еще интереснее жизнь положить, конечно, не свою.

— Не тем местом думаешь, тетя. Новые возможности он мне дал? Дал. Натаскивал, понимаешь, тренировал. Значит, уважает мой человеческий фактор. Одним словом, большой ученый.

— Клоп большой, достаточно всмотреться слегка в мордоворот того профессора. И фактор твой человеческий, дядя, он ценит чисто гастрономически.

— Вот ты, стрекоза трескучая. Да мне деваться было некуда, ослабел почти что до смерти, а тут он со своими предложениями.

— Сам виноват, что перья обломал и пошел на дно без пузырей. Не знаю я частностей и не хочу знать. Но когда сидишь в канализации по уши, крыльями махать не стоит, не та среда. Надо было тихонько лапками — плю-плюх, и куда-нибудь в сторонку, подальше от течения.

— Про меня ты можешь наплести больше, чем я сам, сказительница канализационная. Только мне этот «плю-плюх» не годится. Я чувствую себя удовлетворительно, когда на кое-что способен. Ныне могу добежать до потолка и вернуться назад без травм. Могу опустить голову в ведро с водой и не вынимать в течение семи минут. Не поморщившись, вырву себе зуб пальцами. Стоять на одной руке — нет проблем. Плюнуть ядом точно в глаз врага — запросто. Количество звуков, произнесенных за час каким-нибудь трепачом — назову тютелька в тютельку.

— Ну, мастер-плевака, не забудь добавить — если браслет имеется. А его, между прочим, воры у меня смыли. Вообще, с таким совершенством лучше тебе в цирке работать — полный зал обеспечен. А помнишь, Вить, в аэропорту я сказала, что ты красивый? Хоть ты и загаженный был с ног до головы. Я ведь теперь поняла смысл этой фразы. Красивый внутри. Была ведь своя, незаемная сила.

— Еще ткни его, — вдруг обозначился в токере «К2», — скажи ему: «айкон».

— Ну-ка, Виктор, спой про «айкон».

Дядя Витя ничего не понял, даже дурашливо свесил нижнюю челюсть. Но потом его лицо смялось, как бумага. Вид неожиданно стал жалким.

— Интересный вопрос, и ответ должен быть интересным. Что-то крутится перед глазами, а назвать не могу. Посадила ты меня. — Мелании с испуга показалось, что лицо дяди Вити стало меркнуть, таять, уходить в камень. — Один раз уже собирался вспомнить, когда летел в «Гнездо-2», но схлопотал по своей голове каблуком. Айкон — это не я, но продолжение моих рук, ног, сердца, дыхания.

Дядя Витя слабо мерцал в глубине оплавленной глыбы. Свернутый, спеленутый, стиснутый со всех сторон. Она стала долбить этот монолит, долбила сто лет, а может, сто лет слиплись в одно непрекрасное мгновение. Трещина-клин-трещина-клин. И она — этот клин и вода, пропитывающая клин, и даже сама трещина. Боль шла ломанной дорогой по ней. Наконец показалось выжатое, перекошенное лицо дяди Вити.

Дядя Витя вытащил из кармана складной, но внушительный нож, пружина выкинула лезвие.

— Ты на кого руку? — Мелания отодвинулась и сжала свой «огнемет».

Дядя Витя, не обращая на нее внимания, провел лезвием между большим и указательным пальцем. Вместе с голубыми пузырями вышла пластиковая ампула. Он разок подбросил ее и перекинул Мелании.

— «Лебединая песня» называется. Начинка: хитрый такой излучатель, попискивает, чтоб «гора» знала, где твое тело. А еще тут записаны все разряды, что через тебя проскочили за последние сутки.